внутренним зрением, – что деньги у нахалки оказались далеко не последними, на разных счетах у нее числилось три с половиной миллиона.
– Больше так не делайте, – проговорил он, отпуская ее.
Девица облегченно упорхнула.
В офисе у Данилова имелись и пара запасных рубашек, и костюм – не беда, что не летний, а осенне-зимний, твидовый. К вечеру вроде обещают похолодание, а дамочки, записанные к нему на прием, как-нибудь переживут нарушение дресс-кода. На брюках и пиджаке расплывались мокрые пятна – неудобно, конечно, но что делать, надо ехать. Не отменять же прием – он старался быть пунктуальным и назначенные визиты переносил лишь в особенных случаях.
Подошел поезд. Данилов, размышляя о своем, сел в него. В вагоне оказалось совсем мало народу. В репродукторе проговорили что-то неразборчивое – не механическим, заранее записанным голосом, а машинист пробурчал, но Алексей не расслышал, что именно. И вдруг вагон дернулся и поехал в другую сторону.
Ожидая, что поезд отправится направо, Данилов чуть не упал, когда состав тронулся в противоположном направлении.
Серьезно? Он ошибся? В забытьи перешел через платформу?
Обратное направление движения ничуть не удивило остальных пассажиров. Практически все увлеченно утыкались в свои мобильники, и только один, по виду волосатый студент, читал книжку. К нему Алексей и обратился: «А какая следующая остановка?» Тот оторвался от чтения, обвел вагон замутненным взором, сфокусировался на спрашивающем и молвил: «Кажется, “Цветной бульвар”».
И впрямь – через пару минут состав как ни в чем не бывало затормозил на «Цветном бульваре» – той станции, которая, поясним мы для не москвичей (и для тех, кто не ездит в метро), шла следующей за «Чеховской», но не в том направлении, куда стремился Данилов, а как раз в противном.
Он немедленно вышел из странного поезда. Вагоны постояли-постояли на станции, а затем дернулись и отправились опять-таки назад – к «Менделеевской»! Туда, откуда только что прибыли!
Данилов постоял на платформе, скорее обескураженный, чем взволнованный. Ему было интересно, что будет дальше.
И вот, как положено в столичном метро вне часа пика, минуты через три с небольшим раздались гул и грохот нового состава. И он приближался в правильном направлении: от «Менделеевской» в сторону «Чеховской»!
Данилов глянул на часы: он опаздывал к первому приему, а ведь надо успеть переодеться. На такси по московским пробкам наверняка задержишься еще сильнее. Поэтому молодой человек не стал рефлексировать, а шагнул во вновь прибывший вагон – тем более вместе с ним обыденно-буднично входили другие пассажиры.
Никаких объявлений по внутренней радиотрансляции не последовало, но поезд преспокойненько отправился туда, куда ему было положено, – к «Чеховской». А Данилов огляделся и вдруг увидел, что спутники его – те же самые, с кем он недавно прибыл от «Чеховской» и которые только что благополучно умчались в противоположном направлении! Те семь-десять человек разного пола и возраста, кто по-прежнему не отрывался от телефонов, и тот самый парень с длинными волосами и серьгой в ухе, читавший книгу.
Алексей снова подошел к нему и спросил: «А какая следующая станция?» Тот с прежним ошарашенным видом опять оторвался от повествования (Данилов заметил, что читал тот лекции Лотмана), покрутил головой и молвил: «Чеховская».
– А ты сам до какой едешь-то?
– До «Боровицкой».
– И ничего тут, в поезде, странного не замечал?
– А должен был?
– Он сначала в одну сторону ехал, потом в противоположную, а сейчас снова в правильную.
Студент глянул на вопрошающего, как на маньяка. Тем более грязные пятна расплываются у дядьки на пиджаке и брюках.
– Вы уверены? Тогда это первый случай в истории московского метро. Надо занести в анналы.
Остальные пассажиры тоже не выказывали ни малейшего удивления из-за странного поведения состава. Сосед длинноволосого оторвался от телефона и стал с улыбкой прислушиваться к разговору с выражением: как много в большом городе странных людей! Данилов понял, что он и впрямь производит впечатление чудаковатого, если не ненормального: костюм с мокрыми пятнами, задает необычные вопросы.
Но все равно вопросил, теперь второго спутника – того, кто прислушивался:
– А вы не заметили? Ведь этот состав сначала шел к «Менделеевской», а потом поменял направление и отправился к центру!
Но тот только с улыбкой развел руками.
Да состав и не чудил больше. Для начала, как положено, прибыл на «Чеховскую». Потом снова поехал в правильном направлении и спустя пару минут оказался на «Боровицкой» (студент, как и обещал, вышел, сунув книгу в свой холщовый шопер). И наконец – «Полянка», станция назначения для Данилова.
Он вышел из поезда. И все время, пока поднимался на поверхность и шагал до офиса, думал: что это было? Девчонка, разлившая на него холодный кофе? Поезд метро, ездящий туда-сюда?
Связаны ли эти два события между собой? А значит, связаны ли с ним, Даниловым?
И если да и оба этих случая предназначены для него, то что это было? Послание? Предупреждение? Или просто случайная флуктуация, игра неземных, неведомых сил, коей он нечаянно стал свидетелем?
Глава 2Соль и сахар
О том, что с ним случилось в тот день, Данилов рассказал Варе очень дозированно.
Она, конечно, заметила, что он пришел не в той одежде, поэтому пришлось поведать, как на него в метро вылили кофе. Но он не стал распространяться, что вытребовал у неряхи-нахалки денег на химчистку, – почему-то стыдно стало, что разменял свои сверхспособности на банальное сведение счетов. В обеденный перерыв он эти средства перечислил в первый попавшийся приют для животных.
Не обмолвился и о поездах, что ходили в разные стороны по серой ветке, – зачем говорить о том, что не имеет (пока) внятного объяснения, только зря беспокоить.
В свою очередь, Кононова инфу о том, как провела день, тоже донесла до мужа не в полном объеме. Она, что естественно, промолчала о любовных поползновениях Вежнева – равно как и о том, над какой темой поручил им совместно трудиться Петренко. Но вот о том, что красавчик-капитан подкараулил ее в Делегатском парке и стал набиваться в гости, да со своей коллегой Любой Андрияновой, – поведала.
Она думала, что супруг нахмурится или даже разозлится, но он, наоборот, легко проговорил:
– О, прекрасно! Пусть приходят! Самое время нам начинать социализироваться. Ребенку второй год пошел. А то нигде не бываем, ни с кем не встречаемся.
Может, столь благостная реакция Алеши объяснялась тем, что разговор они вели в постели, нагие, и голова Вари с растрепавшимися волосами лежала на плече мужа.
– Не знаю, – с сомнением протянула Кононова, – мутный он какой-то, этот Вежнев. Непонятно, чего хочет.
– Ты же знаешь эту известную максиму, – легко проговорил Данилов, – ее то ли Черчиллю приписывают, то ли Конфуцию: «Друзей надо держать к себе близко, а врагов – еще ближе». Посмотрим в домашней обстановке, что этот Вежнев за человек. Да и Люба тоже.
– О, правильно, – пробросила Варя: будто это он придумал, а не она его к решению подвела, – заодно прозондируешь их своими сверхспособностями, что они за люди.
– Ох, Варя! – нахмурился он. – Ты же знаешь, не люблю я этого делать. Неэтично влезать в чужую голову без согласия реципиента.
Но чего только не пообещает муж, лежа в постели с любимой женой! И она стала целовать его в плечо, в грудь, а потом опускаясь все ниже.
– Ну Лешенька! Ну я прошу тебя! Пожалуйста!
– Все, все! Ты и мертвого уговоришь! Только ради тебя.
Поэтому назавтра Варя позвонила Вежневу и пригласила их с Любой пожаловать в квартиру на Краснопролетарскую – в воскресенье.
По случаю летнего времени клиентов у Данилова оказалось немного. Обычно с мая по август люди находятся на подъеме, надеются на грядущие счастливые перемены в жизни, и тогда никто им не нужен в помощники – ни экстрасенс, ни врач, ни психотерапевт. А когда лето проходит, обманывает ожидания и не приносит обещанного облегчения, в сентябре народ начинает тянуться за помощью. Поэтому вал визитов только предстоял – осенью, а пока заканчивался май и будущие пациенты искали себе утешения в путешествиях и случайных встречах.
В воскресенье на этой неделе к Алеше записались двое; в пятницу – трое человек, соответственно прием он заканчивал в три и в пять дня. Он смог посидеть с Сенечкой, а Варя собралась в пятницу на маникюр-педикюр, к парикмахеру и на витапластику: «Чертов Вежнев, увидел меня растрепе – надо теперь сразить его ухоженным видом!» Вдобавок Данилов пообещал, пока Сеня спит, сварганить пельмени, заморозить их до воскресенья и угостить Вариных сослуживцев.
Кононова даже умолила мужа:
– Только больше, я тебя прошу, ничего готовить не будем. Они обещали все принести с собой – вот пусть и несут.
– А если они виски с коньяком притащат?
– Ничего, у тебя в винном холодильнике и «Пюи фюмме» имеется, и «Гевюрцтраминер» из Альта-Адидже, и «Пфефферер». Не пропадешь.
Планы воодушевляли, вот только в пятницу Варя приехала из салона хоть и сильно улучшившая свой внешний вид и этим заметно воодушевленная, но в то же время расстроенная.
Сенечка давно спал. Данилов усадил ее за стол. Часть пельменей, предназначенных для воскресенья, сварил для себя и любимой, на пробу. Налил Варе и себе по бокалу красного бургундского.
После того как поели и выпили, языки развязались.
– Ты чем-то расстроена, – проницательно заметил Алексей.
– Да ты представляешь, что случилось с моей Мариной?
– А что? – нахмурился Алексей.
Мариной звалась маникюрша в центровом салоне, к которой Варя ходила лет пятнадцать. Можно сказать, они дружили – хотя никогда не встречались вне Марининой работы. Но болтали между собой (в меру) откровенно.
Мастер ногтевого сервиса (как коряво писалось в рекламе) была старше Кононовой, лет сорока семи. И все Варя про нее знала: сын вырос, живет отдельно, с девушкой; муж работает таксистом на элитном «Мерседесе»; мама старенькая, после инсульта, нуждается в помощи и уходе. О себе Кононова, естественно, рассказывала дозированно: работает, дескать, айтишником.