– Если ты что-то предвидишь, то просто объясни суть. Как получится. А я сам решу, хочу я в этих планах участвовать или нет.
– Видишь ли, – я поёрзала и взялась скручивать второй «косяк», – проблема в том, что ты уже задействован. И не мной. И вывести тебя из-под удара можно лишь одним способом.
– Ну и?.. – судя по ироничному тону, не поверил.
– Ты ощущаешь ложь? – я прикурила. – Или хотя бы, как «богомол», что-то… что не нравится? – повернулась и серьёзно сказала: – Это очень важно. И важно, чтобы ты мне поверил.
– «Бабочка» ощущает, – Илья прислушался к себе и своей нечисти.
– Знаешь, как погибла твоя бабушка? – подняв голову и рассеянно глядя на переплетение коралловых ветвей, я выпустила облако терпкого дыма.
– Наблюдатели, – после паузы ответил он. – Облава и…
– Два факта, – я закрыла глаза. – Первый: я убила свою наставницу Удавку. Это правда?
– Да, – и бьющее током напряжение.
– Второй: наставницу Удавку убила стародавняя нечисть. Это правда?
– Да, – и новая волна напряжения.
– Совмещай правды, заклинатель. Ты должен знать о любимых приёмах стародавней нечисти.
– Личины, – быстро понял Илья. – И не наши, амулетные. Полноценный временный оборот. Короткий, если через наблюдение за объектом. Длительный, если через чужую кровь. Постоянный и идентичный, если используются и кровь, и тело – живое или мёртвое.
Я глубоко затянулась, выпустила новое «успокоительное» облако и продолжила:
– Идём дальше. С тех пор как твою бабушку убили, я всегда работала одна. По известной теперь причине. И рядом со мной никого не замечали дважды. Кроме тебя. Это мой просчёт, Илюх. Прости. Нечисть однозадачна. И всегда действует по привычному и удачному сценарию. Недавно я в этом убедилась, когда нашла то, что осталось от моего начальства. И когда выжившая нечисть указала, что среди нападавших была одна из нас.
– Просчёт – или расчёт? – он прищурился. – И скажи мне, что мумия и всё остальное не было твоим… моделированием.
Я докурила, спалила «бычок» и, потянувшись, молча закатала левую штанину. Сейчас усердно деградирующее колено выглядело самым необходимым и красноречивым образом: распухшее, покрасневшее, покрытое синяками и кровоподтёками.
– Обычно я строила модели на схеме «я плюс помещение». И вот это, – я предъявила травму, – получила, когда попыталась построить модель вероятности по схеме «я плюс живой человек». Мне надо было кое-что спрятать, но я по глупости решила заодно кое-кого навестить и расспросить. Проследила, изучила, выстроила модель возможной встречи, но не учла одну крошечную деталь – палача, внезапно явившегося с докладом.
И, заодно делая компресс, спокойно продолжила:
– Урок на всю жизнь. Который едва не пустил под откос не только мои планы, но и планы целой системы. Чтобы включать в модель человека, его надо знать досконально – и изучать не один год. А я хорошо знаю только себя – и использую только то, что может случиться со мной. А тебя, как показали события последних дней, я ни черта не знаю. Кроме одного момента.
Я вытерла руки носовым платком, повернулась и с предельной искренностью сказала:
– Твоя бабушка заменила мне семью, когда я осталась одна. И ты тоже часть моей семьи. Можешь не верить. Можешь подозревать в чём угодно. Но это правда. Да, скрываю многое. Да, манипулирую. Да, пользуюсь твоей добротой. Но не использую. И никогда не впутаю нарочно ни во что смертельно опасное. Просто я, к сожалению, не компьютер, а человек. И учесть всего не могу. Только постараться избежать последствий своих просчётов.
– А всё-таки? – Илья если и купился, то виду не подал. – Это общие слова. А детали?
– Детали… – я усмехнулась. – Да, я думала. Четыре года после выжигания «угля», маясь бездельем, я размышляла, как бы с тобой… побеседовать. Но повода не было. В тот единственный раз, когда твоя бабушка соблаговолила почтить меня своим мёртвым присутствием, она намекнула, что ты – недостающий пазл в информационной цепочке. Якобы она во что-то тебя посвятила. Но – повода не было. Модель сложилась сама по себе, я всего лишь воспользовалась ситуацией. И изначально хотела уговорить тебя в приюте остаться, но повелась по привычке на мудрые советы наставницы… Чего ты ухмыляешься? Лучше расскажи, что ещё знаешь.
– Ничего, – весело обломал приятель. – Боюсь, я глупо и недальновидно выложил всё, что знал.
– Ну и ладно, – я тряхнула косичками. – Так пристраивать тебя к делу?
– А пойдём сначала пообедаем?
– В бывшей операционной? – я улыбнулась.
– А мы не на складе работали, а в соседнем доме, где места больше, – Илья легко поднялся на ноги и протянул мне руку.
Я обулась, взялась за трость, неохотно встала и медленно побрела по тропе меж кораллов. И остро ощутила кожей Илюхин взгляд как недавнее прикосновение к спине – пробирающийся под майку, осторожно поглаживающий шрамы. И так на душе противно стало… Будто мало периодических Ужкиных приступов сострадания к «несчастной» мне…
– Хочешь – пожалей, – предложила я сухо. – Обними и погладь по головке. Я потерплю – привыкла. Могу даже сентиментально слезу пустить и носом похлюпать. Но майку стирать потом сам будешь.
– Я лучше по-другому пожалею, – приятель обошёл меня и присел на корточки. – Забирайся. Не то на плече отнесу.
– О, и за уши можно подержаться? – оживилась я.
– Уши – Русины, – отказал он сурово. – Обойдёшься. Палку свою держи – и подальше от моего лица.
– На всякий случай сообщаю, – я удобно угнездилась на своём «насесте», – что со спины всё сойдёт, как только дело будет сделано, и следа не останется. И, кстати, мы же не маньяки садомазо, мы под анестезией работали. Плюс потом обезболивающее, пока не заживёт.
– И сама по себе эта дрянь, конечно, не рванёт, – с иронией заметил Илья.
– Определённая бдительность всегда на пользу, – отозвалась я. – Но ещё ни разу не рванула без дела.
– Значит, уже четверых из двенадцати нет? – вспомнил он.
Кораллы кончились, и снова начались ракушки. Я проводила тоскливым взглядом очередной домик и поняла, что страшно хочу наверх, в обычный мир. К нормальному воздуху без дорожек пузырей от каждого слова и прочих морских гадов. И к солнышку.
– Это предположение. Основанное на последних записях «видеорегистраторов». Доказательств нет, если не считать оными возвращение в приют перерождённых и их смутные воспоминания. Артефакт покидает мёртвое тело, прерывая запись, а перерождение происходит через смерть и повреждает память.
– Тогда что им мешает добывать доказательства? – Илья поднял голову. – Почему вы, живые, так рискуете собой?
– Смерть, – повторила я. – Мешает смерть, неизбежно травмирующая необходимые участки мозга и провоцирующая мутации души. Для мёртвых бессмысленно то, что важно для живых. Отомстить за свою гибель – да, важно, защитить сестру по силе – да, важно, сберечь род – тоже очень важно. А вот терять три часа на какую-то нечисть, расспрашивая и записывая, когда её к тому же хочется немедленно съесть, ибо на перерождение уходят все силы, – очень глупо. И мы не требуем от природы невозможного.
Он помолчал, а потом снова поднял голову, и, глядя на меня, напомнил:
– А моя доля?
– Есть. Не вся информация, отдельные фрагменты, но их, поверь, хватит. Сам увидишь, – я тоже выдержала паузу и осторожно спросила: – Ты поэтому так настойчиво ищешь доказательства невиновности заклинателей? Понимаешь, что в любой момент можешь их подвести? Чтобы у общины было, чем обезопасить себя не только от обвинений ведьм Круга, но и…
Илья молча кивнул, и я почувствовала, как напряглись его плечи. И с ещё большей осторожностью предложила:
– Я, прости, не хочу лезть с советами… Я попрошу. Илюх, не торопитесь. Пожалуйста. Не ломайте дело. Не то… спугнёте. Дождитесь… момента. Вот как с этим «паучьим» – патовой ситуации. Тогда ваши новые козыри будут иметь гораздо больше веса, чем сейчас.
Наконец показался домик-склад. Приятель ничего не ответил, только остановился у порога и присел, спуская меня на землю. Но я знала, что он мои слова услышал. И к сведению принял.
Анатоль Михайлович, добыв из подпола спальный мешок, беззаботно спал у дальней стены. Мы один за другим спустились вниз, и я, закопавшись в ближайший продуктовый ящик, сгрызла первый попавшийся кусок сыра, закусила огурцом и выпила наконец лечебное зелье.
– Кофе хочу, – Илья с отвращением изучил сухой паёк, – и борща. Горячего.
– От бабы Любы? – я взялась за помидор. – Его ты нескоро поешь. Но вон в том красном жбане кипяток. А кофе и чай – в синем ящике. Заваривай. Мне тоже. Спасибо.
Ящики стояли вперемешку – открытые с едой, закрытые с одеждой, и я удобно устроилась на одежном, точно между сыром и овощами, чувствуя себя почти счастливой. И почти опустошённой. Одна цель, к которой я долго шла, достигнута. Вторая – почти смоделирована. Осталось… дотерпеть. И думать о том, что попроще и поудачнее.
– А насчёт гробниц, святилищ и озёр… Это правда? – приятель заварил кофе.
– Ясно дело, – я кивнула. – Мифы правдивы. Своеобразно, но правдивы. И если знаешь, в чём она заключается, эта своеобразность…
Он протянул мне кружку, сел на ящик напротив, посмотрел внимательно и усмехнулся, сообразив. Один «реликварий» отыгран – на сей раз, думается, окончательно, и ему на смену пришёл второй – Мёртвое озеро.
Запахи и вкусы на «дне морском» тоже были своеобразными – с привкусом морской соли, водорослей и прочих гадов. Мы молча ели и молча думали. Я привычно уже планировала, а Илюха нахмурился и…
– Об опасности клятвы могла бы и раньше предупредить.
Я закатила глаза:
– Да кабы знать, где упадёшь… Десять лет нас не трогали, четыре года я жила фактически в изоляции… Но я предчувствовала. И старалась от тебя отвязаться. Сколько раз я намекала? И чем ты отвечал? Да проще сразу тебе отдаться, чем объяснять, почему не могу.
Он ухмыльнулся:
– Ну почему же… Вот ты показала колено…