Неохотно встав со скамейки, я осмотрелась и неспешно побрела к выходу из парка. Пятнадцать минут закоулками – и я на месте. А что там – тишь да гладь, наблюдательская «опечатка» или засада, если после моего побега хату вычислили?.. «Змейки» пока не вернулись, но, думается, за ними не заржавеет. В любом случае пойму: приползут – всё путём, нет – придётся искать другое место для ночлега.
Сменив в переполненном народом супермаркете личину и амулеты, я подсчитала остатки наличности и попыталась вспомнить, есть ли дома что-нибудь съедобное. И вдруг остро поняла, что тоже хочу борща. Илюха, зараза, со своими домашними привычками… Но того, что имелось в кошельке, хватало разве что на капусту и морковку, и именно их я и взяла. Не борщ, так салат.
С пакетом овощей под мышкой уставшее тело показалось ещё неподъемней, и я едва дотерпела до дома. Брела по инерции, проходя под арками сталинок вглубь жилмассива, к новостройкам. У третьей по счету пятиподъездной девятиэтажки я остановилась, выдохнула, огляделась и села на ближайшую скамейку. И буквально сразу же из кустов показались мордашки всех трёх моих «змеек».
Люди, как обычно, спешили мимо, и я украдкой наклонилась, подбирая разведчиц и считывая информацию. Да, пока мне везёт – никто, даже из нечисти, мимо не проходил. Я, конечно, помню, как безымянные стирают свои следы, но рискну – за тем и пришла. Правда, устала, как чёрте что… Зато «ящерка» рвётся в бой. Вытянем.
Открыв домофонную дверь домашним кодом, я поднялась на лифте на девятый этаж, доковыляла до двери и потянула ручку на себя. Зачем нам человеческие замки, если у нас такая защита, что ни одна «мошка» не пролетит… Бесшумно закрыв дверь, я первым делом провела рукой по стене, активируя дополнительную защиту и освежающую уборку, а потом стряхнула с руки браслет-«ящерку».
– Осмотрись, – попросила устало, присев на пуфик.
Помыться и вырубиться, и дар с ними, с мечтами о салатах… Зелье, конечно, нежелательно на голодный желудок… но ведь было мороженое. Давняя привычка – убивать двух-трёх зайцев одной бомбой – срабатывала на подсознательном уровне даже в мелочах.
«Ящерка», обследовав обе комнаты, кухню, кладовку, санузел и лоджию, вернулась в сумрачную прихожую разочарованной. Ни засады, ни драки – да, печаль.
– Спасибо, – я улыбнулась. – Укрепи защиту.
Всё, ванная, диван и… мир, ты в курсе.
Сны мне снились редко – в ту фазу крепкого сна, когда смотришь фильмы подсознания, я проваливалась лишь в безопасности приюта. Обычно я плавала на поверхности, в вязкой мутной дрёме, наполненной призраками прошлого, заботами настоящего и предвестниками будущего. Иногда хватало сил отвернуться, закрыть глаза и погрузиться чуть глубже, но чаще нет. И тогда ожидающая опасности часть моего сознания бодрствовала – смотрела со стороны на спящее тело, стерегла хрупкий покой, готовилась к защите.
Вот и сейчас погрузиться в крепкий сон не удалось. Сидя на подоконнике, бдительная часть меня то косилась на спящее тело, завернувшееся в светлый плед, то встречалась взглядом с мерцающими «глазами» деревянной змеи, бдящей у подушки, то в сотый раз изучала утопающую в лунном сумраке комнату. И повторяла про себя, что нет опасности, надо выспаться, но…
И почти не ошиблась в предчувствиях.
Сначала появилась наставница Удавка – такой, какой я видела её в последний раз: усталая женщина, всё отдавшая и уже давно ничего не ожидающая. Сев на подоконник, она молча обняла меня за плечи, прижала к себе. Я так удивилась и её приходу, и внезапной нежности от суровой ведьмы, что не нашла слов – даже приветствия. И она молчала. Перебирала мои косички, украдкой целовала в макушку, словно только за этим и пришла. Поддержать. А может, и поблагодарить – за память об обещании.
И под привычной защитой ведьмы мне ненадолго удалось уснуть крепче обычного. Когда я открыла глаза, лунный луч сполз с моего тела, освещая лишь тяжёлую спутанную массу чёрных волос и замершую в боевой позе змею, раздувшую клобук, смотрящую на нас пятью полыхающими «углями».
– Сейчас тебя кое-кто навестит, – прошелестела наставница. – Выслушай его. Хорошо?
– Да, – голос повиновался с трудом, звуча глухо и сипло.
– Приходи ко мне, – она улыбнулась. – Потом. Когда всё закончится. Я не сержусь. Я бы поступила точно так же. И внука береги.
Я кивнула.
Она соскользнула с подоконника, окунулась в лунный свет и изменилась – и именно такой я видела её при первой встрече: высокая гордая женщина с длинной рыже-русой косой через плечо и знаменитым, как недавно выяснилось, фамильным взглядом – сейчас алым, как у всех перерождённых. Я бы попятилась, да некуда. Но смотрела Удавка не на меня, а на кого-то за окном.
– Только тронь… – прошипела она, и пушистая коса поднялась змеёй, сверкнула амулетами-глазами, оскалила клыки. – Заперли – успокоились? Решили, что убрали навсегда? Но только тронь – и я смогу вырваться!.. И тогда…
И я проснулась. Присутствие наставницы по-прежнему ощущалось очень остро. Повернувшись, я бросила взгляд на пол, куда сместился лунный луч, и увидела её чёткую тень. И вторую – у окна. «Ящерка» зашипела, раздувая клобук, а я села, прижав к груди плед. Одежда далеко. А запертое пластиковое окно уже открывается. С той стороны. И заклятья защиты не реагируют почему-то. Совершенно.
Тонкая тень заслонила луну, и сразу же защипало правое запястье и захотелось чихнуть. Греша на аллергию, я отказывалась от «бабочки» изо всех сил, но Илюха, пока мы шли через пещерный город, таки придумал, как всучить мне хотя бы подсохший стебелёк очередным браслетом. А Анатоль Михайлович со знанием дела заметил:
– Это не аллергия, Эфуша. Ты слишком часто пьёшь зелья на крови нечисти. Организм зашлакован токсинами. Ещё немного – и ты и на меня чихать начнешь, и на самую безобидную мелкую нечисть. Чиститься надо. Рецептик запоминай – и только травки… А то ж где чих – там и анафилактический шок, если не лечиться. Ну и печень, сама понимаешь…
И сейчас браслет-«бабочка» вибрировал, ёрзая и царапая кожу.
Створка бесшумно распахнулась, впуская в комнату терпкую ночную прохладу и тощую фигуру. Сверкнули жёлтые глаза, воинственно зашипела «ящерка», и фигура подняла руки, «сдаваясь», а надтреснутый голос предупредил:
– Я хочу говорить, вещая. Я здесь лишь поэтому.
– Ночью, когда все спят, через окно и взламывая защиту? – с нервной иронией уточнила я. – Правда?
– Я ничего не ломал, – спокойно сообщил пришелец, устраиваясь на широком подоконнике. Видны были лишь костлявый чёрный силуэт и светящиеся глаза. – Я пришёл с добрыми намерениями, и меня пропустили. А что до ночи… Это единственное время, когда тебя можно застать на одном месте. И то не всегда. Выслушай. Время дорого. Для нас обоих.
Конечно, поняла я намёк. Ясно дело, если он нашёл, то следом могут нагрянуть и другие сочувствующие. В любой момент.
– Кто ты такой? – сухо спросила я. Сидеть в обнимку с пледом да без опоры за спиной было неудобно, но я замерла не шевелясь, подавшись вперёд и поджав здоровую ногу. – И что сдохло, раз ты… сдаёшься?
– Ты же знаешь, вещая, – янтарные глаза нечисти прищурились. – Не далее как сутки назад приказал долго жить один из нас. С твоей помощью. Очень ловко.
– Спасибо, – сдержанно ответила я и повторила: – Кто ты такой?
И не тянет ли он время, как я недавно, поджидая подкрепления?..
– По вашей классификации таких, как я, называют «гусеницами», – он сложил руки на коленях, и его глаза неожиданно сменили цвет, засияв нежной зеленью. – Но это лишь начальная форма. Ты, верно, заметила, что нас всех одни качества роднят до идентичности и объединяют в род, а другие – выделяют как… личность? И, конечно, знаешь что сильное сходство с родителями – признак детства? Как и выделяющее свойство. Мы – дети, вещая. Даже не «гусеницы». «Яйца». И если появилось некое отличие от семьи, значит, нам пора. Наступает время глубинных изменений.
Я внутренне похолодела. Начальная форма?.. Ну конечно… Вещая видящая рассказывала о стародавней нечисти, но так мало, что… Что сейчас я понимаю лишь одно: не всегда из «гусениц» или, мать их, «яиц» получаются исключительно «бабочки» – довольно безвредные, кстати, по сравнению с теми же «богомолами». И смена цвета глаз – первый призрак того, что пришло время… вылупляться.
…и не значит ли это, что все нынешние «пауки», «муравьи» и прочие «клещи», даже с возрастом похожие друг на друга как две капли воды, как, например, та наблюдательская семейка, – это всё те же «яйца»? Начальная форма, в которой современная нечисть застыла навсегда, отрезанная из-за отсутствия источников от возможности стать кем-то… большим? Из яиц ведь и динозавры вылуплялись.
– Я на грани, – и глаза нечисти снова сменили цвет на прозрачно-голубой. – Ещё год-другой, и я покину это человечье тело. Но в нынешних условиях мне не выжить – не хватит сил сформировать своё тело. Тёмные ведьмы малочисленны. Ты же знаешь, вещая. Понимаешь, что нам обещали. Когда-то давно мы ухватились за эту возможность – выжить, вырасти на тьме стародавних и их учениц… Изнанку же обещания увидели немногие. Если вы проиграете свою теперешнюю войну, тёмных ведьм не останется совсем. И совсем не останется нас.
Вот как… Первичные инстинкты нечисти – самосохранение и продолжение рода. Это азы. Он – последняя особь.
– Да, – подтвердил нечисть, – хочу сберечь себя. Для нового, будущего меня в этом мире слишком мало тьмы. Погибну сразу. А у тебя есть зелье. Я готов ответить на любые вопросы и помочь. Чем смогу.
Он опустил глаза и глухо добавил:
– Они знают. Те, кого вы зовёте наблюдателями. Знают, понимаешь, вещая? Потому так охотно и связали себя обещаниями. Знают, что нам придёт конец. И они всё для этого сделали. А мы поздно поняли. Всё в природе взаимосвязано. Мы существуем, чтобы прибирать за вами – чтобы ваша тьма не разрушала людскую природу. Вы существуете, чтобы присматривать за нами – разграничивать