— Некто Помпей Смык из Моветона по прозвищу Одноглазый Орфей. Ты о нём, скорее всего, и не слышал. Никакого Моветона нет ни на какой карте. Молодец сей недавно объявился. Сам я на выступлениях указанного Смыка не бывал, но добрые люди мне напели. Тугоухий графоман! Ему и глаз-то, поди, выбили за то, что немилосердно фальшивил! Ни смысла, ни мелодии, а вот поди ж ты — чарует, как говорят у нас, аудиторию! Плачут люди, рубахи рвут! И на себе, и на нём — сувениры, говорят! Колоссальный успех!
— Ну, тогда тебе с ним не тягаться, — сказал Геральт. — Признай, что появился талант покрупнее тебя, имей мужество… Аудиторию-то он чарует, сам сказал…
— В том-то и дело, — сказал Лютик. — Потому-то ты мне и нужен.
— Не вижу связи, — сказал Геральт. — Уж не хочешь ли ты, чтобы я этого парня вульгарно зарубил ни за что ни про что?
— Типун тебе на язык! — сказал бард. — Зарубишь, а потом скажут, что это я тебя подначил из чёрной зависти… Нет! Поэт Лютик никогда не был завистником! Только сдаётся мне, что нечисто с этим самозваным Орфеем…
— В каком смысле?
— В таком, что он людей не иносказательно, а буквально чарует. Наводит на них что-то такое. А твой медальон… У него же от заклинаний натуральная эрекция начинается! Вот ты этого типа и разоблачишь за применение недостойных и сверхъестественных приёмов!
— В Первограде, должно быть, свой колдун для таких дел имеется, — сказал Геральт. — Он быстрей моего разоблачит, да и веры ему больше…
— Нет, — вздохнул поэт. — В том-то и беда, что нету в Первограде своего колдуна. Раньше был, но они его за долги в тюрьме сгноили. Проценты на проценты на проценты. Против банкирского крючкотворства никакие заклинания не помогли. Уж такой там народ!
— Ну, строго говоря, я и тебя самого могу разоблачить, — сказал ведьмак. — Лютня-то небось эльфийской работы! Нечеловеческие звуки издавать способна…
— А разве на ней есть клеймо «Made in Elfland»? — парировал поэт.
— Тогда поехали, — сказал Геральт. — Всё же лучше, чем ничего. Дай-ка ещё орешков…
4
Смеркалось. Плотва и Пегас плелись еле-еле, но подгонять бедных лошадок совесть не позволяла.
— Если бы ты не спорил, — сказал Лютик, — мы бы успели проехать в город…
— Даже обсуждать не хочу, — махнул рукой ведьмак. — У нас ни гроша, ты понимаешь? Унижаться перед стражниками? Ограбить кого-нибудь? Лучше уж заночевать прямо тут, на опушке. Не впервой…
Между тем вечерок-то выдался прохладный. Бард зябко поёжился:
— Нет уж, хватит с меня походной жизни. Помнится, была тут корчма — нарочно поставили для тех, кто к воротам опоздал. Правда, и драли там…
— Попросимся переночевать в конюшне, — сказал Геральт. — Кстати, можешь предложить хозяину свои певческие услуги — вдруг да клюнет? В конце концов, это твоя работа…
— Там видно будет, — сказал Лютик.
Корчма, точно, была на месте: большая, старинная, слегка покосившаяся. Небольшой магический шар у входа освещал ветхую и выцветшую вывеску: «Засахаренная кры…» — последние буквы, как видно, не пережили стихии.
— Это у первоградцев национальный деликатес, — пояснил бард.
— Однако клиентами здесь не обижены, — сказал Геральт. — Смотри: во дворе сплошь телеги, фуры да возы. Привезли товар в город, а к урочному часу не поспели. Пожалуй, не обломится нам место в конюшне…
— Не каркай, Белый Волк, — досадливо сказал поэт.
Ворота были закрыты, так что ведьмаку пришлось приложить к запорному брусу малую толику телекинеза.
Всадники въехали во двор. Дюжий детина с оглоблей в руках сидел на охапке сена и охранял возы и конюшню. Вернее сказать, детине снилось, что он охраняет…
Они спешились.
— Что-то тихо в доме, — заметил ведьмак. — А ведь возчики — народ шумный и весёлый!
— Напились уже — вот и тихо, — сказал Лютик. — Стучи. Авось в лоб не дадут.
Но стучать не пришлось — дверь была приоткрыта.
— Точно, нажрались, — сказал поэт. — Даже не заперлись. Значит, и хозяин с ними за компанию…
Но в корчме, увы, никто не спал.
Более того, за столами молчаливо сидела такая публика, что…
— Резня будет, — тихо сказал Лютик, не шевеля губами.
— Не каркай, Стреляный Соловей…
Мрачные, небритые, покрытые шрамами рожи. Нечёсанные космы. Люди, краснолюды, гномы и один полуэльф. Видавшее виды платье. Ножи, воткнутые в столешницы. Обглоданные кости на полу. И тишина…
За стойкой возвышался хозяин — его физиономия по криминальным признакам не уступала гостям. Длинные, с локоть, усы были завязаны снизу декоративным узлом.
— Что же вы порог обиваете, люди добрые, — сказал корчмарь. — Проходите да садитесь — ребята потеснятся… Мальчонка лошадок ваших обиходит…
— Что-то тут не так, — прошептал Лютик. — Чего-то не хватает…
И вдруг страшная догадка осенила поэта.
— Трезвые они… — не веря себе, сказал Лютик. — Ни в одном глазу…
Ведьмак содрогнулся от ужасного предчувствия, но сразу же взял себя в руки. Глядишь, и обойдётся…
На оборванцев друзья уж никак не походили, а что без денег они, так это может и потом обнаружиться… А уж то, что один из пришельцев — ведьмак при страшном мече, ни для кого не секрет…
— Благодарствуй, хозяин, — сказал Геральт. — Привет честной компании. Мы люди мирные, но иногда воюем. Я с чудовищами, а мой приятель — со скукой и тоской. Может и вас развеселить!
Гости загудели одобрительно — но как-то сдержанно.
— Только не очень громко, — сказал хозяин. — Нам лишний шум ни к чему. Здесь люди солидные и деловые…
— Да уж видим, — сказал бард. — У меня для них песни солидные найдутся. И деловые.
— Милости просим, — сказал хозяин. — Послушаем твои песни, но сперва накормим от пуза, как полагается.
— Спасибо, — сказал Геральт. — Только мы раньше лошадей проведаем. Как полагается…
Друзья вышли на двор. Плотвы и Пегаса на прежнем месте не было, только из конюшни донеслось дружное ржание.
— Больно ласково встретили, — сказал поэт. — Значит, либо отравят, либо стилет в спину…
— Нет, — сказал Геральт. — Угрозы от них не чувствую, хоть это и странно…
— А я ведь кое-кого тут знаю, — сказал Лютик. — Франко Луковка, Кандид Огрызок — первые воры и грабители по эту сторону Яруги. Гномы Фили и Кили — вообще мародёры, ты их по войне должен помнить…
— А чьи же тогда телеги да фуры? Неужели они торговый караван ограбили, а владельцев под нож пустили? Как бы нам с ними заодно не влипнуть в скверную историю… Эх, лучше было бы в лесу заночевать!
— Ну уж нет, — сказал бард. — Жрать охота. Да и надо бы мне размяться перед выступлением в городе…
— Будь по-твоему, — сказал ведьмак. — Но очень уж не хочется мне устраивать тут бойню… Хотя коли придётся…
Они вернулись в корчму. К этому времени для друзей освободили столик в углу и даже принесли еду и жбан пива.
— Лопай, не сомневайся, — сказал Геральт. — Не чую я в этой похлёбке ни яду, ни дурману. Даже толчёного стекла не насыпали…
Но у Лютика уже так трещало за ушами, что бедняга ничего не услышал.
…Потом расслабленный и благодушный поэт настроил лютню и затянул:
На большую вышел я дорогу,
Впереди тернистый путь лежит.
Не зови, прохожий, на подмогу:
Ни один дурак не прибежит…
Хозяин громко закашлял, и Лютик прервал пение.
— Не в обиду вам, сударь певец, будь сказано, — пробасил корчмарь, — а только песни такие нашему обществу слушать невместно. Я же сказал, что люди тут солидные, не отребье какое-нибудь. Им желательны напевы нежные: про природу родную, любовь девичью и дружбу мущинскую. Или про то, как у берёзки заветной мать сыночка ждёт. Но чтобы сыночек тот не в тюремном затворе маялся, а ратовал в бою за отчую землю… Иначе что же о нас люди добрые подумают!
— О, такого-то дерьма у меня навалом! — весело сказал бард и снова возложил умелые персты на вещие струны.
5
— Ну вот, а ты боялся!
Их не отравили за столом, не зарезали на ночлеге. Более того, в мошне у поэта даже кое-что зазвенело! И лошадей в конюшне почествовали и овсом, и ячменём!
— Никого я не боялся, — сказал ведьмак. — Просто не люблю убивать людей. Даже таких.
— Сходка у них тут, — сказал Лютик, седлая Пегаса. — Светиться не хотят, шуму не желают. И под меч твой никому неохота подставляться. Я же говорил, что всё обойдётся!
— И всё же странно, — сказал Геральт. — Зачем им порожние фуры. Не за солью же они ехать собрались! А вранью корчмаря веры нет. И ведь даже пива не пили…
— Да какое наше дело! — воскликнул поэт. — Получилось всё миром, ладом — чего тебе ещё! Теперь пусть хоть перережут друг дружку — я плакать не стану! Знаешь ведь, чем их сходки кончаются…
…Стражи у ворот получили положенную мзду (от её размера ведьмак и бард хором крякнули), пожелали удачи и даже назвали гостиницу, в которой собирались участники певческого состязания.
А гостиниц в Первограде было много. Уж никак не меньше, чем банков, ломбардов и ссудных касс. И здания были всё больше высокие — три этажа, а то и все пять.
Но не украшали эти однообразные строения ни искусная лепнина по карнизам и окнам, ни весёлые краски, ни яркие вывески. Даже дверные молотки сделаны были без всякой выдумки.
Площади-близнецы, подозрительно нешумные торговые ряды, унылые склады, амбары, бараки… Виселицы, эшафоты…
— Не пойму, зачем здешним жителям этот фестиваль трубадуров, — сказал Геральт, когда друзья миновали очередное серое архитектурное убожество. — Как шёлковая заплата на сермяге…
— Затем и нужен, чтобы выпендриться перед другими городами, — сказал Лютик. — Обидно им слышать про себя: торгаши да ростовщики, крапивное семя… На прекрасненькое потянуло! Учредили беспримерный призовой фонд! А нам, жрецам искусства, только того и надо! Тут уж не зевай! Вы хочете песен — их есть у меня! Жаль, что я малевать не умею — невеждам любая мазня за картину сойдёт!
— А для меня и вообще работы не найдётся, — вздохнул Геральт. — Нет такой поганой твари, чтобы деньги жрала…