– Давайте, – кивнул Петренко.
Оказалось, Клавдия Петровна управляется с «Ладой».
«Вот лихая старая перечница!» – подумалось полковнику.
Залезли внутрь.
Он быстренько изложил суть своего беспокойства (целиком выдуманного): дескать, Дарина Капустина, по оперативным данным, в последнее время стала встречаться с неким парнем (фамилию которого он отказался называть), находящимся в разработке по делу о распространении наркотиков в особо крупных размерах.
Дама пожевала губами.
– А что вы от меня хотите?
– Вы ведь воспитывали девочку? Она у вас проживала? В школу ходила, в колледж?
– Ну да.
– Сейчас вы с ней часто видитесь?
– Летом, видите, дача, она ко мне редко выбирается. Может, в месяц раз. Максимум в две недели. Работы много, говорит.
– Одна приезжает? С подружкой? Или с молодым человеком своим?
– Нет, всегда одна.
– А вы ее окружение знаете?
– Никого не видела в последнее время. Не допускает она меня.
– Да, это плохо. Но вы абстрактно можете на нее воздействовать, поговорить о вреде наркотиков, не в общих словах, а конкретно: какие сроки огроменные можно получить, если с запрещенными веществами свяжешься. И как они могут по организму шандарахнуть, особенно если она натура тонкая, как ведунья-экстрасенс на жизнь себе зарабатывает. – Петренко помаленьку входил в насквозь выдуманную им роль недалекого, но шибко заботливого участкового, пекущегося о своей пастве. – Вы ведь, насколько я понимаю, Дарину Капустину воспитывали? Не мать, не отец?
– Да, мне пришлось.
– А почему так получилось, кстати?
– Не было у нее отца, считай. А мать… Александра… Тяжело ей пришлось.
– А что такого тяжелого?
Дамочка минуту помедлила, подумала, поморщилась, а потом выпалила:
– Не любила она ее, – и губы поджала.
– Мать не любила Дарину?
Сощурилась, кивнула.
– А что так? – ласково поинтересовался Петренко.
– А кто ж это знает-то!
– А отец?
– Да какой там отец!
– Да, – кивнул полковник, – я слышал, муж ее рано из жизни ушел.
– При чем тут из жизни! – фыркнула женщина. – Он-то вообще ничего для Дарюшки не делал и не хотел! И был в праве своем, между прочим.
– Почему ж?
– Да потому что, – пенсионерка понизила голос и наклонилась к сидящему на пассажирском сиденье Петренко, – не его Дарюнька была, не его! Они и пересрались с Андреем из-за этого, и развелись потом. А кто в него камень-то кинет? Несчастный мужик, рогоносец!
– Кто ж у Дарины отец настоящий?
– А я знаю?!
– Что, даже вам, матери, дочка никогда не рассказывала?
– Нет, никогда.
– Кто он хоть? Какой?
– Я так подозреваю, что известный человек. Высокого ранга.
– А!
– Потому-то она, Александра моя, не работала никогда. И подарки он ей дарил дорогущие. Квартиры!
– Так Александра ваша, Свирелева-Капустина, с ним, настоящим отцом Дарины, жила вместе?
– Какой там жила! Александра, может, и хотела – да он, я думаю, не очень, вот и откупался от нее. Она говорила: беру на содержание дочери, да сколько она с этих даров на Дариночку-то отдавала! Крохи! Гроши! Все себе, все для себя! Чтоб физиономию себе новую скроить, отдохнуть на Мадагаскаре да на Мальдивах. А Дариночка на мне. На моих заработках невеликих да на пенсии!
Раздражение дочерью, долго копившееся Клавдией Петровной и теснившее ее, вырвалось наружу.
– И вы не знаете, – повторил полковник свой вопрос, – кто отец внучки вашей?
– Не знаю. Только вот думаю: нет его больше. Потому Сашка моя так и бесится!
Когда Петренко, распрощавшись со старухой, шел к своему авто, припаркованному на стоянке, одна версия пришла ему в голову.
Версия многое объясняла. Но она нуждалась в проверке. И если она вдруг справедлива, то означала, что Варя, Данилов, да и Сенюшка их находятся в опасности.
Варя и Данилов
На десерт Дарина заказала таратин – теплый яблочный пирог с мороженым. Варя глянула на нее с завистью: диета и общий курс на похудание никак не позволяли сладенького, да вечером.
– Нам пора выдвигаться, – молвила ведьмочка, – мы с племянницей Ларисы встречаемся.
В этот самый момент у Вари зазвонил телефон. Она глянула на определитель – Петренко. Испугалась: что-то не так с Сенечкой?
Бросила: «Извините», – и, встав из-за стола, вышла на шумную улицу Марата.
На углу с Невским, как всегда в это время, нервно сигналили: авто, не успевшие повернуть налево, в очередной раз перекрыли путь троллейбусам, идущим по направлению к Московскому.
– Привет, Варечка, – раздался в трубке родной голос Петренко. – Как вы там, в Питере? Как Сеня?
– Прекрасно. Ваша жена замечательно с ним ладит. Спасибо вам обоим.
– Речь сейчас не об этом. Ты Дарину, эту ведьму так называемую, видела?
– Как раз сейчас с ней вместе. Обедаем.
– Чудесно. На ловца и зверь бежит. Знаешь, что я попрошу тебя сделать? Возьми-ка негласно у нее следы биовещества, пригодные для анализа ДНК. Стакан ее или там волосы с расчески. Я именно тебя прошу, потому что ты, разумеется, ловчее обернешься, чем муженек твой.
– Есть. Поняла. Сделаем.
Она не стала выспрашивать, зачем да почему, – знала, что полковник все равно ничего не расскажет.
Данилов
Евгения Дмитриевна Дороган оказалась не лыком шита.
Старушка их домой не пригласила, назначила встречу в кофейне на углу Некрасова и улицы Восстания.
По пути Данилов постарался войти в роль журналиста – каковым он в своей жизни не проработал ни дня. Закончив журфак, пошел переводчиком в западную рекламную фирму – испанский знал в совершенстве. Потом ему был явлен его дар, и он стал зарабатывать благодаря ему.
Поэтому сейчас вспоминал, что ему там втолковывали на семинарах и как он сам ковырялся в многотиражках и районках на летних практиках. Дарине мимоходом бросил:
– Ты права, представлю тебя фотокором – поснимаешь на телефон бабульку.
– Почему ж на телефон? Я и фотик с собой на такой случай таскаю.
Ведьма достала из своего шопера и продемонстрировала ему «Кэнон» со съемным объективом.
– Ну ты запаслива! – восхитился он.
Почти бегом пронеслись по улице Восстания, но все равно опоздали на двенадцать минут – пожилая женщина ждала их за столиком, попивала капучино. Небогато одетая, но самодостаточная, она выглядела на все свои семьдесят семь лет.
Они познакомились.
– Алексей, вам взять чего-нибудь? – пропела Дарина, переходя на «вы» и тем демонстрируя даме значимость «спецкора Данилова».
– Если только воды, пожалуйста.
– А вам? – Она обратилась к женщине. – Редакция платит.
– Спасибо, у меня все есть, и мне ничего не надо, – с достоинством отвечала пенсионерка.
Пока ведьмочка отходила и покупала у стойки напитки, молодой человек принялся расспрашивать племянницу Ларисы Дороган. Начал, как учили, с простых вопросов:
– Скажите, а вы когда-нибудь видели своего деда, Петра Ефремовича? Который под чужим именем появился в вашей семье в пятидесятых?
– Нет, – вовлекаясь в разговор, ответила Евгения Дмитриевна. – Не помню его совершенно. Хоть мне тогда уже лет восемь было, но в памяти ничего не сохранилось – только семейные легенды. А потом ведь дед Петр Ефремыч тогда всего раз к нам приезжал, и бабушка моя, Ксения Илларионовна, жена его законная, не очень-то радушно мужа приняла. Не с распростертыми объятиями. С лестницы, конечно, не спустила, но потом всегда, когда речь о нем заходила, губки поджимала и говорила: «Этот подлец». Я ее понимаю: прикинулся мертвым, исчез на двадцать лет, женился на другой женщине… А потом буквально вскоре после дедовского визита, через год или два, написала из Куйбышева его вторая, незаконная жена: дескать, Петр Ефремович скончался.
– А бабушка ваша, Ксения Илларионовна, долго потом прожила?
– В восьмидесятом ее похоронили.
Пришла от стойки Дарина с водой и чаем, подала напиток Данилову, налила ему из бутылки в стакан – тот поблагодарил сухим кивком. Села сбоку, стала отстраненно слушать.
– Значит, – продолжал расспросы «журналист», – историю про исчезновение вашего деда вы знаете как семейное предание?
– Да, мне отец, Дмитрий Петрович, обычно рассказывал. Ну и до перестройки эти разговоры в семье особенно не поощрялись, уж потом стало как за доблесть считаться: дед, мол, от репрессий сбежал, не дал себя перемолоть в сталинской мясорубке. Из «Огонька» корреспондент приходил, маму выспрашивал, отца – да и меня, а что я ему сказать могла?
– А ведь у вас в семье, – осторожно сформулировал главный для себя вопрос Данилов, – был еще один человек, исчезнувший бесследно? И даже раньше, чем дед? Ваша родная тетушка, Лариса Петровна? Она ведь пропала в тысяча девятьсот двадцать девятом, если я не ошибаюсь? Где-то в экспедиции, на Алтае? В возрасте девятнадцати лет?
– Да, ее так и не нашли, – сухо отвечала дама. – И вот о ней семья никаких известий точно не имела.
– Но ведь были, я знаю, странности? Какой-то звонок в вашу квартиру?
– А вы откуда знаете?! – вытаращилась старушка.
– Н-ну, слухами земля полнится, – осторожно начал псевдокорреспондент.
– Мы ведь об этом никому, кажется, не рассказывали… – словно про себя пробормотала пожилая женщина. – Тогда вообще все решили, что Калерии Вадимовне, прабабке моей, это померещилось. Или придумала она, нафантазировала…
– А она вообще была склонна к деменции?
– Я ведь ее помню… – раздумчиво произнесла женщина. – Мне лет семь было, когда она умерла, помню похороны ее… Но нет, никто никогда ни о каком старческом слабоумии в ее случае не говорил. А потом, ей в двадцать девятом году, когда этот звонок раздался, лет шестьдесят, от силы шестьдесят пять было… Какая там деменция… Она потом еще четверть века прожила, всю войну перенесла, эвакуацию, в Ленинград вместе с мамой моей из Ташкента вернулась, заново тут быт налаживала…
– Расскажите, что все-таки было? Какой звонок? Что в семье об этом говорили?