– Ты мне не нравишься, – голос мальчика-«богомола» сочился отвращением. – Ты лжёшь. И ты забываешь. Готовых определяли ведьмы. Только Верховные. Без их слов ты – всё та же тупая низшая мелочь.
Глаза «ящерки» один за другим заискрились живым светом, и я осторожно погладила её, призывая к молчанию. Не время. Ещё не наш выход. Просто просыпайся. Тихо и осторожно.
– Жаль, – скупо обронил «ворон», и тягуче хлопнули крылья.
Я осторожно высунулась из-за спинки скамейки, но успела увидеть лишь мгновенное перевоплощение «богомола». Там, где стоял невысокий мальчонка с сердитым девчоночьим личиком, распахнуло гигантские ночные крылья… нечто. Вроде саранчи. Длинное тело, четыре худые пружинистые лапы, голова как продолжение тела без шеи, подвижные усы. Звонко, как у стрекозы, зазвенели трепещущие крылья. И по всему его «насекомому» существу забегали лиловые разряды, сплетаясь в цепочечные молнии.
«Ворон» сипло каркнул, и его чёрный силуэт неуловимо изменился, становясь птичьим, и тоже покрылся лиловыми разрядами. Меня едва не сбили с толку неуместный восторг и сожаление, что Илюха, пожизненный фанат нечисти, увидит стародавних только «в записи». Дар, пожалуйста, дай дожить, а то есть, что детям и внукам рассказать, а… Осталось, собственно, дожить и…
Снова хлопнули крылья, и я вцепилась в спинку скамейки, спасаясь от лилового ветра. Со второй стороны меня поддержала «ящерка», ввинтившись в землю. Две чёрные фигуры, пару раз столкнувшись, взмыли в небо – одна за другой. И теперь и не понять, кто из них кто, и кто кого как и когда…
Тряхнув головой, я встала, оценила кружащий в небесах грозовой вихрь, провела рукой по непривычно коротким волосам и решительно взялась за дело. Кто бы ни победил, понадобится помощь – или добить чужака, или подлечить своего. И я, вытягивая из трости силу, быстро клепала заклятье за заклятьем, и заготовки переливающимися кольцами повисали на нижних клыках «ящерки». Но первым я приготовила перемещение, и оно пригодилось буквально через пару минут.
Бой, как и все схватки не на жизнь, а на смерть, оказался яростным и коротким, до первой же ошибки одного из противников. Кто упал с неба первой лиловой звездой, я не знала, но интуитивно поняла – «богомолы». Он же действительно… малой. Позвала бы я его, если бы знала исход? Да. В отличие от меня, стародавняя нечисть неубиваема. Съедаема разве что, но я этого не допущу. Моё дело. Моя проекция. Моя «кошка».
Я переместилась вовремя. «Ворон» в прежнем костлявом обличье склонился над объёмно-чёрным, слабо искрящимся телом «богомола», опрометчиво поддавшись древнему голоду и повернувшись ко всему миру спиной. И я ударила. Заклятья ложились в ладонь одно за другим, «ящерка» гневно шипела, раздув клобук и сияя крошечным солнцем. Отшвырнуть в сторону. Закрыть в пространственной петле, чтобы не дёргался. Поднять древесные корни, чтобы не пытался. Уронить воздушный купол, выжечь необходимый организму воздух, чтобы даже не шевелился…
Привычные удары один за другим, с десяток «выстрелов» меньше чем за минуту, и всё это время я не дышала, экономя каждую секунду, понимая, что моя минута для нечисти – меньше мгновения. И лишь заперев «ворона» в безвоздушной пространственно-временной петле, по которой он метался, силясь найти выход, как бегающий за собственным хвостом пёс, я позволила себе короткий вздох. И короткое сожаление: сейчас бы сюда «сонное царство» и помощника, который бы метнул флакон с зельем под…
Петля лопнула быстро и красиво, а меня опять спасло выпитое зелье. И «ящерка», вовремя сотворившая щит. Разлетелись во все стороны острые куски льда, вспоровшие ткань ловушки, и «ворон», встряхнувшись и наградив меня долгим – и коротким, полусекундным, но красноречивым взглядом, – исчез. Только знакомо хлопнули крылья.
– Ищи! – я вскинула трость.
Тщетно. Исчез. Лишь опять пошёл мелкий вредный дождик. И впервые вовремя напомнило о себе колено. И не только о себе. Убеждённая «ящеркой» в том, что «птица» нигде нет, я, прихрамывая, поспешила к «богомолам». Лиловые искры не погасли, то есть ребята живы.
Мои помощники лежали молча, сжавшись в чёрный комок.
– Тьмы, – скомандовала я, протягивая к пострадавшей нечисти правую руку. – Обычной. Выжимай всё, что есть.
«Ящерка» послушно задымила, и из моей правой ладони ударил чёрный столб чистой силы. «Богомол» тихо вздохнул, шевельнулся и заискрил чуть чаще. А через минуту, напитавшись, перевернулся набок и неуловимо вернулся в облик «мальчика-девочки».
– Спасибо, вещая. Извини… – прошелестел слабо, и лиловые глаза посмотрели так виновато, словно он проиграл схватку всей жизни. И не только своей.
– Ерунда, – я улыбнулась, опуская руку. – Это была разведка.
– Мы называли их «закрывающими небо», – «богомол» сел и серьёзно посмотрел на меня мальчиком. – И он не один.
– В смысле? – я напряглась.
– В нём, как и во мне, несколько, – нечисть поджала тонкие губы. – Но нас двое. А их… пять или шесть. В одной оболочке.
– Это плохо, – я тяжело села рядом и зарылась пальцами в мокрую траву, подзывая «змеек».
– Но я могу рассказать, – повернулся «богомол». – Я узнал. И вспомнил.
– И то хлеб, – я подцепила тростью первую «змейку» и взяла у неё кольцо-пирсинг. – Но потом. Восстановись.
– Так и не спросишь, кто я? – девочка глянула искоса, лукаво и кокетливо. – На самом деле?
– Мне это ни о чём не скажет, – я с сожалением качнула головой. – Кроме того, что мы, современные ведьмы, страшно невежественны. Но об этом я и так знаю.
«Богомол» посмотрел опять мальчиком – мудрые лиловые глаза на детском личике заискрились задором.
– Не может быть, чтобы вы совсем ничего не слышали, – убеждённо сказал он. – Современные – да, не знают, но вы, отступницы, помните старые сказки. Ты же поняла. Я вижу, что поняла. Но пока боишься поверить. Боишься принять. Мы – ваша прежняя часть. Тёмная часть того, что вы называете ведьминым даром. Спроси у Вещей видящей. Спроси. Не пожалеешь.
У меня внутри что-то ёкнуло от боязливого понимания.
– Закрывающий небо – воздух, – добавил «богомол», вставая. – А воздух – это ты. Твоя изначальная суть. И её – старой Верховной вещуньи. Ты – или другая ты, та, что теперь носит её в себе, – одолеет. Даже нескольких. Придётся рискнуть, вещая.
Теперь внутри разлился холод. Нет, только не Руся… И опять мои ошибки и просчёты бумерангом лупят по самому святому… Если бы не та моя глупость – и проклятый палач…
– Нас называли «обнимающим мир», – он посмотрел на пришибленную меня сверху вниз. В лиловых глазах дрожали лихорадочные огоньки. – И я чую, что моя ведьма жива. Найди её, вещая. Мы давно разделились, и я не сержусь. Найди её. Если сможешь. И я всё для вас сделаю. Я просто хочу… домой.
И исчез в серьге.
А ночная тишина вдруг стала такой… тихой. Замолчавшей и напряжённо замершей. Пустой и одинокой до ощущения уязвимости и беззащитности, до ледяных мурашек по коже, горящих щёк и звона в ушах. Рядом копошились «змейки» и шипела, щекоча мои руки, «ящерка», а я всё сидела на сырой траве под моросящим дождём, судорожно сжимая трость, и впервые за долгие годы не анализировала, не планировала, не моделировала и даже не пыталась. Я всей душой отдавалась одному-единственному, крайне бессмысленному занятию, которого не позволяла себе с тех пор, как ушла из дома.
Я офигевала.
Глава 4
Сказки не говорят детям о том, что есть драконы –
дети сами об этом знают.
Сказки говорят, что драконов можно убить.
Гилберт Кит Честертон «Ортодоксия»
Мёртвое озеро.
Оно есть во всех уголках необъятной матушки-России, в каждом заповедном таёжном закутке Сибири, едва ли не в каждой деревне и почти во всех дачных обществах. Иногда оно огромное, необычной формы, затерянное в диколесье, овеянное легендами, и местные жители, в красках описывая озеро, таинственным шёпотом предупреждают: не ищите, оно само находит своего будущего обитателя. Иногда – средних размеров, поросшее ряской и камышами, и ребятня, прибегающая в зной поплескаться у илистого берега, скучающе перечислит, сколько дураков тут потопло за лето, и смело полезет в грязную стоячую воду. А иногда оно крошечное, милое, окружённое ивами и отражающее небо, и о нём ничего не рассказывают. Ибо не знают. Озеро – и озеро, таких в России миллионы.
Наше, ведьмовское, относилось к последней категории. Оно находилось очень далеко от города и ещё дальше от прочих людских поселений, и знала о нём, кроме ведьм, горстка заядлых грибников, которым отмахать пару сотен километров ради пары-тройки ведёр груздей – ни о чём. Ясно дело, перед операцией «Реликварий-2» мы осторожно отвели от озера лишних людей и запутали тропы так, чтобы собиратели обошли заповедное местечко стороной. Конечно, за приятный бонус в виде грибных полян чудесной урожайности. Мы же всё понимаем – мы же тоже люди.
Я прибыла на место загодя, ещё с утра. Час икс, конечно, случится после полуночи, но я хотела осмотреться, выучить каждую кочку и ямку, обойти и запомнить каждое деревце. И просто посидеть у воды, любуясь тем, как играют на зеркальной поверхности солнечные зайчики, слушая, как шепчется с макушками деревьев тёплый ветер и щебечут птицы – такие милые и безобидные… даже глухо каркающий где-то в лесной чаще ворон.
«Ворон».
Это слово как лакмусовая бумажка снова и снова убеждало: сказка – ложь, да в ней намёк. И не только намёк, но и правда, запрятанная подальше – чтобы быть на виду. Чтобы долго не обращать на неё внимания, а в нужный момент вспомнить. Сколько ты рассказывала мне таких сказок, Вещая видящая, сколько предупреждала…
…наставница пришла, чтобы вырвать меня из транса. Лёгкие шаги, холодный сквозняк по спине, мягкое прикосновение к моему плечу.
– Аделина, ты ведёшь себя неразумно, – сухой укор в шелестящем потустороннем голосе. – Немедленно приведи себя в порядок. Ты истекаешь кровью.
Я безотчетно провела рукой по коротким волосам и с отстранённым удивлением поняла: да, истекаю. Там, где ледяные когти взламывали защиту палача – на макушке, затылке и левом виске – рваные царапины сочились кровью, пропитавшей остатки шевелюры и воротник майки. Но я под таким зельем, что вскрой мне нечисть горло от уха до уха, ничего бы не почувствовала – и не осознала опасности. И продолжала сражаться. А впрочем, ранения для нас никогда не были причинами, а смерть – оправданием.