– Конечно, – «богомол», судя по восстановленному «моему» голосу, успокоился. – Праведная идущая любила собирательство – травы, ягоды, цветы… О!
– Вот именно, – кивнула я. – Скучнейшее занятие – но очень полезное. И именно им мы сейчас и занимаемся. Собирательством. Возможно, всё самое интересное пройдёт мимо нас, зато мы закончим дело с полной «корзинкой» и удовлетворением от результата. И свежим воздухом впрок надышимся.
Позади раздался тихий всплеск. «Богомол» напружинился, но я подняла руку, успокаивая его:
– Хранитель озера забрал свою плату за помощь, – объяснила негромко. – Туман – его подспорье. И не только туман.
«Эфа» чуть не ляпнула, когда же случится чудо в виде обещанной награды-еды, но удержалась, понимая. Не всё необходимое сделано. И плата хранителю и «богомолам» несоразмерна: мумия не идёт ни в какое сравнение с тьмой стародавних.
– Не волнуйся и верь нам, – негромко попросила я, продолжая путь. – Вещая видящая сказала, что знает о твоей ведьме. Пока вам рано встречаться – она совсем малышка. Но вы встретитесь. И будете жить. Терпение, дружище.
– Терпение – и хождение по кругу? – он вздохнул.
– У людей, – я брела неспешно, чуть прихрамывая, – есть замечательная поговорка: каждый гриб ждет своего грибника. И ради него, этого чудесного грибочка, люди готовы ходить одними и теми же маршрутами. Ведь минуту назад хитрый гриб спрятался в папоротнике, а через час решит, что готов. И человек, если не поленится, обязательно его найдёт. Даже если трижды придётся пройти одним и тем же путём.
– Вещая, – «богомол» тихо и по-детски хихикнул, – ну и сравнения у тебя…
– Они будут приходить. И исчезать, – я остановилась передохнуть в нужном месте и сразу заметила старый пень. – И бежать на поиски. И опять пропадать. Пока не сообразят, где собака зарыта. А мы за это время соберём всё, что наше.
Я осторожно опустилась на пенёк, вытянув левую ногу, а нечисть пристроилась рядом, сев прямо посреди тропы. Подвижная туманная хмарь, помедлив, обтекла мою копию, скрыв по плечи. Я позволила себе минутку медитации и зажмурилась, считая, анализируя… угадывая.
– Да. Верно, – сказал вдруг «богомол», и его голос был до того странным, что я открыла глаза.
Лицо – застывшая восковая маска, взор – опасная грозовая ночь, руки – хищные когтистые лапы.
– Да, – повторил он и нехорошо ухмыльнулся. – И нам не будет скучно, вещая. Уже нет. Не сейчас.
– Где?.. – я замерла настороженным сусликом.
– К тебе идёт. Впереди. Спрячусь, – и нечисть, отступив на шаг, скрылась в белёсой пелене.
– Осторожнее, – напомнила я, вставая. – У тебя нет родного физического тела – и нет той силы, чтобы…
– На недоделка хватит, – глухо выдохнуло из тумана.
Ну, коли так…
Опершись о влажный древесный ствол, я до боли в глазах щурилась на непроницаемую хмарную стену, гадая, чье же обличье выберет очередной безымянный, и всех вспомнила – и Гюрзу, и Ужку, и даже Русю, и старших отступниц, и, ясно дело, снова Илюху, – но ошиблась. Нечисть приняла вид той, о ком я, признаться, подзабыла.
Мелькнувшая тень – и на тропе появилась запыхавшаяся Анюта. Короткие светлые волосы, убранные за уши, испуганные глаза, куцая курточка. Я попеняла себе за недогадливость. Конечно, кого ещё из отступниц я, считай, не знаю, но волноваться буду почти как за Русю – за последнюю-то ведьму-шепчущую… И её крови в лаборатории наблюдателей полно.
– Эфа! – выдохнула «Анюта». – Это правда? Святилище здесь появится – правда?..
– Конечно, – кивнула я, отмечая, что эта зажатая и исключительно вежливая девочка даже не поздоровалась. – Но чтобы туда попасть, надо доказать, что достойна.
– Но ведь я же… – возмутилась она.
– Перед Верховными все равны, – я переступила с ноги на ногу и обратно – Готова?
«Анюта» заколебалась:
– Э… Ну…
– Это нетрудно, – я ободряюще улыбнулась и отступила от дерева. – Просто найди меня.
И рядом соткался из тумана «богомол», улыбаясь широко и радушно. Но нечисть этого явного огреха в образе не заметила. В любой форме и в любом виде она полагалась на другое – на обоняние, выдавая себя с потрохами. И «шепчущая» выдала: тень удивления в глазах, и тонкие ноздри, инстинктивно шевельнувшись, раздулись, втягивая воздух.
– Попался, – мстительно прокомментировал «богомол».
«Анюта» оскалилась, напружинилась, и её лицо «потекло», теряя краски и превращаясь в серую мазню, а глаза вспыхнули нестерпимо-голубым. Я попятилась, давая нечисти пространство для манёвра, но она не особо в нём нуждалась. «Богомол» шагнул вперёд, и поддельная «шепчущая» забилась в крепком захвате.
Я невольно попятилась, доставая из кармана очередной флакон с «царством». За спиной моей нечисти взметнулись тени стрекозиных крыльев, по бокам проступили силуэты гигантских лап, и сочно щёлкнули зубы. Безымянный закатил глаза, засучил ногами, но «богомол» не дал ему ни единого шанса. Снующие по телу лиловые разряды собрались в одной точке, сконцентрировались в свободной правой руке и жахнули по безымянному. Он дёрнулся, задымил, и на тропу рухнула мумия, а в теневой лапе «богомола» рваной чёрной тряпкой повисла сущность.
– В сторону! – крикнула я.
– Можно?.. – едва не сорвался мой помощник.
– Быстро, – смирилась я с неизбежным. – Чуть-чуть. И не повреди память.
Снова щёлкнули зубы, «тряпка» уменьшилась, а «богомол» выпрямился, повернулся ко мне, лихорадочно сверкнул лиловыми глазами и сипло сообщил:
– Ещё. Люди.
– Отдай безымянного, – я сурово взялась за пробку. – Помни, мы же обещали. Держи себя в руках. Себя, – повторила резко, – а не добычу. Отпусти.
«Богомол» вдруг хлюпнул носом как ребенок, у которого отняли заветный леденец, и швырнул сущность на тропу, поближе ко мне. И снова золотой вихрь, горячая от «новоселья» бутыль, бурлящая жидкость – и вязкая тишина. Я закрыла пробку и прислушалась, но туман поглощал все звуки, даже эхо нашего недавнего спора.
– Сколько? – спросила хрипло.
– Пять. Или семь. Или… десять, – заколебался мой спутник. – Не понимаю. Запаха вроде на пятерых, но движения…
– Это иллюзии. И одухотворенные мысли, – я спрятала флакон в карман. – Фишки иллюзионистов и телепатов. Полагайся только на запах. И… помоги мне. Надо спуститься к озеру. Сойдём с тропы. А мумию пока не трогай. Пусть лежит. Пригодится.
В этом месте спуск был очень крутым и гнусным для нездорового человека, но бежать до простой тропы времени не осталось. «Богомол» легко скатился по жухлой траве вниз и протянул ко мне призрачно-тёмную лапу – длинный жгут руки, широченная костлявая «ладонь» с длинными паучьими пальцами.
– Садись, – предложил он. – Не бойся, вещая.
Я села и словно в свёрнутом пуховом одеяле оказалась – холодном, зыбком. Рука живо стянула меня вниз по неудобным кочкам и выступающим из земли древесным корням, и «богомол» впитал конечность, бережно вбирая каждый кусочек тьмы.
– Затаись, – посоветовала я, устраиваясь на ближайшей кочке и доставая из кармана небольшой серо-голубой голыш с вкраплениями слюды. – И держи под контролем свои аппетиты. Людей мы обещали кое-кому другому. Не обессудь.
Мой спутник понятливо вздохнул и устроился рядом по-турецки, любопытственно поглядывая за ворожбой. А я закрыла глаза, прижала ко лбу камень, прошептала наговор – и увидела: закрытое густым облаком озеро, расползающийся по лесу туман. Вдохнула, выдохнула и стала им – туманом.
Я не сходила с места – и шла. Мои бесплотные ноги проходили через пни и сквозь кусты, обтекали влажные стволы деревьев, скользили по жухлой траве и паутинным корням. Моё бесплотное тело текло холодной скользкой змеёй, не ощущая ни боли, ни усталости. А мои руки искали. Пятеро, да. Пятеро живых, с бьющимися сердцами. И снующие по лесу многочисленные безликие тени.
И прежде всего живых надо разделить.
Я подняла руку, соткав из тумана приметный силуэт, и поманила за собой одного оглянувшегося.
– Тебе добыча достанется, – прошептала ему на ухо. – Ты победишь. Ты выиграешь. Тебе слава. И повышение. Вдохни глубже и…
Он сорвался, молодой дурак – в погоню. И в озеро. Я быстро сгладила потревоженную воду, поглощая звуки. И снова скользнула к лесу, пощипывая по пути дурман-траву, разнося её запах, растворяя в сыром воздухе вязкий и сладковатый хмель.
– Мне что-то показалось… – неуверенно пробормотал следующий. – Здесь кто-то… есть.
– Проверь, – шепнула я, обнимая его за плечи. – Один шаг, приятель…
И короткий полет в скрытый овражек. И древесные корни оплетают неподвижное тело, и новая трава прорастает сквозь добычу, и земля расступается, забирая своё, торопливо пряча труп под влажной листвой. А я устремляюсь за очередной жертвой.
Никакой видимости. Никакой опоры. Никаких подсказок. И никакой жалости. Вы пришли на чужую территорию с войной. Так получите, что хотели. Тяжёлая душная тьма. Туман, хватающий за руки, заплетающийся в ногах, толкающий в спину. И насмешливо-довольный прищур оранжевой луны, скрытой тонкой пеленой облаков и высокими шатрами берёзовых крон.
Луна всегда краснеет от удовольствия. И сегодня у неё развлечений с избытком.
Последний наблюдатель с невнятным возгласом рухнул на тропу, споткнувшись о древние корни, и я присела над ним, зажимая рот и нос. Несколько конвульсивных хватов, и мшистые корни деловито потащили добычу к озеру. Я встала и раскинула руки, наблюдая. Тени растворились в серебристой мгле, и в лесу не было ни души – чужой. Только моя и дух Природы. Благодарю, дружище…
Убедившись, что лишние люди убраны, я медленно потекла обратно, осторожно пробираясь к озеру. Знакомые кусты, знакомый неудобный косогор, по которому сейчас я легко сползла туманной змеёй – и давно забытая боль, бьющая даже через ударную дозу зелья, притупляющего чувствительность.
Сначала резко ударило в грудь – возвращением, потом зажгло лёгкие, и холодный сырой воздух показался обжигающе-горячим. А потом всё тело скрутило судорогой, и я кашляла и дышала, дышала и кашляла. Лицо горело, по щекам текли едкие «луковые» слезы, в ушах бил набат. И, как показали последующие события, бил не зря – предупреждал. Но я с отвычки была так занята дыханием, что…