— Вообще-то таких тварей много, — сказал бард. — Но все они не по твоей части…
Гостиница называлась «Первоградский Парнас» и была едва ли не самой большой в городе. Пришельцев зарегистрировали, выдали номерные бирки на лошадей и на оружие — его полагалось сдавать.
Геральт ещё усомнился насчёт своего меча — всё-таки уникальный клинок, можно ли такой чужим людям доверить…
— Помилуйте, сударь! — возмущённо воскликнул управляющий. — Да меня вздёрнут за пропавшую у постояльца пуговицу — не то что за меч! Здесь вам не Эсгарот и не Петлюрия! У привратной стражи отменная память на лица, ни один карманный воришка не проскользнёт в город, не говоря уже о рыбах покрупнее… Это Первоград, любезный! У нас строго!
Строго так строго.
Комната на двоих (Лютика поселили вообще бесплатно, как участника) не поражала роскошью, зато в ней можно было помыться в каменной лохани, и даже горячей вода была в одном из кранов!
— Первоград — это цивилизация, — сказал поэт. — А наше состязание — это культура. Различие наглядно…
Приведя себя в порядок, друзья спустились в холл. Там было пестро от толпящихся трубадуров. Звенели струны и бокалы, звучали смех и дружеские приветствия…
— Лицемеры, — с презрением сказал Лютик. — Глотки ведь готовы друг другу перегрызть, а туда же — коллега, дружище, ты безумно талантлив… И все они, заметь, мне завидуют! Ни одной чистой, искренней души!
Но завидовали здесь, как оказалось, совсем даже не Лютику.
— Вальдо, дружище! — воскликнул поэт, обнимая мрачного бородача в чёрной вязаной фуфайке. — Я всегда говорил, что ты безумно талантлив, коллега! Ты достоин первенства, искренне тебя уверяю, от всей души!
— Не достоин, — вздохнул бородач. — Есть на белом свете и получше меня мастер. Тебя, кстати, тоже, пусть ты и гений. Хрен ли там гений! Я пробрался на репетицию этого Помпея Смыка из Моветона. Он снимает целый особняк неподалёку. Может себе позволить, пёс паршивый! Так вот, то, что он делает, уродец кривой — непередаваемо! Сие выше человеческого понимания! Ты весь в его власти, во власти божественного дара этого сучонка… Простые и даже где-то корявые вирши мерзавца приобретают иное, высшее значение, мелодия гнусного проходимца может сперва показаться примитивной, но за ней чувствуется такая глубина, что…
Было видно, что слова похвалы Вальдо Марис из Цидариса произносит как бы через силу, с великим трудом.
— И при том ещё подлец пел вполсилы! Напевал, можно сказать. Что же будет на конкурсном выступлении этой жабы одноглазой! — закончил грустный бородач свой странный панегирик.
— Ars longa, vita brevis, — печально поддакнул Лютик.
Тут на Геральте повисла худенькая блондинка.
— Эсси! — восклинул ведьмак. — Вот уж кого я рад видеть!
— Я тоже, — сказала Эсси Давен. — О, и Лютик здесь! Бедный Лютик! Я-то привыкла к дискриминации со стороны тупого мужичья, но и тебе тут ничего не светит, пусть даже ты и безумно талантлив! Одноглазый красавчик из Моветона делает всех нас одной левой. Я готова… Я готова ради него решительно на всё! На любое безумство, дорогие коллеги!
— Ja krevedko! — в сердцах выругался Лютик. Но многие его поняли, завистника жалкого.
6
— Не пойдёшь ты в этот особняк, — сказал Геральт. — Нечего тебе делать на его репетиции. Он нарочно позволяет конкурентам подсмотреть его да подслушать. Чтобы у них руки заранее опустились и голоса подсели…
— Может, ты и прав, — вздохнул поэт. — Нечего заранее настраиваться на поражение. Залезу-ка я лучше в каменное корыто и помечтаю о грядущей победе…
— Заодно и помоешься. Вкушай плоды цивилизации большой ложкой, — сказал ведьмак. — А уж я схожу на разведку…
— Без меча? — с сомнением сказал Лютик.
Вместо ответа Геральт показал на пальцах знак Ша.
…Мнилось Лютику, что получил он, как и полагается, первую премию, а Одноглазый Орфей был взыскательной публикой жестоко освистан и бежал. Победителю вручили огромный, расшитый бисером кошель. Но не дремали коллеги-конкуренты, подступили к триумфатору, требуя разделить награду по-товарищески. Подступили с пустыми бутылками, с каминными щипцами да с табуретками, поскольку настоящее-то оружие сдали.
И друга-ведьмака рядом не оказалось: видно, увлекла его к себе в комнату коварная Эсси Давен…
И вот бежит Лютик по Первограду, прижимает к трепетной груди тяжеленный кошель, а за ним несётся толпа коварных завистников с криком «Взять всё и поделить!». Лютик мечется по переулкам, стучится в мощные двери банков, надеясь на спасение. Но не отпирают дверей трусливые первоградские толстосумы…
Наконец перед певцом откуда-то возникает канал. В грязной воде отражается луна. Лютик, не задумываясь, бросается вниз…
«Как же так? Почему я тону? Я ведь превосходный пловец!» — думает несчастный бард…
Сильная рука хватает Лютика за волосы…
— Захлебнёшься, идиот! Тебя даже на минуту нельзя одного оставить! — сказал ведьмак. — А коллеги потом обязательно скажут, что утопился перед самым состязанием, наконец-то осознав свою бездарность!
От жестоких этих слов Лютик мигом очухался, вылез из достижения цивилизации и закутался в простыню.
— Ну как? — спросил он. — Почуял чары? Готов к разоблачению подлеца Смыка?
Геральт задумался.
— Вот так чтобы прямо почуять — нет. Да только амулет мой время от времени дёргался, словно что-то такое проскакивало, вроде как искра. Какая-то нехорошая магия. Но ведь сказал же твой дружок Вальдо, что репетирует Одноглазый Орфей не в полную силу. Не желает все козыри выложить. Значит, поймать его за руку можно только во время состязания. Поэтому ложись-ка ты спать, а я искупаюсь…
— Кстати, грязную воду можно выпустить и налить свежей, — сказал поэт. — Там есть такая специальная пробка…
— Да уж знаю, — сказал ведьмак. — Хоть какой-то прок от этих банкиров…
7
— Я-то думал, они для фестиваля целый дворец построят, — сказал поэт. — На века! Светлый, просторный, и с таким хитрым куполом, чтобы даже шёпот со сцены последних рядов достигал… Так нет же! Сэкономили!
Первоградские банкиры и в самом деле придумали простой и остроумный выход: установили на площади Взаимного Кредита огромный балаган из парусины. Надпись над входом гласила:
Помпей, ты наш Орфей!
Внутри балагана поставили самые простые деревянные лавки, и даже не свежесколоченные — попросту притащили их из соседних торговых рядов. Коммерцию и встояка можно вести!
— Многие надеялись, что фестиваль станет ежегодным, — сказала Эсси Давен, уцепившаяся за локоть Геральта. — А он, оказывается, одноразовый. Назавтра этот бродячий цирк разберут, потому что парусина уже продана нифльгаардскому военному флоту…
— По уму живут люди, — согласился Лютик. — Но зря.
— Мне бы надо в первые ряды, — сказал Геральт. — Чтобы сразу на помост выскочить, Орфея-самозванца за шиворот схватить да и обличить публично…
Но не вышло у ведьмака с первыми рядами: возле помоста стояли в несколько рядов разномастные кресла, предназначенные для публики первого сорта. В креслах уже расположилась эта самая публика — банкиры, купцы, адвокаты, судебные чины, члены жюри, державшие в руках деревянные счёты.
От компании, засевшей в «Засахаренной кры…», их отличали разве что чистая, аккуратно заплатанная одежда, бритые физиономии да жёны с детьми и прочие родственники…
— Утешься, Лютик, — сказал Геральт. — Не получит Помпей Смык у этих ребят своей награды. Такие даже медный грош не выпустят из городских стен. Повесят на победителя, к примеру, арендную плату за помещёние плюс накладные расходы… Однако надо бы мне всё-таки местечко для себя опростать!
Ведьмак изобразил на пальцах знак Брысь, но, к его удивлению, никто из местного начальства на эту магию не среагировал…
Пришлось Белому Волку сесть на лавку среди трубадуров-соискателей, между Лютиком и Эсси Давен. В воздухе висел гул медных и серебряных струн — мастера культуры настраивали инструменты.
Состязание началось с ударом гонга.
И первым вышел на сцену Вальдо Марис, вечный соперник Лютика.
— Не повезло бедняге, — лицемерно посочувствовал бард. — Открывать поэтический турнир — это всё равно что вообще не участвовать. Публика забудет о тебе почти сразу. Мне повезло: мой номер двадцать восьмой. А последним будет выступать этот упырь из Моветона. И не придерёшься — сами жребий тянули!
— Есть уловки и для жеребьёвки, — сказал ведьмак. — Например, подержать нужную бирку на льду или, наоборот, нагреть… Помпей, должно быть, первым руку в мешок запускал?
— Ну да, — сказал Лютик. — Сволочам счастье.
— А ведь раньше счастье было привилегией честных дураков, — заметил Геральт.
— O tempora, o mores! — согласился Лютик.
Выступавшего почти никто не слушал — все соседи точно так же переговаривались, мешая безумно талантливому коллеге на помосте.
Вальдо Марис из Цидариса в бешенстве расколотил об пол лютню, швырнул обломки в банкиров и гордо удалился. Лютик издевательски захлопал в ладоши.
Геральт задремал примерно на пятом соискателе. Даже аплодисменты, изредка всё же звучавшие, не могли вывести его из оцепенения. Очнулся он лишь на мгновение, чтобы пропустить Эсси в нарядном синем шёлковом сарафанчике, прижимавшую к груди небольшую цинтрийскую кифару.
Ведьмак даже со вниманием прослушал её коронную балладу «Мой белый конь в малиновом пальто», после чего снова отключился от культуры.
Вторично ведьмак оживился, когда на помост поднялось нифльгаардское трио «Жаба из нержавеющей стали» в чёрных шапочках-масках и чёрных же перчатках. По полу поползли клубы вонючего сизого дыма — надо же чем-то привлечь зрителей! Тем более что репертуар у северян был заезженный — вот разве что пели они a capella такими жуткими басами и с таким угрожающим видом, словно собрались всех на свете поубивать…
— Так это ж натуральные упыри! Все трое! — ахнул он. — Лютик, разве такое у вас допускается?