— Ещё хоть слово — и эту пулю я выпущу в твою голову. И заметь, Йорген: я всегда выполняю обещанное. Ну- ка, кто-нибудь помнит, какую славу снискала «Удача висельника»?! Я начинал на ней боцманом, а потом водил её добрых десять лет. После чего ко мне пришёл Ренни, и я принял штурвал «Слепого Брендана». Как и у всех, у нас были хорошие дни и плохие дни. Но никогда никто из моих людей не мог сказать, что Ахавель Китобой подвёл его. Правду я говорю? Слышали вы когда-нибудь другое?!
— Никогда...
— Что верно, то верно: не было...
— Сандро Пол-Уха говорил, ты им ещё из своих приплатил в тот чёрный рейс, когда «леопарды» наседали вам на пятки и в конце концов выпотрошили призовую каравеллу.
Ахавель кивнул:
— Точно, выплатил. И в этот раз выплачу, если что пойдёт не так. Тем, кто не поджимал хвост и не драл горло, — выплачу. Потому что, раз уж вы заговорили о «тех» и «этих», вам следует кое о чём вспомнить. Я забочусь о своих людях. Своих я не бросаю в беде. И поэтому Мойруса я здесь не оставлю, как не оставил бы любого из вас.
Капитан вышел из-за стола. Йорген сплюнул на пол алым и выпрямился, насколько мог.
— Ну и наконец об острове и сокровищах, — сказал Ахавель. — Остров — вот он, за бортом. Сокровища... ну что ж, сами они к нам точно не приплывут. Пойдём и поищем, — и убьём наконец тварь, которая сорок лет не давала покоя всему Восточному побережью! Кто со мной?
Команда заревела — аж задрожали переборки. Йоргена подхватили под руки его же приятели — и поволокли подальше от греха.
— Де Форбина ко мне! — велел Ахавель. — Немедленно!
Он сунул пистолет за пояс, кивнул вошедшему краснолюду.
— Всем — по кружке неразбавленного рома. Отбери верных людей, часть из них оставь на борту. Всех прочих — в шлюпки, пусть разобьют на берегу лагерь, займутся пополнением припасов, дровами, чем угодно, только не сидят без дела. И пусть «рыцари» готовятся: через час отправляемся на поиски.
Когда дверь захлопнулась, он повернулся к ведьмаку, всё это время с любопытством за ним наблюдавшему.
— Благодарю за поддержку, мэтр.
Стефан пожал плечами:
— Вы бы и сами справились. Но не стройте иллюзий...
— Плевать на иллюзии. Вы в деле? Или будете сидеть сложа руки и ждать, пока он доберётся до вас?
— А вдруг мы с ним поладим? То есть — я, а не вы, конечно.
— Тебе ведь, — заметил Райнар, — понравился Мойрус. Неужели не поможешь его спасти? Точней, — добавил он, понизив голос, — её.
— Её?
Райнар кивнул:
— В этом деле нам нужны были два профессионала. И вот представь себе: в мире полным-полно тех, кто за деньги убивает чудовищ, — и почти нет тех, кто изучал бы мёртвые языки. Поразительный факт, если вдуматься.
— Что с её братом?
— Года полтора назад он пропал из спальни в родительском доме. Мальчику тогда было тринадцать лет. Жили они в Кульярче, на побережье. Мы, исследуя все подобные случаи, узнали, что у родителей была ещё дочь и что теперь эта дочь учится в Оксенфурте.
— Сразу поясню, — добавил Ахавель, — в Манускрипте нет ни слова о том, как найти остров. Мы это знали, он писал об этом в записках, и не раз. Манускрипт поможет нам убить чудовище. Потому что, милсдарь Стефан, будь это обычный человек или обычный зверь, мы и без вас бы справились. Но он... — Капитан покачал головой. — Обычно оружие его не берёт. Ни сталь, ни порох. Ни даже магия.
Ведьмак промолчал.
— Мы отправились за вами, когда Мойра сказала, что она сделала черновой вариант перевода. Оставалось несколько дней, я спрашивал у неё, и она... она была близка к разгадке.
Стефан поднял, проглядел записи Мойры и с досадой бросил обратно: сплошь прямоугольники, стрелки, кружки да иногда — отдельные слова.
— Думаю, — сказал ведьмак, — она действительно близка к разгадке. Прямо сейчас — как никогда прежде.
17
Она очнулась на траве, ветер шевелил стебли и щеко тал ей шею. Солнце било в глаза, но Мойра не спешила их открывать.
— Х-ха! Вот так-то, жалкие трусы! Так намного лучше! Давайте-давайте, Петер ждёт вас!
Она слышала, как совсем рядом кто-то вышагивает, сшибая палкой верхушки цветов. Потом приоткрыла глаза и увидела, что это не палка, а меч.
— Петер, — сказал незнакомец совсем другим тоном. — Петер... это я — Петер. Не забыть, не забыть!.. Почему он назвал меня «Лука»? Это какая-то хитрость, точно, хитрость и подлость, чтобы сбить с толку! Они заодно с моим братцем, вот что! Заодно! Один украл воспоминании, второй хочет украсть имя! Не выйдет, сволочи вы этакие!
Он резко обернулся — и она не успела притвориться, что лежит без сознания.
— Ага! Ну наконец-то!..
Лицо у него было узкое и бледное, а глаза — огромные, необычайно живые. Голубые, будто майское небо. Тонкий рот, бескровные губы и нос чуть вздёрнутый, вот самую малость.
Не скажешь, что симпатичный, но что-то в нём есть.
— Вставай, — мальчишка протянул ей руку. Ногти на пальцах были обломаны и обкусаны, но Мойра видывала на «Брендане» и не такое.
— Смотри, у них всё-таки хватило духу! — Петер подвёл её к краю скалы и кивнул вниз. Остров был как на ладони: холмы, речка, зелёная пена джунглей... Справа - залив, и к пляжу медленно подгребали шлюпки, отсюда казавшиеся не крупнее водомерок.
— Они наконец-то высаживаются!
Мальчишка торжествовал, и ей отчего-то вдруг стало страшно. Даже на «Брендане», даже в самые первые дни, она не испытывала такого ужаса.
— Кто ты такой? Как я сюда...
И тут она вспомнила — как. Было раннее утро, Мойра проснулась от стука, но не в дверь, а в окно. Там висел головою вниз вот он, этот мальчишка с большими глазами. Шепнул: «Открой, скорее», и Мойра открыла. Он подхватил её под мышки, мир закружился, она увидела, как перед глазами проносятся волны, и тень её скользила по ним, и что-то было во всём этом неправильное, но что именно — она не успела сообразить. Поскольку самым позорным образом лишилась сознания.
— Я? — Мальчишка подбоченился и хмыкнул: — Я величайший герой обеих побережий, рыцарь без страха и упрёка, гроза пистеров и ксифиев, друг тритонов, покоритель Крепости Синих Клыков, ветеран Приречной битвы и капитан Свободных мальчишек! Но ты можешь звать меня просто Петер.
— И что мы здесь делаем, «просто Петер»?
Он моментально оказался рядом с ней, и Мойра обнаружила, что лезвие меча замерло у её подбородка.
— Никогда не смей шутить надо мной! Слышишь?! Никогда!
— А ты, — сказала она, стараясь, чтобы голос не дрожал, — никогда не смей поднимать на меня руку. Тебя что, не учили хорошим манерам, _рыцарь_?
Мальчишка засопел и сделал вид, будто у него засвербило под лопаткой. Пришлось вернуть меч в ножны и хорошенько себя почесать.
Мойра ждала — что ещё ей оставалось.
— Ну вот что, — сказал Петер, — мир, да? Ты мне нужна... кстати, как тебя зовут, не Мойрусом же? И чего это ты вырядилась в мужское платье? А, понял: твоя любимая пиратка — Энн Кровавая, верно? — Он заулыбался так, будто нашёл мешочек с цукатами. — Я лично обожаю баллады о ней, особенно ту, в которой Энн обманула капитана с «Бирюзового жеребца»! Ягуар, если в настроении, здорово её поёт, вот услышишь. Ну что, ты готова?
— Готова к чему?
Он смачно хлопнул себя по лбу:
— Вот я балда! Самое главное не сказал. Мы ж летим знакомиться со Свободными мальчишками! Прямо сейчас!
Мойра наконец вспомнила про Луку, и ноги у неё подкосились. Но Петер, кажется, не заметил: он снова подхватил её под мышки, и... да, они вдвоём взлетели, просто взяли и воспарили, как будто не весили ни унции.
Она оглянулась убедиться, что у него не выросли крылья. Петер ответил ей задорной улыбкой и крикнул:
— Не бойся, не упущу!
Держал он и вправду крепко, но вместе с тем очень деликатно. В Оксенфурте у неё были ухажёры, и ни один (ладно, ладно! — ни один из двух) никогда не прикасался к ней с такой искренней нежностью.
— Смотри! Эти трусы собрались здесь жить, не иначе!
Петер нёс её прямо к пляжу, на котором высадились пираты. Шлюпки отправились за следующими, а эти, ни берегу, собирали хворост и рубили деревья на дрова. Двое волокли к роднику пустую бочку, ещё трое, похоже, намеревались отправиться за дичью.
— Эге-гей! — позвал Питер. Он свистнул — да так пронзительно, что у Мойры аж заложило уши. — Готовьтесь к бою, кишкоеды!
Все разом обернулись, и многие вскинули ружья. Мойра зажмурилась. Ветер бил в лицо, обжигал, и она ждала, что вот сейчас и пули — ударят, обожгут...
— Они не посмеют, — шепнул ей Петер. — Не бойся, слышишь? Ты будешь нашей мамой, а мамы ничего не боятся... я знаю.
Он взмыл выше, так что теперь они неслись над самыми верхушками пальм. Попугаи горланили им вдогонку свои птичьи ругательства. Мойра открыла глаза, хотя сейчас ей было ещё страшнее. Мелькали громадные перистые листья, чьи-то удивлённые морды с носами, клювами, с колючими гребнями. Один раз далеко внизу она заметила как будто старую крепость и пару надвратных башен.
— Буду мамой? — переспросила Мойра, чтобы только не молчать. — Разве вы сироты?
— В некотором роде, — ответил Петер после паузы. — У меня, например, есть брат... но это не важно. Ты просто не понимаешь! Каждому мальчишке нужна мама.
— О, что уж тут непонятного! — не удержалась Мойра. — Конечно, нужна. Чтобы подтыкать одеяла, рассказывать на ночь сказки и штопать носки, верно?
— Нет, — тихо сказал Петер. — Нет, не для этого. Как будто ты не знаешь!.. Мама нужна, чтобы любить.
Дальше они летели в молчании — над холмами, потом над рекой, и Мойра наконец осмелилась посмотреть вниз и поняла вдруг то, чего её разум, закалённый в оксенфуртских дебатах, приученный мыслить рационально, всё это время не желал принимать. По перистым листьям, по транс, по водной глади — везде, где они проносились, скользила лёгкая и невесомая тень Мойры. Везде — она, только она одна.
Потому что Петер тени не отбрасывал.