х деревьев, Ола представила себе, что она тоже дерево, из ее ступней выходят корни, тянутся вглубь и вширь: силы у Леса – бери не хочу, и она взяла, сколько сумела. После этого подхватила невесомого, как воздушный шарик, ящера и вернулась к стоянке. Если Риббер все-таки не уснул, позаимствованная у Леса сила позволит ей сбежать. Вряд ли погонится, ведь тогда ему придется бросить Аниту.
С дерева свалился пернатый шар величиной с арбуз, едва ли не ей на голову. Кухлярка уснувшая. Из путаницы лиан свисала бесчувственная змея. На этом пятачке пространства все живое блуждает по сонным дорожкам и видит сны – кроме Олы.
Чары, защищавшие стоянку, были рассчитаны на зверей, птиц, рептилий, пауков, насекомых и прочее лесное население, но не на человека. Риббер спал на боку, умиротворенно похрапывая. Анита в расстегнутом до половины спальнике скрючилась в позе эмбриона, словно озябший бомж возле опоры моста. Грязная веревка соединяла их, как пуповина.
Убить чертова хмыря?.. Не жалко, но, во-первых, убивать Ола не умела. Пришлось бы нанести несколько ударов, и не факт, что при таком экстриме маг не очнется. А во-вторых и в главных, Веберы и Косинские наверняка используют это против нее, не хватало еще получить срок за убийство. Поэтому никакого кровопролития, хотя Эвка ее не поняла бы. Но у нее будет время подумать, как преподнести свои приключения Эвке, чтобы не уронить реноме в глазах кесейской княжны.
Перерезав веревку возле пояса Аниты, она обвязала свободный конец вокруг тушки ящера, навела, как сумела, чары подобия. После «сонных башмачков» человек вначале полностью дезориентирован, и эта подмена обеспечит Рибберу лишний повод для мучительного недоумения, а потом он увидит между слоями полиэтилена записку: «Приятного аппетита!»
Выволокла Аниту из спальника, запихнула на ее место дохлую рептилию. Попробовала погасить костер, но оказалось, что ей не под силу разорвать чары, которыми маг его защитил. Не тратя время на дальнейшие попытки, подняла Аниту: не тяжелее, чем скатанный в рулон матрас. Лишь бы не навернуться с этой сучкой на руках… Когда используешь в полной темноте «кошачье зрение», как будто смотришь на окружающий мир при свете неяркого ночника, запросто можно что-нибудь не заметить.
Десять минут ходьбы через погруженный в беспробудную дрёму Лес. Ноша неумолимо тяжелела, и под конец предплечья начали ныть, хотя настоящего веса Аниты она почувствовать не успела. Сгрузив ее на траву, повязала ей маску и сразу полезла в рюкзак за сменными шмотками.
На грязном лице с запекшейся ссадиной дрогнули веки, через секунду открылись глаза.
– С Новым годом, жопа, спецназ пришел! – сиплым голосом выдала Ола специально заготовленную фразу.
Анита ее не видела, только слышала.
– Какой… спецназ?.. – голос у нее был сорванный и тоже вконец осипший.
– В моем лице. Сейчас переоденешься, и уматываем отсюда, пока твой хмырь смотрит сладкие сны.
– Ничего же не видно… Или это я больше не вижу… – без всякого выражения, словно ей без особой разницы, ослепла она или нет.
– Потому что ночь. Живо снимай эти хреновы сапоги и колготки. Наденешь то, что я дам.
«Снимай сапоги» – легче сказать, чем сделать. На опухших ногах они сидели, как влитые, еще и молнии забились грязью. В конце концов Ола надрезала задубевшие замшевые голенища и сняла их лоскутьями, как кожуру с банана, а потом содрала с Аниты колготки заодно с присохшими струпьями.
Оставалось только порадоваться, что не увидела это при свете дня: даже в полумраке зрелище не для слабонервных. Вскрыв фирменный пакет с эмблемой «Космомеда», натянула на жуткие, как у трупа, ноги «умные» лечебные носки – тут и антисептика, и противовоспалительное, и анестезия, и стимулирование регенерации тканей, полный курс терапии, на Долгой Земле такие не выпускают, технологии не те, импортируют с Изначальной. Стоят зашибись сколько, но Грофус-папа обеспечил четыре комплекта.
Она помогла Аните надеть леггинсы и джинсы, потом обыкновенные хлопчатобумажные носки поверх лечебных и резиновые сапоги.
– Кардиган свой бомжовский тоже снимай, вот куртка. Если в карманах что-то нужное, переложи. Маску пока не трогай, а то уснешь.
Колготки и порезанные в лапшу сапоги Ола сложила вместе с припасенным камнем в кардиган, завязала в узел и утопила в болотце за кустарником. Одна из нежелательных вероятностных линий оборвана: в ее видении Анита Грофус умирала в овраге именно в этом шмотье, а его теперь попробуй достань.
Когда Ола вернулась, та сидела, обхватив колени, и смотрела перед собой в непроглядную темень с таким выражением, словно боялась поверить, что кто-то пришел ей на помощь, и это не очередная уловка ее мучителя – как будто она ни за что не позволит себе поверить, что спасение возможно, пусть и очень хочется поверить… Хотя какое там выражение, если лицо до глаз закрыто повязкой, а на глаза падает челка: Ола скорее уловила ее настроение, чем что-то прочитала на физиономии.
– Я была плохой матерью, – глухо произнесла Анита, услышав шаги.
– Это да, но если уцелеешь, у тебя еще будет шанс все исправить. А если ты не вернешься живой к своей Памеле, будешь последней сучкой. Вставай, пошли.
Она надела немного полегчавший рюкзак.
– Куда пошли?.. Я ничего не вижу.
– Зато я вижу. Пойдем на северо-запад, держась за руки, как две обдолбавшиеся идиотки. Твое дело – шагать. У нас примерно полтора часа форы.
Анита подчинилась, и они двинулись вперед.
Ола прислушивалась к своим ощущениям: через сколько-то времени ее скрутит судорогами, мало не покажется, потому что накачаться под завязку силой Леса, как это сделала она – фокус не для ученицы. Но вытерпеть можно, лишь бы ломка не затянулась надолго.
– А где остальные? – тихо спросила ее спутница.
– Застряли на том берегу Тайвы, потому что этот ряженый псих спалил мост.
– Да, я видела…
– А меня перевез плывень. Здесь только я с рюкзаком, который с завтрашнего дня будем нести по очереди. Нужно добраться до переправы, которая ниже по течению, спасатели тоже собирались туда. Надеюсь, что они уже идут нам навстречу.
Если полагаться на одно зрение, вокруг как будто и нет никакого пространства, ни замкнутого, ни разомкнутого, только смешанная с туманом сплошная тьма и торчащие из ниоткуда ветки, все время разные – лишь по ним и заметно, что ты не упражняешься в ходьбе на месте, а двигаешься вперед. Но «кошачье зрение» – это еще не все: в придачу к нему Ола чувствовала присутствие Леса, который никуда не делся, хоть его и не видно. Как она раньше жила без Леса? Как ей удалось целых двадцать лет прожить без Леса?
Скрутило ее внезапно. Икры, пальцы, живот, плечевой пояс, все остальное – каждая мышца ее тела жила сама по себе и корчилась в судорогах. Ноги подломились. Конвульсивно стиснув ладонь Аниты, Ола осела на землю. Выгнуться дугой ей помешал рюкзак, хоть какая-то от него польза.
– Что случилось?
Можно поспорить, Анита испугалась не того, что она наступила впотьмах на ядовитую змею, а того, что начался новый этап игры по сценарию Риббера.
– Судороги… – выдавила Ола, кое-как разжав хватку. – Мне пришлось... зачерпнуть силу у Леса… чтоб тебя унести… Реакция нахрен неподготовленного организма…
– Я могу вам помочь?
– Н-нет… Переждать надо… пройдет…
Главное – не заорать, чтобы маньяк не пошел на крик. Что угодно, только не заорать…
Хотела сдернуть с лица ненужную больше маску, но никак не получалось взяться за нее непослушными пальцами. Анита уселась рядом на землю. Ждала терпеливо, молча и, похоже, без всякой надежды на благополучный исход.
Не заорать, только не заорать...
В этот раз даже блокировать болевые ощущения не удавалось, не тот случай. Уже начинало светать, когда судороги пошли на убыль.
В белесой зыби проступали силуэты деревьев, и освещение было такое, словно ты внутри громадной полой жемчужины, которую положили на подоконник пасмурным днем.
На одежду налипла хвоя, маска съехала набок, зато наконец-то отпустило.
Анита сидела, обхватив колени, и смотрела на нее поверх марлевой повязки. Оцепенелая, напряженная, и сразу видно, что в депрессухе, как будто по горло в темной ледяной воде.
– Это вы, – констатировала она без всякого выражения.
– Я. И платьями мы с тобой зацепились тогда случайно, …! – это признание Ола завершила матом, после чего ей сразу полегчало.
Она снова владела своим телом, уже хорошо, и даже сумела сесть, а потом подняться на ноги. Если б еще и отдохнуть… Но отдых им в ближайшие несколько часов не светит.
– Сейчас пойдем дальше. Рюкзак понесешь ты. Маска больше не нужна, сунь в карман, потом выкинем. Меня зовут Ола.
– Я знаю.
Ну да, наверняка еще после второй ночи в Осеннем дворце навела справки.
Длинная ссадина на скуле – темная корка запекшейся крови вперемешку с грязью, на губах трещины. В расстегнутом вороте куртки поверх замызганного трикотажа тускло сияет в утреннем свете то ли платиновое, то ли серебряное ожерелье с бирюзой.
Ола протянула ей завернутый в фольгу квадратик «Долгохода»:
– Это вроде жевательной конфеты. Не отрава – видишь, я тоже. И надевай рюкзак, в нем наши спальники и еда. Пошли.
Анита оказалась не самым плохим спутником. Молча шагала рядом, так же молча подчинялась, когда Ола говорила ей смотреть под ноги и не наступать вот на это, смахивающее на розовато-сизые шляпки грибов, торчащие из палой хвои, или не задевать вон те красноватые ветки, или не тянуться за ягодами, похожими на спелую малину. Порой казалось, что ей хочется что-то сказать или спросить, но она не произносила ни слова. Повезло, что она из тех перфекционистов, которые при любых обстоятельствах остаются перфекционистами, а не какая-нибудь безголовая мажорка.
– Ты говори, если понадобится в туалет, – спохватилась Ола.
– Пока не надо.
Рюкзак несли по очереди, меняясь через каждые полчаса. Поели на ходу копченой колбасы, напились из ручья.