Вечером явились ребята, всей компанией, еще и каких-то новых привели. Пришел и Петро.
В этот раз Тарас не взял музыку, что-то там в аппаратуре сломалось, зато он сообщил: завтра будут чинить электричество. И эта новость развеселила всех получше любой музыки. А Даринке никакой музыки и не требовалось – она стала напевать и выстукивать ложкой по столу какой-то задорный танцевальный ритм так весело, что Оксана с хохотом пустилась в танец, потянув за собой своего кавалера, к ним присоединились и другие.
Петро поманил меня за дверь, и едва мы остались одни, спросил тревожно:
– Ну как там Ника?
– Нормально. Ходит улыбается. Все прошло. А как там… Ну, в общем, мне после того похода на кладбище страшно на улицу выходить.
– Не бойся. Мама ходила к священнику, он у нас толковый, и еще к кому следует… Ольга больше никого не потревожит.
Он с грустью опустил глаза, и я решила не задавать ему никаких вопросов. Потому что ответы на них, как я догадывалась, были малоприятны и ему, и мне.
– А я боялся, что вы сегодня уедете, – прервал молчание Петро.
– Нет, мы еще немного побудем здесь. Пока карантин не закончится.
В его глазах промелькнула радостная улыбка.
– А признайся, – усмехнулась я, – какую вышивку ты заказывал у моей бабушки?
– А вот не признаюсь!
– Ах, вот ты как! – я состроила строгую мину. – Тогда возьму и завтра уеду!
– На чем уедешь – на пешкарусе? – усмехнулся он. – На станцию-то как ты без меня доберешься?
– А я дядь-Юру попрошу!
– А я ему все колеса проколю!
– Ему? А может, его машине? – дурачилась я. – Ой, а Ника свое окошко для кормежки плакатом заклеила, с часами. Чтоб кормили по часам, надо полагать!
– Как вспомню! – Петро поморщился. – Ох и страху натерпелись…
– Ага. А бабушка еще потом и подумала про нас непонятно что.
– Ну, знаешь ли! – он принял солидный вид, будто собирался изречь что-то мудрое. – Твоя бабушка, конечно, глуховата. Но не слепая ведь!
– Ах ты!..
В этот вечер гости задержались у нас надолго, чему я только была рада. Мы с Петром еще долго хохмили и дурачились, вернувшись к остальной компании. На душе было легко и весело.
Наконец, ребята стали прощаться, и я предложила Петру:
– Давай я тебя провожу!
– А назад одна, что ли, будешь добираться? – он недоуменно прищурился.
– А назад ты меня проводишь!
Все засмеялись, и он согласился.
– Давай, не задерживайся там, – сказала мне Ника, провожая нас до порога.
Из дома вышли всей компанией, потом народ разбрелся по домам, а я добросовестно дошла с Петром до его калитки. В этот вечер зима, похоже, вспомнила, что она все-таки зима, и решила побаловать нас снежком. Мелкие снежинки густо зароились в воздухе, быстро покрыв белой скатертью улицу, хаты, деревья с заборами… Это была настоящая, подзабытая за последнее время зимняя сказка.
– Какое все белое! – взмахнула я руками и закружилась. – Теперь даже представить трудно, каким черным и страшным все казалось вчера, позавчера… Как будто никакой этой жути и не было.
– Ага… Хорошо бы, чтоб не было, – он впервые за этот вечер нахмурился, но снова улыбнулся: – Ну что, теперь я тебя провожаю?
И мы повернули обратно. В этой белой безветренной тишине слышался только скрип свежего снежка под нашими сапогами. Краем глаза я увидела, что мы на улице не одни, какой-то человек, неразличимый за снеговой пеленой, шел нам навстречу со стороны огородов. Мне не было никакого дела, а вот Петро встал на цыпочки, пытаясь разглядеть позднего прохожего.
– Кого это несет? Дядь-Юра, что ли? Или Семен Остапыч? И что он забыл в такое время на огородах?
– Подойдет – спросишь.
Я сгребла со скамейки у чьей-то калитки снег, слепила снежок и запустила в Петра. Он не остался в долгу, и так мы кидались до самого дома, даже думать забыв о неизвестном прохожем. Но я не видела, чтобы тот проходил мимо нас. Скорее всего, просто не заметила.
Петро проводил меня до самой двери, дождался, когда я закроюсь изнутри, и пошел домой. Я припала к окошку, что у двери, и провожала Петра взглядом, пока он не исчез в снеговой пелене.
Глава 29Шаги в коридоре
В доме стояла мертвая, непривычная для городских квартир тишина. Бабушка давно спала, да и Ника, надо полагать, тоже уже улеглась.
А мне спать не хотелось совершенно. На душе было радостно, хотелось петь и плясать, я и станцевала что-то дико-несуразное посреди коридора. Но топот и скрип деревянных половиц в сонной тишине дома показались кощунственно громкими, и я, приплясывая, направилась на кухню. Обычно керосинка стояла на окне, чтоб ее легко можно было найти в темноте. Но в этот раз ее там не оказалось.
Куда же эти оболтусы дели керосинку? Ее не обнаружилось нигде, я наощупь нашла свечку, зажгла ее, прошла в нашу спальню и переоделась в домашнее.
Как я и предполагала, Ника уже крепко спала. На этот раз как все нормальные люди – в пижаме под одеялом. А вот бабушке, похоже, не спалось в эту ночь: я услышала ее шаги то ли из коридора, то ли из большой комнаты. Наверное, бабушка после вчерашнего решила следить за мной днем и ночью! А сейчас, видно, заметила, что я отсутствовала, и теперь мне придется выслушивать нравоучения.
Вот уж не было напасти! Вчера я отнеслась к этому легкомысленно, но теперь у меня сразу испортилось настроение, бывшее еще минуту назад таким приподнятым.
Ладно, подумала я, не стоит откладывать на завтра то, что можно сделать сегодня. Нет, если это дела, то можно и отложить, авось кто-то другой сделает. Но с бабушкой лучше поговорить сейчас и не оставлять неприятностей на завтра. Ложиться спать нужно всегда со спокойной душой.
Я взяла свечку и вышла из спальни. Бабушкины шаги слышны были из большой комнаты, но пока я туда дошла, они переместились на кухню. Я машинально заглянула в большую комнату, но никого там уже не было. Был перевернут стул, который пришлось зайти и поднять.
Я поплелась на кухню. Но бабушки не было и там – ее шаркающие шаги раздавались теперь в коридоре, ведущем к нашей комнате.
Да, бабушка однозначно искала меня. Я хотела догнать ее, но тут заметила, что вышивки с портретами, которые мы разглядывали днем, самым небрежным образом были раскиданы по кухонному столу. Но я ведь помнила, что бабушка их аккуратно свернула и положила в шкаф! Наверное, это наши гости постарались.
Портрет Ивана Хмары почему-то валялся отдельно, и с ним было что-то странное. Я поднесла свечку поближе и обомлела: вышивка была прибита к столу незнакомым мне ржавым ножом, пронзавшим насквозь и полотно, и столешницу.
Мне стало страшно. Кто это сделал? Гости? Они, конечно, проявили излишнее любопытство, но так по-варварски поступить… Не ожидала от них.
С большим трудом я вытащила нож и бросила его в мусор. Осмотрела дыру в портрете. По счастью, нож вонзился не в саму вышивку, а в двух миллиметрах от нее, в пустое полотно. Но ржавые края прорехи в слабом свете свечи казались кровавой раной…
Интересно, заметила бабушка или нет? Может, мне сейчас и за это нагоняй будет?
Я свернула вышивку и сунула в карман домашнего халата, решив немедленно ее постирать и заштопать, по возможности незаметно от бабушки. И поспешила за ней следом.
Выйдя из кухни, я услышала, как хлопнула одна из дверей – то ли нашей спальни, то ли соседней. Я пробежала через коридор и распахнула дверь в нашу комнату:
– Бабушка!
Да что такое, никак ее не поймаю! Здесь тоже не было никого, кроме спящей Ники. Она ворочалась, сквозь сон почему-то терла шею. А бабушкины шаги доносились из соседней комнаты. Той, что когда-то в детстве была моей.
В тот момент я не заподозрила ничего неладного. Просто выскочила из одной двери и распахнула другую, тем более что та была полуоткрыта.
– Ба…
Резкий порыв холодного ветра погасил мою свечку.
– Бабушка, ты зачем открыла здесь форточку среди ночи? – оторопело спросила я. Бабушка не ответила, я прошла внутрь и убедилась, что форточка плотно закрыта.
– Ба, что ты здесь делаешь? – спросила я в темноте, смутно улавливая в углу комнаты ее фигуру.
Бабушка молчала.
И тогда я установила свечу на столе, достала из кармана спички, зажгла ее…
И только после этого подняла голову. Тут до меня стало медленно доходить – что-то здесь неладно.
Она стояла у стены ко мне спиной. И… это была не бабушка! Женская фигура в каком-то длинном сером одеянии, с черными распущенными волосами медленно повернулась ко мне…
Мои ноги сразу стали ватными, руки задрожали, а из горла вместо крика вырвался жалкий писк.
Нижняя часть ее лица была замотана черной тряпкой, но даже под тряпкой очертания выглядели какими-то ненормальными. А глаза – огромные, черные, под густыми угольными бровями – смотрели прямо на меня, и в них полыхала самая лютая ненависть. Она двинулась мне навстречу – плавно, беззвучно и молниеносно. Я отпрянула назад и упала на диван, стоявший за моей спиной.
А она – она! – нависла надо мной вплотную, от ее полуистлевшей хламиды исходил могильный холод и гнилостный запах.
– Ну вот мы, Танечка, и встретились, – ее голос был грудным и мягким и мог бы даже быть красивым, если бы она слегка не шепелявила, будто ей что-то мешало говорить. – Ты мне не рада?
Я чувствовала, что сейчас потеряю сознание от страха. Или с ума сойду – то, что было моими детскими кошмарами, теперь глядело на меня наяву своими жуткими глазами.
Только все, что ниже глаз, тряпкой замотано…
– Что ж ты недовольна? – усмехнулась она. – Сама ведь сюда приехала, сама и тайну раскрыла. А кто обо мне знает, тот и боится! Вашего страха мне вполне хватило, чтоб вырваться из заточения.
Вместо смеха она издала омерзительный булькающий звук.
Я понемногу приходила в себя, но от этого звука втянула голову в плечи.
– Боитесь меня, ничтожества? – она сузила глаза. – Правильно боитесь. Трусы, вы меня даже мертвой боялись. Замуровали в камень, а тряслись при этом, как зайцы! Смешно просто смотреть на вас было…