– Знаю-знаю, – проворчала я, – не любишь, не хочешь и не умеешь. Но законов «а вдруг?» и «мало ли» ещё никто не отменял. Молчи и слушай. Это, – я показала простую медную цепочку, – личина. Меняется через час и при смене облика стирает энергетические следы. Запас – около сотни личин. Если при использовании будешь за рулём, то машина поменяется вместе с госномером. Сейчас, кстати, из-за меня ты едешь на дряхлой «ниве», поэтому я и попросила остановиться где-нибудь в безлюдье, чтобы смену личины не засветить. Рекомендую использовать артефакт и, прежде чем являться с мумиями к начальству, потолкаться там, где заклинатели собираются посудачить – столовка, кафешка, курилка. И послушать, не говорят ли о тебе опасного. Бери, говорю. Если влипнешь, я тебя из наблюдательских изоляторов выцарапать не смогу, а твоей конторе авторитета не хватит, чтобы защитить.
Илья послушно взял артефакт.
– Это, – я показала обычное кольцо-полоску, – огненный след. Будешь драпать – ломай и бросай за спину. Ломается легко, горит минут десять чётко по траектории побега. Чего ухмыляешься? Я же говорю, «авдруга» ещё никто не отменял.
Таким образом в его карманы перекочевало десять амулетов разной степени полезности, а в бардачок – несколько флаконов с зельями и очередным напутствующим «нефиг фыркать, мало ли».
– Ещё спасибо скажешь. И не забудь про «пейджер», – напомнила я напоследок, открывая дверь. – Держи его под рукой. Закончишь с мумиями и расспросами – дай знать. Я тебя найду. С даром, Илюх.
– Удачи, – кивнул он.
Выбравшись из машины, я проследила за шустрым отъездом приятеля, поправила рюкзак и в личине девицы неопределённого возраста – серой мышки побрела к ближайшей остановке общественного транспорта. Трость, хотя я чувствовала себя без неё неуверенно, пришлось припрятать, иначе бы она и в личине проявилась очередным костылём. Разбуженная «ящерка» свернулась тугим браслетом от запястья до плеча и бдела под рукавом расстёгнутой куртки – личинного серого плащика.
Через полчаса, пройдя длинными предосенними подворотнями и спустив в одной на разведку своих «змеек», я села на ближайшую маршрутку до центра города. За окном потянулись бесконечные дома – сталинки, хрущевки, бывшие советские общаги, новостройки; бесконечно бегущие люди – с пакетами, сумками, колясками или телефонами; бесконечно спешащий транспорт – машины, маршрутки, автобусы, троллейбусы. Я отстранённо смотрела в окно на суетливый город и думала. Как начальство, мать их, допустило собственное тотальное исчезновение? Сильные отступницы, опытные ведьмы, умные женщины, три человека с нечистью на подхвате – и исчезли как один.
Выйдя в центре, я огляделась, заприметила скромную столовку и зашла – за кофе и в туалет. А из туалета вышла всё та же мышь с пучком жидких волос на голове, но выше ростом и помладше, в сером свитере и серых джинсах. Разницы, как и предполагалась, никто не заметил, следы потёрты… Я, старая перестраховщица, в городе – вотчине неуловимых безымянных – работать предпочитала только так.
Присев с кофе за стол, я достала «пейджер», открыла чистую страницу и написала «Я вернулась». А ответом через минуту: «Работаем». Ну, хоть высшее руководство не дремлет и не прокололось… Помедлив, я осторожно спросила о пропавших и получила короткий ответ: «Исчезли. Следов нет. Точка пуста. Проверили. Дальше сама. Всё знаешь».
Я уставилась на стол. Вынужденные отступницы, как называли себя те, кто сбежал от законов наблюдателей не за властью над миром и вечной жизнью, а за жизнью вообще, за десять лет спокойствия набрались наглости и расползлись по городу несколькими отделами под единым руководством свыше, из которого я знала только одну ведьму. И мой отдел исчез, зуб даю, или за день до мумии, или вместе с ней. И я всё-таки проверю. Ведьмы ищут хорошо, а нечисть – ещё лучше.
Допив кофе, я вышла на солнечную улицу. Инстинкт старой перестраховщицы намекал, что хорошо бы сначала к Гюрзе за нечистью заскочить, а уж потом – по всем подозрительным местам, но к тому времени следов, если они сохранились, может не остаться вообще. Почти сутки – дорога до Гюрзы, три часа сплетен – и три минуты просьбы, тайник – если хранительница впустит, путь обратно… Рискну по старой памяти. И тренированная годами вещего видения интуиция требует: проверь. Сей-час.
На остановке я села в троллейбус и поехала на противоположный конец города, где в спальном районе, замаскированный под парикмахерскую, недавно обретался «филиал» отступниц. Помогающий девочкам с даром, скрывающий запрещённую, но адекватную нечисть вроде Анатоля Михайловича, собирающий новости, слухи и сплетни, снабжающий выходящих «в мир» деньгами и передающий с возвращающимися в приют ведьмами одежду и прочее. Недавно… Как же их раскрыли-то? Или – давно знали и ждали подходящего момента?..
Полупустой троллейбус полз медленно и печально, как моя жизнь у наблюдателей. Я стояла на задней площадке у горизонтального поручня, смотрела в окно и думала, гадала, предполагала. Вырабатывала план действий. «Ящерка», чувствуя моё настроение, озабоченно ёрзала и тихо пыхтела. Ей, наполненной смешанной силой пяти «углей», очень хотелось подраться. И я бы, кстати, тоже размялась. Но не средь бела дня и в городе, полном беззащитных людей.
Когда мы добрались до нужной остановки, я вся извелась и выстроила детальный план действий. Выйдя из троллейбуса, я спряталась за остановочным павильоном, убедилась в отсутствии лишних глаз и сменила личину на невидимость. И лишь после этого, опершись о трость, наклонилась, подбирая своих «змеек»-разведчиц. Тщательно ощупала каждую, вбирая информацию, и нахмурилась. Помещение полностью пустое и опечатанное, никаких следов нападения, ни одной живой души… А не верю.
Спрятав использованных «змеек» в карман рюкзака, я срезала новую и отправила её на железнодорожный вокзал за другой информацией – о расписании поездов, цене билетов и наличии свободных мест. И после этого неспешно отправилась к парикмахерской. Ладно, ведьмы – нас взять сложно, но можно, а вот нечисть… Лет двадцать назад из хранилища Гюрзы сбежала одна запрещённая особь, и с тех пор она находилась под нашим надзором. И в последние годы жила в парикмахерской, занимаясь уборкой. Она должна была уцелеть и спрятаться.
Ковыляя в нужном направлении и проклиная бесконечные ограды вокруг каждой «свечки», а заодно и бесконечные машины, забивающие каждый свободный участок земли, я зорко посматривала по сторонам. Люди занимались своими тихими человеческими делами, шныряющее беспризорное зверьё – своими, бесконечные голуби – своими. Ну и я, собственно…
Парикмахерская находилась на первом этаже панельной многоэтажки. Опасных заклятий «змейка» не ощутила, и я, сломав кольцо и воздухом просочившись меж прутьев ограды, пересекла двор и поднялась по ступенькам на крыльцо. Окна и двери наглухо закрыты жалюзи, коврик исчез, пустая урна свёрнута набок. Проведя ладонью по рукаву и вытянув из трости пространственно-временное заклятье, я движением руки убрала жалюзи, шагнула в помещение и быстро вернула «опечатку» на место, погружая помещение в сумрак.
– Давай, подруга, – я погладила трость, и змея шевельнулась, раздувая клобук, – ищи.
Змея резво ушуршала в темноту, а я сняла нужную сережку-гвоздик, подбросила в воздух, прошептав наговор, и бывшую парикмахерскую озарил зеленоватый шар света. Действительно, совершенно пуста, даже плакаты с моделями содрали, даже дверь в туалет выломали, даже унитаз и раковину расколотили…
Достав из кармана куртки салфетку, я растёрла ее между ладоней, выждала с минуту и, когда прилипшие бумажные катышки начали покалывать кожу, медленно обошла помещение, прощупывая руками каждый доступный сантиметр стены, каждую изгвазданную плитку пола.
– Тося! – звала шёпотом. – Выходи. Это я, Эфа. Ты должна меня помнить. Мы познакомились в приюте, в заповеднике. Тебя привела дочь Гюрзы, Ника. Помнишь? Тося! Ты так часто сбегала, что тебе разрешили остаться под подписку о неразмножении. Выходи, не бойся.
Я старалась говорить терпеливо, тихо и ласково, как с Русей. Это крошечное и безобидное существо, по сути, виновато лишь в том, что оно «мошка». Не имеет своего тела, не может его сформировать и занимает человеческое, оживляя и переделывая под себя подходящий труп, а после шустро плодится и способно доставить массу неприятностей. А в одиночном «экземпляре» совершенно безопасно. И очень трусливо.
– Тося! – снова позвала я.
На полу что-то зашуршало, запищало, и из щели меж плиток вырвался рой мелких мошек. Я отвела полу расстегнутой куртки, и рой юркнул в новое убежище, щекотно затаившись у меня под мышкой. А следом, свернув плитку, вынырнула змея. Сверкнула красно-охровыми глазами и зашипела.
– Вытаскивай, – велела я, поглаживая дрожащую «мошку».
Как и любое мелкое создание, она впадала в стресс всем своим крошечным существом, и в этом состоянии была способна только дико бояться. А стресс Тося пережила суровый. Вряд ли в ближайшее время получится поговорить. Вероятно, только у Гюрзы.
Змея выволокла из-под пола несколько обугленных кирпичей с ладонь размером. Даже не мумии, только прах… Ныряя во тьму, подруга вытаскивала кирпич за кирпичом, а я считала. Пять, семь, десять… Трое здесь – и одна всяко бывшее Тосино тело. Значит, одну ведьму взяли живой. И это очень плохо. У неё защиты палача нет.
Я осторожно сбросила с плеча рюкзак и попросила:
– Приготовь амулет, пожалуйста. Тот, с полосками. Тося, – позвала я, – соберись. Сейчас я достану домик, и тебе надо быстро в него перебраться. Соберись, говорю. Это одно движение. И ты будешь в безопасности.
Змея вытянулась стрункой, держа в зубах нужный артефакт, и «мошка», помедлив, неохотно покинула своё убежище, исчезнув в новом. Амулет мигнул, принимая «обитательницу», и я надела его на шею, ощущая лёгкую нервную вибрацию. Ничего, там полно силы, поест и успокоится.
А верная «ящерка», сдав амулет, уже складывала в рюкзак кирпичи – чётко в пропитанное пространственно-временной магией отделение, небольшой допкарман, невидимый, не оттягивающий тяжестью и «замораживающий» предметы в нужном времени. Я снова обошла помещение, ничего не обнаружила, но на всякий случай «сняла копию», сделав иллюзию. Может, Гюрза обнаружит что-нибудь специфическое, связанное с нечистью. Ей, работающей с нелюдями всю жизнь, многое виднее, чем нам.