это жжение было приятное, теплое, успокаивающее…
— Что ты… де… ла… е… — чувствуя, что теряет сознание, пробормотал он и вырубился.
Глава 16
Длинный коридор. Нет, не черный тоннель с пятном света в конце. Просто коридор. Мрачный. Тусклый. С выцветшей краской на стенах, паутиной под потолком и рядом кривых дверей. В коридоре воняет плесенью и застоялой водой. Наверное, из подвала.
Макс точно знает, что из подвала! Он бывал в этом коридоре десятки, сотни, тысячи раз. Тогда, в детстве…
Он оглядывается. За спиной — вытянутый прямоугольный разлом с рваными зазубренными краями. В разломе виднеются зеленая трава, кусочек неба, горка и песочница с качелями. Игровая площадка, на которой Макс провел немало времени. Тогда, в детстве…
Он помнит — дальше, за площадкой, пригорок. Спуск с него ведет к мелководной реке. Зимой с этого спуска можно катиться на санках или картонке, а потом добрую сотню метров бежать вверх по склону — к терпеливо наблюдающей за твоим весельем бабушке.
Тогда, в детстве…
Раздается вой сирен, пол сотрясается от далеких взрывов, а подъездная дверь с лязгом захлопывается. Вокруг снуют, кричат, суетятся люди-тени. Мигает свет. Стена трогается с места и надвигается, сжимает пространство, заставляет идти по коридору вперед.
И Макс идет. Аккуратно ступает по скрипучему скользкому паркету. Топчется по валяющимся «бычкам». Обходит лужи, натекшие с развешенного вдоль стен белья.
Кривые двери распахиваются, и коридор наполняется звуками ссор и скандалов: бьющейся посудой, руганью, криками, детским плачем.
— Всю жизнь мне сломала!
— Неблагодарный!
— Вырастешь, будешь как отец!
— Заткнись, шалава!
— Знай свое место!
— Папочка, не бей маму!
Двери, двери, двери…
Ноги вязнут и проваливаются в пол, будто в зыбучие пески. Стены продолжают смыкаться, а потолок плавится, идет пузырями и капает тягучим горячим дегтем. Раскалившийся воздух липнет к коже, обжигает, иглами проникает в легкие. Дышать становится все труднее, и Макс начинает давиться и кашлять кровью.
А затем коридор пронзает яркая вспышка, и тело ведьмака поглощает огонь…
Глава 17
— Волчок! Волчок! Очнись!
Голос пиромантки раздался где-то в отдалении — тихий, робкий. Невнятный.
Волкову даже показалось, что его, Макса, с головой окунули в чан с киселем да так и оставили сидеть на самом дне — настолько глухо, утробно звучали едва долетавшие до него слова.
Но продолжалось это недолго. Упорно продираясь сквозь вязкую кисельную пелену, голос Сони становился все громче и раскатистее, пока не начал мерно бить по ушам, словно огромный церковный колокол: «Бах-чок! Бах-чок! Бах-нись!»
Сопротивляться Романовой-колоколу не было сил, поэтому Макс «решил очнуться» и открыл глаза. И первое, что увидел — лица склонившихся над ним Сони и Николая.
— Ура, Волчок с нами! — засияла рыжая.
Поздняков вытер вспотевший лоб и повернулся к девушке:
— Молодец, справилась!
— А ты во мне сомневался? — лукаво прищурилась та.
Николай одобрительно приобнял ведьмачку и, поднявшись на ноги, скрылся в прихожей.
— Что… Что случилось?
Не делая резких движений, Волков приподнялся на локтях и перевел взгляд на оголенный живот — о недавнем ранении напоминали лишь плохо подтертые кровавые разводы и небольшой, размером с рублевую монету, темный след возле пупка. Будто жестокий кубинский мафиози прижег его кожу кубинской же сигарой.
— Пока ты валялся в отключке, я использовала пирорегенерацию и провела обряд Сварожича, — пояснила Соня и поднесла к губам Макса стакан холодной воды: — Пей!
Волков сделал жадный глоток.
— Что провела?
— Обряд Сварожича. Заживление ран с помощью огня. — Она протянула открытую ладонь, на которой лежала пуля. — Держи. Боевой трофей.
Макс поморщился:
— Спусти в унитаз. И помоги встать.
Внимательно прислушиваясь к своим ощущениям, он аккуратно поднялся на ноги. Подметил — несмотря на легкий дискомфорт в боку, чувствует себя превосходно.
— Долго я был без сознания?
Романова пожала плечами:
— Минуты две. Или чуть больше.
— Спасибо, — благодарно улыбнулся он, — что не позволила умереть.
— Еще одной смерти я бы не пережила, — всхлипнула Соня. — Иди сюда, дай обниму!
Она прильнула к обнаженному торсу напарника. Излишне откровенно — по мнению Макса — провела пальчиками по кубикам пресса и уткнулась носом в шею.
— Ну все, все, хватит, — не зная, куда деть руки, смутился ведьмак и неловко похлопал девушку по спине. — Все хорошо, никто не умер. Ты чего такая… чувствительная?
— Какая есть. — Она отстранилась. — Иди к ребятам, а я пока твою кровь на полу замою.
Волков кивнул и направился в гостиную.
За то время, что он отсутствовал, в рядах связанных шишиг случилось прибавление — к бритоголовому парню и бородатому мужику присоединился стрелок в форме. Все — в истинном обличье.
— Я ничего не пропустил?
— Нет, — покачал головой Поздняков, и его подбородок дернулся в сторону: — Антон вон — утюг греет. Скоро начнем допрос с пристрастием.
Зарецкий в углу тяжело засопел, а шишиги, пытаясь выплюнуть кляпы, дружно замычали.
— Неужели хотите чистосердечно признаться? — приподняв брови, притворно ахнул Николай. — Похвально, похвально, но… Но помните — раскаяние не спасет от смерти. Ведь что-что, а убийство человека прощению не подлежит. Тем более вы не в церкви, а я — не Господь Бог, чтобы отпускать грехи.
— Зачем ты это рассказываешь? — схватился за голову Макс. — Теперь они точно будут молчать. Под страхом-то смерти!
— Будут молчать? Я так не думаю. У меня никто никогда не молчал. Все начинали говорить. Рано или поздно, — хищно усмехнулся Поздняков. — И если Остап Бендер знал четыреста сравнительно честных способов отъема денег, то я — столько же способов пыток в домашних условиях.
С этими словами он взял у Зарецкого раскаленный утюг и вернулся к пленникам.
— Согласись, Максим, казнить тварей — слишком легко и просто, — продолжил развивать свою мысль Николай, — а я хочу, чтобы они не только получили по заслугам, но и страдали перед смертью. Мучились. Орали. Визжали. Чтобы им было так же больно, как и жертвам… Примерно вот так. — И поставил утюг на обнаженное бедро ближайшего шишиги.
Нечисть задергалась, засучила ногами, заорала в кляп, но веревки держали крепко.
— Но я не могу пытать тварей без повода! — не обращая внимания на хриплые мычания, Поздняков расстроенно вздохнул. — Иначе придется объяснительную писать, откуда у них на телах… всякие разные следы, которых быть не должно. — Он перевел взгляд на шишигу и, не убирая бытовой прибор, с доброжелательной улыбкой поинтересовался: — Говорить будешь?
Шишига, вопя в кляп от боли и давясь слезами, яростно закивал.
— Не так скоро. — Николай с садистской ухмылкой переставил утюг на другую ногу. Придерживая орудие пыток, вновь повернулся к Волкову: — А ты говорил — молчать будут. Низкий болевой порог, Максим, порой творит чудеса. А ведь я, по сути, и не начинал пытку — впереди ой как много всего интересного! В частности, «знакомство» шишиг с плоскогубцами…
Максу от слов напарника стало противно. Да, он тоже считал, что убийцы должны быть казнены, но смерть — достаточное наказание. Мучить перед ней — перебор. А воодушевленный пытками Николай напоминал ему не рассудительного ведьмака и старшего группы, а карикатурного комиссара НКВД, что истязает жертву на допросе и получает от этого извращенное удовольствие — безумные глаза, румянец на щеках, зловещий оскал, взъерошенные волосы… Для пущей убедительности не хватало только чекистской формы, бутафорского пистолета и яркой лампы на столе.
— Николай, прекрати! Не стоит уподобляться нечисти!
Несмотря на протесты Позднякова, Волков осторожно снял утюг с ноги потерявшего сознание шишиги. Краем глаза заметил, как на лицах Антона и Сони появилось облегчение — наблюдать за происходящим им было неприятно. Хотя, вероятно, и не впервой.
— А вы чего притихли? — пристыдил их Макс. — С вашего попустительства же все происходит… — И сокрушенно махнул рукой.
— Слишком уж ты правильный, Максим. Пытаешься все делать по закону. Сначала Ракита с внуком, теперь шишиги… Не приживешься у нас! — Николай, огласив свой вердикт, демонстративно отошел к двери. — Начинай допрос, но помни — подобные твари признает только силу, разговоры здесь не помогут.
— Вот и проверим! Сонь, — повернулся к девушке Волков, — ты сможешь вылечить ожоги? Смотреть тошно…
— Конечно, Волчок.
Поздняков картинно закатил глаза. Проявить заботу к нечисти — показать слабость.
Пока пиромантка колдовала над ранами, Макс «обезкляпил» шишиг, и те заголосили, заглушая друг друга:
— Подождите! Постойте! Не пытайте! Нас нельзя казнить! Мы не убивали человеков! Ни единого!
— Тихо! — цыкнул на них Волков, и нечисть послушно заткнулась. — Говорите, не убивали человеков?.. Тьфу ты, в смысле, людей? А хотите, раскрою вам маленький секретик? Врать нет никакого резона — благодаря ведьмачьему дару я видел, что произошло на берегу Галерной гавани. Видел, как вы топили мужчину. Поэтому вперед — явка с повинной, и я обещаю, что казнь будет максимально безболезненной. В противном случае… — Он многозначительно замолчал.
Шишиги переглянулись.
— Но мы и правда не убивали человеков, — осторожно сказал один из них и скосился на криво усмехнувшегося Позднякова. — В Галерной гавани…
— Хватит! Довольно! — Макс нервно рубанул ладонью воздух — оплошать перед скептически настроенным Николаем и тем самым подтвердить его правоту, Волкову не хотелось. — Велес свидетель — я давал шанс признаться! Но, видимо, мои напарник прав, и идти вам навстречу — бесполезно. Поэтому больше никаких поблажек! Раз не хотите по-хорошему, будем по-плохому! Сейчас я на всякий случай еще разочек посмотрю сцену убийства, чтобы удостовериться в вашей виновности… И приступим к вынесению приговора!