– Спятила? – возмутились рядом. – Чего орешь-то? Жозеф из-за тебя дернулся и «Сиене» в багажник чуть не въехал!
– Я… – Ола чувствовала себя так, словно в последний момент вынырнула из трясины, которая почти ее поглотила. – Мне показалось, что меня похищают, куда-то увозят…
– Да кому понадобилось тебя похищать! – обиделась Лепатра. – Как будто мне нужна у меня дома такая пьянь, которая будет все ронять на пол, да еще наблюет на какую-нибудь хорошую вещь. Жозеф, отвезем ее в гостиницу.
Сердце все еще бешено колотилось, то ли в груди, то ли в горле. Наверное, так чувствует себя муха, которая в панике билась о стекло, а потом вдруг обнаружила, что она все-таки на свободе, а не внутри.
– Извини, мне приснился кошмар. Приснилось, как выглядит полная жопа. И… и если такая ситуация, а ты на заднем сиденье и руки свободны, надо водилу за рожу хватать – за глаза, за нос, пусть гад куда-нибудь врежется! Может, в больницу с травмами попадешь, зато не будет варианта похуже...
– Жозеф, слышал? – спросила колдунья озабоченно. – Езжай поскорей, а то вдруг она опять станет невменяемая. Только не нервничай, я присмотрю, чтоб она на тебя не набросилась.
В гостинице ее заботливо довели до номера, Лепатра помогла раздеться: «чтобы платьишко не помялось». Когда все ушли, Ола, хватаясь за мебель, дошлепала босиком до двери, повернула ключ на два оборота – от Валеаса, а то вдруг эта хрень про похищение неспроста приснилась, и он заявится, чтобы увезти ее на склад – щелкнула выключателем, потом кое-как добралась в потемках до кровати, опрокинув по дороге стул. Ничего не видно, а комната кружится, как карусель. Надо было поставить около себя тазик… И никакого Отхори, никакого «Бестмегаломаркета», она просто хочет спать, никуда не уплывая вместе с покачивающейся, как надувной матрас в бассейне, кроватью.
Снилось в этот раз что-то обыкновенное, незначительное, а потом дверь номера затряслась от ударов.
Ага, вот и Валеас по ее душу явился… Ола попыталась приподнять свинцовую голову, но не преуспела. Во рту сухо и мерзко, графин с водой на столе: чтобы до него добраться, надо встать и сделать несколько шагов. Ей это не осилить… Валеас умеет снимать похмельный синдром? Должен уметь.
– Откройте, полиция!
Не Валеас. Уже хорошо. Он бы эту дверь с пинка вынес. А полиции что от нее понадобилось? Или пришли с проверкой, раз у нее непогашенная судимость? Но встать придется прямо сейчас, чтобы дойти до сортира.
Дверь распахнулась раньше, чем она сумела выбраться из постели. Толпа народу, в форме и в штатском, в том числе Виолетта Чевари, наставница Артура – в деловом костюме, с официальным выражением на бледном и помятом после ночной гулянки лице.
Вначале Ола решила, что все это из-за игреца шнуровидного, и на вопрос «где труп?» ответила:
– Откуда я знаю?! Выкинули, наверное...
Если несчастный игрец не успел уползти в какую-нибудь щель, и его прибили, самое логичное запихнуть мертвый оранжевый шнурок в мешок с мусором.
Через пару минут выяснилось, что ее обвиняют в убийстве Аниты Грофус. После бала Анита домой не вернулась, пропала вместе со своей «Сиеной», а ее шофер, которому полагалось ждать хозяйку в машине, нашелся утром неподалеку от Осеннего дворца – бродил, как обкуренный, и что с ним было перед этим, вспомнить не смог. По некоторым признакам, его околдовали. И подозревается в этом Олимпия Павлихина, которая на балу поссорилась с Анитой, чему есть свидетели. Также очевидцы рассказали, что уже после разъезда, когда начало светать, и ветер гонял по площади вокруг пшеничной ёлки обрывки серпантина, девушка в полумаске и костюме Коломбины – костюм по описанию точь-в-точь как этот, обнаруженный в номере у Олимпии Павлихиной – куда-то волокла другую девушку, ростом повыше, закутанную в карнавальный плащ. По дороге они боролись, первая вцепилась во вторую обеими руками и тащила ее в сторону Сереброны.
– Я была пьяная, меня же сюда никакую привезли, это все могут подтвердить, – сипло возразила Ола.
Голова разламывалась, никак не удавалось собраться с мыслями, вдобавок больная рука разнылась.
Подтвердить ее слова никто из гостиничных не смог: по случаю праздника двери не запирали, постояльцы всю ночь ходили туда-сюда, так что она вполне могла притвориться пьяной, а через некоторое время потихоньку уйти и потом опять вернуться.
Тем более, она ведь почти созналась, когда спросили о трупе!
Номер перевернули вверх дном, злополучный костюм Коломбины приобщили к делу в качестве улики, а Олу повезли в тюрьму. Еле удалось упросить их, чтобы перед этим разрешили сходить в туалет. Причем Виолетта, которую вызвали на задержание согласно процедуре, поскольку подозреваемая – колдунья и может применить магию, составила ей компанию. Тоже согласно процедуре.
Трясясь в машине с зарешеченными окошками, Ола кривилась от головной боли и с ожесточением думала, что Анита Грофус – та еще сучка, самая последняя гребаная сучка, из-за нее она сегодня вечером будет не кофе пить с круассанами, а хлебать отстойную тюремную баланду. Или, может, сразу начать голодовку? И отдать душу Лесу, который всегда готов ее принять, потому что разве это жизнь, когда со всех сторон задница и голова так зверски болит?
Двадцать восемь часов спустя Ола сидела с большой чашкой капучино в кафе на Индюшачьей улице, на тарелке перед ней лежало три круассана – с вареной сгущенкой, с шоколадом, с ореховым кремом, а за окном сияли неоновые вывески и ожерелье из лампочек на шее у бронзового индюка. Несмотря на хэппи энд, настроение было паскудное.
Хорошо, что она не поддалась искушению и не стала лечить сломанный палец. Решила: раз это подарок – пусть остается как есть, каким бы странным этот подарок ни выглядел. Только он ее и спас. Цена свободы , как сказала кесейская шаманка.
На допросе у следователя Ола прицепилась к тому, что она якобы волокла куда-то сопротивлявшуюся девушку – то есть, применяла физическую силу, а как она могла бы это сделать со своей травмой? Может, следователь и проигнорировал бы ее аргумент, но в соседнем помещении за зеркальной панелью сидела представительница магического сообщества Виолетта Чевари. Ола думала, что она стерва, но оказалось, что она за справедливость. Виолетта настояла на медицинской экспертизе и на повторном опросе свидетелей. Те двое нашлись, и выяснилось, что в костюме Коломбины был парень, а закутанная в плаще – его невеста, и они просто дурачились, так что версия утопления Аниты Грофус развалилась.
– А машину ее поискать не пробовали? – поинтересовалась злая и подавленная, но уже несколько осмелевшая Ола. – Раз она вместе с тачкой пропала…
Виолетта заметила, что это стоило бы сделать. Олу заперли в камере с давно не чищеным вонючим унитазом и откидной лежанкой, а на следующий день снова привели в кабинет и сказали, что она свободна. Вернули сумку с кое-как запихнутым барахлом, документы и деньги. Потребовали, чтобы она подписала бумагу о том, что не имеет претензий. Не будь у нее непогашенной судимости, не стала бы подписывать, но с ними лучше не ссориться, а то повесят на тебя не одно, так другое.
Спичечный коробок с «Долгоходом» и флакон с зельем ей отдали в запечатанном пакете в присутствии Виолетты, за это она расписалась отдельно. Деньги пересчитала, и вроде бы их оказалось меньше, чем должно быть – но, может, и сама потратила, она ведь за расходами не следила.
Пока заполняли документы, Ола угрюмо рассматривала серию плакатов на стене. На первом над уснувшим в газоне алкашом завис медузник. На втором насосавшаяся крови тварь отложила яйца, из которых вылезли личинки, потом они закуклились, и вылупилось много новых медузников. На третьем полчища подросших кровососов атакуют город. На четвертом приведены цифры – сколько литров крови выпито, сколько людей погибло и попало в реанимацию: «И все это – из-за одного безответственного пьяницы!»
Извиняться перед ней не стали, и она ушла молча, не сказав «до свиданья». Близились сумерки, на улицах было людно, некоторые гуляли без зонтиков: излюбленных персонажей социальной рекламы отпугивала праздничная иллюминация и рассекающие мглистое небо петарды.
Ола вернулась в гостиницу, предвкушая, какой скандал закатит, если ее номер занят – оплачено ведь за две недели вперед! Но номер был свободен, там даже прибрали. Перед ней лебезили и со сладенькими улыбками поздравляли с тем, что «недоразумение разрешилось». Швырнув сумку на пол, она отправилась в душ и плескалась с полчаса, к чертям намочив гипсовую повязку. Потом перебрала одежду. На костюме Коломбины жирное пятно, красная пуговица болтается на одной нитке. Ола злорадно ухмыльнулась: ну все, вы попали... По крайней мере, она сольет Лепатре, кто поиздевался над «беззащитным платьишком».
Ей хотелось куда-нибудь, где ничто не будет напоминать о приключившемся дерьме, и она отправилась искать в окрестностях подходящее уютное заведение. Набрела на кафе с видом на бронзового индюка. Старый знакомый: год назад, когда была в Дубаве с туристической группой, они около этого индюка фотографировались.
Ее преследовала птица, похожая на голубя: если не присматриваться, вроде бы настоящая, но вместо пары глаз-бусинок – один циклопический глаз над клювом, скорее человеческий, чем птичий. Соглядатай. Магическое создание для слежки. Скорее всего, работа Виолетты. Она больше не подозреваемая, иначе сидела бы не здесь, но все равно под колпаком. Хорошего настроения это ей не добавило.
Впрочем, было и еще кое-что. Ее видение на набережной Сереброны: умирающая в овраге – это Анита Грофус. Шмотки те самые, которые были на ней под конец на третью ночь бала. И обогнавшая «Мадрид» Клеопатры «Сиена», в которую Жозеф чуть не врезался, когда Ола закричала, наверняка принадлежала Аните.
Кошмар привиделся не просто так: в тот момент, когда «Сиена» пошла на обгон и поравнялась с «Мадридом», сработал «Фонарик» – ведь она, не подозревая о том, на несколько секунд оказалась рядом с Анитой, находившейся в соседней машине. «Считала» ее и ни черта не поняла. Если бы поняла, сказала бы Лепат