Пришлось в каждом из трех подъездов договариваться по домофону. Потом на лестничной площадке демонстрировать ксиву в глазок, и только затем начинался разговор – все равно довольно настороженный и на пороге. Поить, к примеру, «майора» чаем, как в советских детективах про милицию, и близко не намечалось.
В итоге что получилось: в четырех квартирах никого не оказалось – лето, каникулы, отпуска, дачи. В остальных или дома хозяев в тот понедельник не было, или в окно (в интересующий Петренко период) они не смотрели. И только (по закону подлости) в самом последнем жилище ему повезло – и то довольно относительно.
Девушка (современная, из хипстеров) в шортиках и футболке с котиками сказала, что да, сидела в понедельник дома, трудилась удаленно. Уверенно заявила:
– Видела я эту «газель». Двое выходили из кабины, мужчина и женщина. Я запомнила, потому что удивилась: вроде на «газелях» парочки не ездят, на них обычно понаехавшие деньги зарабатывают.
– А когда они уезжали, вы видели?
– Нет, не заметила. Просто в один момент исчез грузовичок, вместо него, смотрю, «мерс» стоит.
– А людей вы тех запомнили? Опознать сможете?
– Да нет, ну что вы. Я две секунды каждого видела.
– Случайно, не эти ли? – Никакими правилами опознания подобное предусмотрено не было, он просто, чтобы успокоить себя (а впоследствии Данилова и Варю), фотки показал. На них были его подчиненные капитан Вежнев и старлей Андриянова – в гражданке, естественно.
– Ммм, – нахмурилась дева, – ну, они похожи только в одном – те тоже на вид были молодыми. А вот опознать их в лицо – вряд ли смогу. Они ведь оба в странных длинных худи были, головы капюшонами покрыты, пол-лица не видать.
Словом, если Петренко ставил своей целью убить выходной, то ему это удавалось. По части же выйти на след – как-то не очень.
Данилов
В современных кофейнях мало что приспособлено, чтобы там кайфовать, как двести или хотя бы пятьдесят лет назад. Там все нацелено на то, чтобы ты схватил пластиковый или бумажный стаканчик и свалил быстрее по своим делам. Столы и стулья неудобные, особенно не рассидишься.
Но пара глотков бодрящего горячего напитка Данилову явно помогли. Вернулась способность соображать и надеяться на лучшее.
– Будешь опять вызывать лимузин? – иронически прищурился он. – Поедем на улицу Некрасова? Где сто лет назад жили Дороганы?
Девушка сделала отметающий жест.
– Нет. Для начала мы туда позвоним.
– Племяннице Ларисы? Той самой дочери брата Мити? Бабуле Евгении Дмитриевне?
– Нет. По телефону в справочнике.
– Тому самому, пятизначному? – усмехнулся он. – Установленному в двадцатые годы прошлого века?
– Именно.
– Будем звонить в прошлое?
– Да. Если ты мне поможешь. Коль скоро мы то, что происходило две тысячи с лишним лет назад, увидели, почему бы не заглянуть на столетие? Да и необязательно смотреть, достаточно услышать.
– Боюсь, наши мобильники в ленинградской телефонной сети в тысяча девятьсот двадцать девятом не зарегистрированы.
– А мы попробуем… Давай, Данилов, напрягись, вообрази, что ты к той сети все-таки подключился. Представь: мы вошли с тобой в таксофон на Невском, точнее на проспекте Двадцать пятого Октября, закрыли дверь, опустили монетку в десять копеек, сняли трубку с рычага аппарата системы Эрикссона, производство которого советские телефонисты тогда освоили… Мимо идет толпа, гремят трамваи… Чтоб не слышать посторонних звуков, мы крепче закрываем дверь в кабинку… Держим, чтоб никто не ввалился, не помешал… – И она достала из своей торбы сотовый, включила громкую связь. – Готов? Три-четыре. Поехали.
Она отщелкала на современном дисплее пять цифр. Он следил – именно те, что были указаны в справочнике: 297‑21. И…
В телефоне раздались гудки! Длинные! Теплые! Жирные!
А потом клацнул где-то в невообразимой дали рычаг, и густой, хорошо поставленный пожилой женский голос произнес:
– Аллоу?
Ничуть не удивляясь, словно она только и ждала подобного результата, Дарина проговорила, отчасти закашивая под девушку-подростка, или, по тамошним понятиям, комсомолку-школярку-вузовку-рабфаковку:
– Можно, пожалуйста, попросить к телефону Ларису?
– А кто ее спрашивает? – осведомилась чрезвычайно интеллигентным голосом дама. У Данилова глаза полезли на лоб – впрочем, он изо всех сил постарался не удивляться, а, наоборот, принять правила игры и мысленными усилиями всячески подыграть ведьме.
– Это ее подруга.
– У Лары много подруг. Кто именно?
Тембр и отчетливая дикция у женщины в трубке чем-то напомнили Данилову голос его бабушки, которая родилась до революции. Он до сих пор помнил: она тоже говорила по-русски чрезвычайно правильно.
– Меня зовут Мария. – Девушка назвалась именем той, кто вела раскопки Казарлыцкого кургана вместе с Ларисой – соперницей в борьбе за благосклонность Миши Земскова. – А вы, наверное, Калерия Вадимовна? – вспомнила она бабушку Ларисы – ту, что умрет вскоре после войны.
– Совершенно верно, я Калерия Вадимовна. А вы, значит, Мария!.. Не знаю такую. Вы с Ларочкой по рабфаку подруги?
– Нет, по Казарлыцкому отряду Алтайской археологической экспедиции.
– Ах, по экспедиции? А вы что, разве вернулись уже? – В голосе дамы послышалось сильнейшее удивление.
Девушка, глядя на экстрасенса, катастрофически округлила глаза и начала с ходу врать – получалось довольно складно:
– Вы знаете, экспедиция продолжается. Они пока все там, на Алтае, остались! Я заболела, и поэтому меня оттуда эвакуировали первую. А Лара там. Но я как раз подумала: может, и она возвратилась в Ленинград?.. Значит, пока нет, так получается?..
– Нет, Ларочка после своего отъезда всего три письма нам прислала, мы так беспокоимся!
– Не переживайте, дорогая Калерия Вадимовна, мы действительно были в самом что ни на есть медвежьем углу! До ближайшего райцентра, где почта, двадцать километров, и дорог нет никаких, ехать можно только по горной тропе верхом!
– Да, Ларочка об этом писала.
– Вы меня простите за такой вопрос, – вдруг выпалила ведьма, – у меня не все в порядке с головой, я сейчас нахожусь на излечении, я… Я на Пряжке прохожу курс… – Дарина хорошо подготовилась, потому что Пряжкой в обиходе в Ленинграде/Петербурге называли психбольницу. – Мне позволили телефонировать вам из ординаторской… Скажите, а какое сегодня число?
– Эээ, вы шутите? Это, как вы, молодые, говорите: хохма такая?
– Извините, ради бога, Калерия Вадимовна, но я нисколько не шучу. Я же говорю: болею. Поэтому во времени слегка… м-м… потерялась.
– Ах, бросьте… Ну ладно: нынче третье сентября.
– А год? Год-то какой?
– Да вы разыгрываете меня! Ну что же. Год у нас сегодня на дворе двадцать девятый. Одна тысяча девятьсот двадцать девятый… Да вы скажите лучше: как там Лара? Когда вы ее оставляли там? Она-то хорошо себя чувствует?
– Да, да, все нормально… – рассеянно пробормотала Дарина. – А вот еще вопрос. Она вам, случайно, не писала: что-то на раскопках нашла? Она – лично? Помимо находок, что сделала экспедиция? Что-то значимое? Очень-очень интересное?
– Нет, ничего такого…
– А о чем она вам вообще писала?
– Да почему вы вообще спрашиваете? – насторожилась дама. – Вы откуда? Из какой организации?
– Вы не беспокойтесь, я не из никакого не из «Ге-пе-у»… Я аспирантка Ленинградского госуниверситета, просто вот болею… Все будет хорошо. Передавайте привет Ларисе.
Она нажала на «отбой», а потом в изнеможении откинулась на спинку неудобного стула и пробормотала:
– Пфф. Воистину, «какое, милые, у нас тысячелетье на дворе?»[17].
– Если б я не слышал своими ушами, никогда бы не поверил, – пробормотал Данилов, отчасти в изумлении, отчасти в восхищении: он в одиночку ни на что подобное способен не был.
– Да, но самое интересное, – молвила Дарина, – заключается вот в чем. Я изучала вопрос: двадцать пятого августа двадцать девятого года Казарлыцкий отряд Алтайской экспедиции вернулся в Ленинград. Они с огромным трудом добрались. Деньги у них совершенно кончились. Сначала ехали верхами до Телецкого озера, потом на лодке. Попали в шторм, пережидали три дня в уединенной бухте. Затем с плотогонами сплавлялись по Бии до самого Бийска, едва не утонули… И потом на поездах в Ленинград… Но если мы позвонили в третье сентября двадцать девятого года, а Лары дома нет… Значит, она действительно осталась там. В прошлом, на Алтае.
Петренко
Он решил поменять направление, заняться «ведьмой» Дариной и ее семьей.
Данилов просил узнать, что она за человек, что ей от него надо и зачем она пристала к ним с Варей.
Открытые, полуоткрытые и вовсе не доступные многим (но не Петренко) источники рассказывали о семье следующее.
Мать Дарины, Александра Павловна Капустина, урожденная Свирелева, оказалась 1974 года рождения. Воспитывалась в неполной семье одной лишь матерью.
Куда папаня делся, дед Дарины, полковник решил не уточнять: вряд ли это имеет значение.
А бабушка (Клавдия Петровна Свирелева, 1944 г. р.) нынче жива-здорова, на пенсии, проработала сорок семь лет медсестрой.
Мать Дарины, Александра Павловна, сперва пошла по ее стопам: в 1991-м после школы поступила в медицинский институт. В 1997-м закончила, получила диплом, все честь по чести.
Однако по специальности ни дня не работала. Вообще с тех пор официально не работала вовсе.
«Может, тоже ведьмой числится? Раз Дарина позиционирует себя как потомственная ведунья? Только, может, мамаша, в отличие от дочки, практикует левым образом, за наличные, налогов не платит?»
Но, прошерстив базы, никаких объявлений, рекламирующих услуги матери Дарины как экстрасенса/ведуньи/ ведьмы, Петренко не обнаружил.
«Может, она делает ставку на сарафанное радио? Молва о ней передается из уст в уста? Да, надо бы мне лично посмотреть на эту Свирелеву Александру, матерь Дарины!»