Земля моментально ушла у него из-под ног и обрушилась ему на спину. Гигантский дуб закружился и задрожал. С трудом водя кругом немеющими руками, он открыл глаза, и это было так, словно он поднимал мраморную плиту саркофага. Увидел перед собой маленькое личико Браэнн, а за ним блестящие ртутью глаза Эитнэ. И еще другие глаза, зеленые, как изумруды. Нет, более светлые. Как весенняя травка. Медальон на его шее раздражал, вибрировал.
– Гвинблейдд, – услышал он, – смотри внимательно, не закрывай глаза, это тебе не поможет. Смотри, смотри на твое Предназначение.
– Ты помнишь?
Неожиданная, разрывающая завесу дыма вспышка света, огромные, тяжелые от свечей канделябры, истекающие фестонами воска. Каменные стены, крутые ступени. Спускающаяся по ступеням зеленоглазая пепельноволосая девушка в диадемке с искусно вырезанной геммой, в серебристо-голубом платье со шлейфом, поддерживаемым пажом в пунцовой курточке.
– Ты помнишь?
Его голос, говорящий… Говорящий…
– Я вернусь сюда через шесть лет…
Беседка, тепло, аромат цветов, натужное монотонное гудение пчел. Он один, на коленях, подающий розу женщине с пепельными волосами, локонами выбивающимися из-под узенькой золотой дужки. На пальцах руки, берущей у него розу, перстни с изумрудами, огромные, зеленые кабошоны.
– Возвращайся, – говорит женщина. – Возвращайся, если изменишь мнение. Твое Предназначение будет ждать.
«Я так и не возвратился, – подумал он. – Никогда туда не возвратился. Я никогда не возвратился в…»
Куда?
Пепельные волосы. Зеленые глаза.
Снова ее голос, в темноте, во мраке, в котором гинет все. Есть только огни, огни по самый горизонт. Туман искр в пурпурном дыме. Беллетэйн! Майская ночь! Из клубов дыма смотрят темные фиолетовые глаза, горящие на бледном треугольном лице, заслоненном черной бурей локонов.
Йеннифэр!
– Слишком мало. – Узкие губы видения, неожиданно искривившиеся, по бледной щеке катится слеза, быстро, все быстрее, как капля воска по свече. – Слишком мало. Нужно нечто большее.
– Йеннифэр!
– Тщета за тщету, – говорит видение голосом Эитнэ. – Тщета и пустота, которая в тебе, завоеватель мира, не умеющий даже завоевать женщину, которую любишь. Уходящий и сбегающий, когда его Предназначение находится на расстоянии вытянутой руки. У Меча Предназначения два острия. Одно – это ты. А второе? Белый Волк? Что – второе?
– Нет Предназначения, – его собственный голос. – Нет. Его нет. Оно не существует. Единственное, что предназначено всем, – это смерть.
– Правда, – говорит женщина с пепельными волосами и загадочной улыбкой. – Это правда, Геральт.
На женщине серебристые латы, окровавленные, погнутые, продырявленные остриями пик или алебард. Кровь тонкой струйкой течет из уголка загадочно и некрасиво улыбающихся губ.
– Ты смеешься над Предназначением, – говорит она, не переставая улыбаться. – Насмехаешься над ним, играешь с ним. У Меча Предназначения два острия. Одно из них – ты. Другое – смерть? Но это умираем мы, умираем из-за тебя. Тебя смерть не может достать, поэтому довольствуется нами. Смерть следует за тобой по пятам, Белый Волк. Но умирают другие. Из-за тебя. Ты меня помнишь?
– Ка… Калантэ!
– Ты, Дитя Старшей Крови, можешь его спасти. – Голос Эитнэ из-за занавеса дыма. – Ты можешь его спасти. Прежде чем он погрузится в так полюбившееся ему небытие. В черный бесконечный лес.
Глаза зеленые, как весенняя трава. Прикосновение. Голоса, кричащие невнятным хором. Лица.
Он уже не видел ничего, летел в пропасть, в пустоту, во тьму. Последнее, что он услышал, был голос Эитнэ:
– Да будет так.
– Геральт! Проснись! Пожалуйста, проснись! Геральт!
Он открыл глаза, увидел солнце, золотой дукат с четкими краями, наверху, над вершинами деревьев, за мутной завесой утреннего тумана. Он лежал на мокром губчатом мхе, твердый корень упирался в спину.
Цири – рядом, на коленях, дергала его за полу куртки.
– Дьявольщина… – Он откашлялся, осмотрелся. – Где я? Как сюда попал?
– Не знаю, – сказала девочка. – Я только что проснулась, здесь, рядом с тобой, я ужасненько замерзла. Не помню как… Знаешь что? Это чары!
– Вероятно, ты права. – Он сел, выгребая сосновые иглы из-за воротника. – Вероятно, ты права, Цири. Вода Брокилона, черт побери… Похоже, дриады недурно позабавились.
Он встал, поднял лежащий рядом меч, перекинул ремень через плечо.
– Цири?
– А?
– Ты тоже позабавилась?
– Я?
– Ты дочь Паветты, внучка Калантэ из Цинтры. Ты с самого начала знала, кто я такой?
– Нет, – покраснела она. – Не с самого. Ты расколдовал моего папу, правда?
– Неправда, – покрутил он головой. – Это сделала твоя мама. И твоя бабка. Я только помог.
– Но няня говорила… Говорила, что я предназначена. Что я – Неожиданность. Дитя-Неожиданность. Геральт?
– Цири. – Он поглядел на нее, вертя головой и улыбаясь. – Поверь, ты самая большая неожиданность, какая могла со мной приключиться.
– Ха! – Лицо девочки просветлело. – Это правда? Я предназначена! Няня говорила, что придет ведьмак, у которого белые волосы, и заберет меня. А бабушка шумела… Ах, да что там! Куда ты меня заберешь? Скажи?
– Домой. В Цинтру.
– А-а-а… А я-то думала…
– Додумаешь по дороге. Пошли, Цири, надо выйти из Брокилона. Здесь опасное место.
– Я не боюсь!
– А я боюсь.
– Бабушка говорила, что ведьмаки ничего не боятся.
– Бабушка сильно преувеличивает. Ну, в путь, Цири. Если б я еще знал, где мы…
Он взглянул на солнце.
– Ну, рискнем… Пойдем туда.
– Нет. – Цири сморщила нос и указала в противоположную сторону. – Туда.
– А ты-то откуда знаешь?
– Знаю, – пожала она плечами и взглянула на него беззащитными, удивленными, изумрудными глазами. – Как-то так… Ну, понимаешь… Не знаю…
«Дочь Паветты, – подумал он. – Ребенок… Дитя Старшей Крови? Возможно, унаследовала что-то от матери».
– Цири. – Он распахнул рубашку, вытянул медальон. – Дотронься до него.
– Ой! – Она раскрыла рот. – Какой страшный волк. И клыки… Ого-го!
– Прикоснись.
– Ой-ей!
Ведьмак улыбнулся. Он тоже почувствовал дрожание медальона, резкую волну, пробежавшую по серебряной цепочке.
– Он пошевелился, – вздохнула Цири. – Пошевелился!
– Знаю. Идем, Цири. Веди.
– Это чары, правда?
– Конечно.
Все было так, как он ожидал. Девочка чувствовала направление. Каким образом, неведомо. Но быстро, быстрее, чем он думал, они вышли на дорогу, на трехлучевой развилок. Здесь была граница Брокилона – во всяком случае, так считали люди. Эитнэ, насколько он помнил, этого не признавала.
Цири прикусила губы, сморщила нос, заколебалась, глядя на развилок, на песчаные разбитые дороги, изрытые копытами и колесами телег. Но Геральт уже знал, где находится, ему не надо было, да он и не хотел, доверяться ее сомнительным способностям. И направился по дороге, ведущей на восток, к Бругге. Цири, все еще морщась, оглянулась на западную дорогу.
– Она ведет к замку Настрог, – съехидничал он. – Тоскуешь по Кистрину?
Девочка пробурчала что-то в ответ и послушно пошла за ним. Но оглядывалась еще не раз.
– В чем дело, Цири?
– Не знаю, – шепнула она. – Но это скверная дорога, Геральт.
– Почему? Мы идем в Бругге к королю Вензлаву, который живет в прекрасном дворце. Отмоемся в баньке, выспимся на кровати с периной…
– Это скверная дорога, – повторила она. – Скверная. Плохая.
– Точно. Мне доводилось видывать и получше. Перестань крутить носом. Идем, быстро.
Они миновали закрытый кустами поворот. И оказалось, что Цири была права.
Их окружили быстро, со всех сторон. Люди в остроконечных шлемах, кольчугах и темно-синих накидках с черно-золотыми клеточками Вердэна на груди. Их окружили, но ни один не приблизился, не притронулся к оружию.
– Куда и откудова? – пролаял кряжистый тип в потертой зеленой одежде, встав перед Геральтом на широко расставленных тумбообразных ногах. Лицо у него было темное и изборожденное морщинами, словно высушенная слива. Лук и белоперистые стрелы торчали высоко над головой из-за спины.
– Из Выжиг, – гладко соврал ведьмак, стискивая ручку Цири. – Возвращаемся к себе в Бругге. А что?
– Королевская служба, – вежливо сказал темнолицый, словно только сейчас заметил меч на спине Геральта. – Мы…
– Давай его сюды, Йунгханс! – крикнул один из тех, что стояли на дороге дальше. Солдаты расступились.
– Не смотри, Цири, – быстро сказал Геральт. – Отвернись. Не смотри.
На дороге лежало поваленное дерево, перекрывающее проезд путаницей ветвей. Надрубленная и сломанная часть ствола белела в придорожных кустах длинными стрелами щепок. Перед деревом стояла телега, накрытая полотном, прикрывающим груз. Маленькие косматые лошадки лежали на земле, запутавшись в дышлах и вожжах, утыканные стрелами, щеря желтые зубы. Одна еще была жива, тяжело хрипела, дергалась.
Были там и люди, валяющиеся в темных пятнах впитавшейся в песок крови, свешивающиеся с края телеги, скорчившиеся у колес.
Из-за спин столпившихся вокруг воза вооруженных людей вышли двое, потом прибавился третий. Остальные – их было около десятка – стояли неподвижно, держа коней.
– Что тут произошло? – спросил ведьмак, вставая так, чтобы заслонить от Цири сцену бойни.
Косоглазый мужчина в короткой кольчуге и сапогах изучающе взглянул на него, потер щетинистый подбородок. На левом предплечье у него был вытертый и блестящий кожаный манжет, какими пользовались лучники.
– Нападение, – сказал он коротко. – Духобабы перебили. Мы тут следствие ведем.
– Дриады напали на купцов?
– Сам видишь, – указал рукой косоглазый. – Утыканы стрелами, словно ежи. На тракте! Эти лесные ведьмы становятся все наглее. Уже не только в лес не можно зайти, уж и дорогой вдоль леса нельзя.