– А то я не знаю, – с иронией отозвалась я. – До утра нужно где-то пересидеть. Да не бзди ты так, Монь. Сколько лет меня искали, пока я сама не пришла сдаваться? То-то же. Лучше найди мне стул. Со спинкой.
Пантелеймон Макарович, главные «уши» местного заведения и подпольный владелец вообще всех пивнушек микрорайона, глянул на меня зло и с ворчанием выдвинул часть прилавка: дескать, заходи.
– Со спинкой ей… Допрыгаешься. Со спинкой… А как сюда поутру явятся и лавочку прикроют, ты-то мне «со спинкой» подашь, а?
– Я тебя в приют устрою, – щедро пообещала я. – Уйма свободного места и ни одного кабака. Развернёшься без конкурентов…
«Паук» раздражённо фыркнул в усы а-ля Тарас Бульба и пододвинул ко мне собственный стул, последний свободный во всём заведении. Я с удовольствием села, пристроила на коленях рюкзак и вытянула ноги. Счастье есть…
– Вещай, Монь. Вижу же, что неймётся.
– Поди ж сама всё знаешь. Очередной наблюдатель пропал без вести. Поговаривают, из-за тебя. Церберы на ушах – рыщут по всему городу, неблагонадёжную нечисть на поиски подбивают, обещая патенты.
– А Круг что?
– Тишина. Затаились ведьмы.
И правильно. Это ваши любимые внутренние дела, господа наблюдатели. Ваша поднадзорная сбежала – и ищите сами, а наша хата с краю.
– А остальные?..
– Ушли, – буркнул «паук» и отвлекся на очередного обитателя пивнушки с извечным «повтори, папаша».
Я выдохнула. Хвала дару, успели наши отделы свернуться…
– Сама-то куда теперича? – Пантелеймон Макарович, подставив пластиковый стакан, наливал пиво. Дешёвое и вонючее. – Не в той ты форме-то, чтоб бегать много.
– Много и не придётся, – я достала из рюкзака бутылку с водой и флакон с зельем. – А на неделю-другую меня хватит.
«Паук» недоверчиво фыркнул, рассчитал посетителя и принял заказ от следующего. Я, мелкими глотками потягивая воду, расслабленно слушала пространство и прощупывала воздух. Обычно самый пьяный, шумный или спящий в салате, – это самый трезвый и бдительный. И бдящий. Даже в такой убогой шарашкиной конторе один да был, и обычно человек, должным образом замороченный и настроенный наблюдательским менталистом. Из тех, кого никто не ищет и никто не ждёт, а пропадёт – даже не заметят.
– На неделю-другую… – ворчливо повторил Пантелеймон Макарович. – Что за это время сдохнет, чтоб ты освободилась? Наблюдатели? А так ты здорова, да?
– Ты же знаешь, что не очень, – я усмехнулась и убрала воду. – Но у наблюдателей я отсидела своё не зря, – и понизила голос, махнула рукой, ставя защитный полог. – И нашла в их архиве самое главное. То, что мы уже которую сотню лет ищем. Понимаешь?
«Паук» сделал большие глаза и одними губами произнес заветное слово.
– Я же не только студентов учила, – я кивнула, подтверждая. – Но старые записи расшифровывала и переводила. И как нашла необходимое, так и сделала ноги, прихватив девчонку с даром стародавних. И теперь, когда она в безопасности…
Пантелеймон Макарович крякнул и опять отвлекся на клиента.
– А говорят, его не существует, – заметил он, наливая пиво. – Ну, этого самого… понимаешь, да? Что это лишь слухи.
– Слухи не возникают на пустом месте, – я поёрзала и удобнее устроилась на стуле, – и часто оказываются ценнее документальной информации. Реликварий существует. И мы его найдём. И тогда нам не будут страшны никакие безымянные, хоть поодиночке, хоть все вместе, – и прошептала: – Монь, я вздремну?.. А то вторую ночь не сплю, да и с утра опять на дело…
– Да спи-спи, – он передёрнул плечами.
И я с чувством выполненного долга отключилась на целых три часа. И ничего выдающегося за это время не случилось, разве что милое заведение опустело. Совершенно. Остались только мы с Пантелеймоном Макаровичем да моя нечисть.
«Паук» меня не будил. Выпроводив на рассвете всех завсегдатаев, он закрыл кабак, прибрался и взялся считать выручку.
– Здоров ты спать, – заметил он. – Нервы железные.
– Да ни к чёрту они, – я потянулась. – Спасибо защите твоейтерритории, Монь… Ушло?
– Ушло, – Пантелеймон Макарович ухмыльнулся. – К обеду все заинтересованные узнают. Думаю, тебя не тронут. Пока проверят по архивам, пока перепроверят… Но следить будут за каждым шагом.
– И леший с ними, – я осторожно встала. – Где умыться можно?
– Там, – он указал на неприметную дверь, возле которой я спала. И, когда я скрылась за ней, крикнул: – Я запомнил про приют.
– Как меня найти, ты тоже помнишь, – откликнулась я через дверь.
Умыться, взбодриться, вздохнуть по своему лицу без макияжа и коротким чёрным волосам без косичек, прикинуть, когда отвалится проклятый антураж, подготовить невидимость, проверить информацию от «змеек»… и на выход.
– Даже кофе не выпьешь? – попенял «паук».
– Всё, с сегодняшнего дня – табу на питание в общественных местах, – с сожалением отказалась я. – Извини, Монь. Не в обиду тебе, но мало ли… Теперь меня будут хотеть все и каждый. А на кону стоит слишком многое, чтобы рисковать из-за какого-то кофе.
Пантелеймон Макарович недовольно встопорщил усы и сверкнул жёлтыми глазами:
– Какого-то… Погоди, закончишь дела – я те покажу «какое-то»… Ладно, девонька. С Богом.
– Спасибо, – я улыбнулась. – Пока, Монь.
И с лёгким сердцем отправилась в наступающий рассвет, на ходу «вооружаясь» амулетами.
Дело, которое мы готовили не один год, пошло. И моя в нём роль – не слиться до часа икс, лопухнувшись, отравившись или подпустив к себе слишком близко шибко расторопного, тьфу на него ещё раз, палача.
Через полтора часа я сидела в гостях у знакомой сдавшейся отступницы и исступлённо жаловалась на жизнь, даже слезу пустить получилось. Дескать, допекли с дознаниями, и всё, кончилось терпение. Да чем-чем, им же реликвии нужны. Наблюдатели потому ничего полномасштабного и не разворачивали: сначала хотели найти реликвии и захапать, не то мы раньше завладеем добром стародавних и погоним их поганой метлой. Где? Да чтоб я знала, их которую сотню лет ищут… А реликварий знаю, да. И собираюсь. Он же на многие насущные вопросы отвечает. Нет, про реликвии молчит. Но в наблюдательских архивах, где указывается местонахождение реликвария, говорится, что есть некие знаки… Короче, я собираюсь. Скоро. Вероятно, этой ночью. Или следующей. Жду, когда мне транспорт подгонят. И я, собственно, заскочила слухи узнать – кто меня ищет, как активно, что говорят о побеге…
За день я обошла почти всех своих знакомых: кого-то по дороге отловила, к кому-то рискнула в гости наведаться, кто-то попался сам. Удавкина удача работала на совесть. Все рассказывали мне примерно одно и то же, и я тоже усердно повторялась. С каждым произнесённым словом информация в определённом месте копится, утолщается, утяжеляется, расходится в разные стороны кругами от брошенного камня, разлетается брызгами… И хотя бы одна инфокапля долетит до нужного человека. И сделает необходимое дело.
Дико устав – и от беготни, и от роли растерянной жертвы собственной импульсивности, которой в приют без «угля» нельзя, а куда ещё щемиться, если не на подвиги, чтобы найти защиту, не очень понятно, – на закате я вернулась к Пантелеймону Макаровичу. Интуиция звала тихо, но усердно, и я ей поддалась, – предчувствие всегда было одной из граней дара вещей.
«Паук» как знал, что я вернусь. На двери висела табличка «Закрыто», а хозяин кабака угрюмо курил у окна. При виде меня он махнул рукой – мол, заходи, – но я помедлила. «Ящерка» встрепенулась и сообщила, что в помещении кто-то есть. Я осторожно заглянула в окно и удивлённо хмыкнула. За столом сидел Илья и что-то слушал, надев наушники. И выглядел он неважно: невыспавшийся, небритый, напряжённый, хмурый и чрезмерно сосредоточенный. И на всякий случай я тщательно его прощупала: то ли дыхание, те ли ритмы сердца, те ли движения – тот ли он.
– Как же вы меня достали… – сплюнул Пантелеймон Макарович утомлённо. – Одни убытки…
– Сочтёмся, Монь, – пообещала я миролюбиво, зашла в кабак и сняла личину: – Привет, Илюх. Не меня ждешь?
– Тебя, – он снял наушники.
– Самое место, – я усмехнулась, с трудом добираясь до стола. Колено после дневной беготни раскалывалось на тысячи кусков.
– Слух прошёл, что тебя здесь видели, – Илья пожал плечами, – а «пейджер» я в машине забыл. А машину на штраф-стоянку забрали. До твоих артефактов не доберутся, не волнуйся, – он заметил, как я напряглась. – Мои ребята исправно сторожат свою территорию. А я пошёл по пути слухов.
– И бабкиной удачи? – я расстегнула рюкзак и зарылась в лекарства. Просто зелья будет мало. – Ведь заговаривала же?
– По остаточному принципу, – он отложил наушники и облокотился о стол. – Не в счёт.
– А машину не забираешь по важной причине? – я достала банку с мазью, скинула кед, устроила на стуле ногу и потянула молнию на штанине, расстегивая её до колена. – Я не ошиблась с советом о предварительных расспросах? О твоём приключении в компании пары отступниц стало широко известно в узком кругу?
– Да, – подтвердил приятель сухо. – Хорошо, учитель успел меня отловить, мумий забрать и велеть не высовываться, пока не отмажут.
– И как же ты «не высовываешься»? – я привычно обработала колено мазью, замотала шарфом и позволила себе две минуты расслабленности.
– Болтаюсь по городу в личинах, собираю сплетни и изучаю полезную информацию, – Илья кивнул на телефон. – Эфа, я в сомнениях. Скажи, что это не бред.
– Что именно?
– Ты, – прозвучало как обвинение в очередном убийстве, – драпаешь от наблюдателей, твердишь о секретных планах и начальстве, обещаешь что-то рассказать, поучаствовать в отлове и изучении безымянных, а потом исчезаешь. Чтобы появиться и вместо срочного побега по своим таинственным делам – или хотя бы со мной к обещанному реликварию – устроить безумную пляску с бубнами, да ещё и без своих любимых и жуть каких важных личин. Где логика?
– Это ты у спятившей отступницы спрашиваешь? – из-за стойки захохотал в голос Пантелеймон Макарович. – Мало ты их знаешь, парень. Им что задует с утра в голову – то и план. И тот – до первого подозрения, что на хвост сел кто-то из наблюдателей. Они ж не люди. Они ж флюгеры. Все до единой ненормальной.