нечисть, а твой дух смердит вскрытым могильником. Я тебя учуяла, едва из «гробницы» вышла. Но решилась на проверку, которую ты провалил. Тебе далеки человеческие «сопли» – и откуда тебе знать, зачем люди целуются? – и мечтательно улыбнулась: – А Илюха бы не растерялся. Взял бы, что дают, и добавки потребовал. Рыжие – они такие, знаешь… рыжие. И пахнет хороший человек… хорошим человеком. А не гнилью.
Мёртвые ведьмы замкнули кольцо, став плечом к плечу. Я сбросила толстовку, пережимая вену на левом локтевом сгибе. Душа чуяла гадость… и вещая во мне вдруг замолчала. Оглушительная тишина, нарушаемая лишь всхлипывающим кашлем, пугала – и настраивала на боевой лад. Он готовится, поняла я. Я раскрыла карты и предъявила главный козырь. Теперь очередь «ворона».
– Я построила модель этой ситуации давно, когда ещё не знала толком, кто ты такой и чем тебя брать. Но я ощущаю, что не всё учла. Остались неизвестные. Что я упустила, нечисть? – я напряжённо смотрела на высокую кашляющую фигуру, головы на две возвышающуюся над кольцом мёртвых. – Что?..
Личи ударили одновременно – слепяще-белые потоки силы сошлись в одной точке, и отравленный «птиц» взвыл, исчезнув из виду, распластавшись по полу. Я начала методично считать до десяти и свивать заклятья, одно за другим, быстро плетя паутину за паутиной, накладывая одну на другую. И на девятом заклятье «ворон» встал. Лучи по-прежнему сходились в одной точке, добивая тело, а напротив меня, крылатой тьмой просочившись сквозь частокол мумий, оказалась знакомая сущность – лиловые глаза, искрящиеся разряды молний, чёрные когти.
– Ты слишком веришь своей наставнице, вещая, – проворковал он. – А старуха, конечно, не могла не промолчать об одной важной детали. Она всегда так делала – любила загадки загадывать.
Между ног мумий по полу змеёй проскользнула тень – и поднялась гигантской коброй с лиловыми глазами. Тросточка, которую я прихватила на всякий случай, смутно ощущая и… Я невольно поискала свою опору, но нашла только воздух. Который больше мне не подчинялся.
– И ты слишком привыкла к своей современности, – «ворон» наклонился, дохнув ледяным ветром. – К классификациям и застывшим формам. Мы не застываем, вещая, даже выбирая стихийную форму и путь. И всегда готовы подстроиться под другого и дополнить друг друга, если нужда заставляет.
Я сглотнула. Твою ж мать, старая ты… перестраховщица!..
– Когда мы познакомились, нас было шестеро, – искры забегали быстрее, собираясь в молнии на кончиках когтей. – А прощается с тобой счастливая семёрка, лично отобранная мною для известного дела. Без обид, маленькая вещая. С тобой было весело. Но ты заигралась. И ты…
И вот тут я услышала самые страшные на своей памяти слова. И произнёс их не «ворон». И не «змей». И, конечно, не мумии.
Из бокового коридора, скрытого тьмой, донеслось счастливое:
– Я лечу-у-у!..
Господи…
У меня внутри всё оборвалось – и тоже полетело куда-то. И всё моё существо скрутило ужасом. Боже, они же должны быть в катакомбах обе!.. И почему после активации кольца мёртвых следящие ведьмы не перекрыли все входы-выходы, обычные и телепортационные, как я просила?.. Или – перекрыли, но для Вещей видящей это орешки: грохнула раз воздушным молотом, и готово?.. Господи, я же предвидела – и я же просила…
И на автомате, стараясь опередить Русю, я разорвала на части заготовленное заклятье, с силой и матами впечатала его в обе заинтересованные морды, отскочила назад, задержала дыхание и подняла левую руку с полыхнувшим «углём». И рефлексы не подвели: меня много лет готовили к шустрой и вёрткой нечисти, плюс первичное заклятье контроля души затормозило обоих.
Из моей ладони градом посыпались развоплощения, разбивая временные тела, вытягивая из них скрытые сущности, сковывая каждую, привязывая одну к другой. Оковы высасывали силу, гася лиловые искры, прошивали сущность насквозь, не давая ни «ворону», ни «кобре» даже раздвоиться. И звено за звеном били, били, били по беззащитным духам вспышками несвойственных нечисти эмоций.
Страх, отчаяние, неуверенность, снова страх, беспомощность, тревога, опять отчаяние, растерянность, непонимание, апатия, уныние, вновь беспомощность, паника, одиночество, усталость, острая вина… Я копила их с тех пор, как ушла из дома – складывала каждую новую боль в специальный отсек в душе и консервировала, усиливала, дополняла, взращивала, а потом объединяла… и ждала. Только и ждала подходящего случая, чтобы слить всё выстраданное на тех, кто был первопричиной моих бед.
И дождалась.
Конечно, мне повезло. Я взяла напором, выиграв время – пусть всего-то с минуту, – но в случае с нечистью бывало, что всё решали сотые доли секунды. И пока «счастливая семёрка», рыча, рвала оковы и путы, Руся приземлилась, огляделась, издала удивлённое: «Ой, какие!..», по-дирижерски взмахнула руками и как жахнула… И от накрывшей склеп воздушной волны у меня помутилось и перед глазами, и в желудке.
«И ведь у неё ещё нет «угля» ведьмы…», – закралось в мысли предательское.
– У тебя его тоже не было целых четыре года, – прошелестели осенние листья, и холодные руки подхватили меня под мышки, удерживая. – Но это не мешало тебе работать через сущность нечисти, правда?
Абсолютная.
Я открыла глаза и обнаружила, что сижу – и сама не поняла, когда плюхнулась на пол. «Счастливая семёрка» замерла в неестественных позах – насекомыми в янтаре, зажатыми в мерцающем воздухе. А рядом почётным караулом застыли мумии. Картина маслом, забери меня дар… Как всё просто, когда знаешь…
– Руся, – я кашлянула, – что ты здесь делаешь?
Риторический вопрос, если вспомнить намёки Вещей видящей, но…
– Бабушка сказала, тебе нужна хорошая воздушница, – невинно отозвалась девочка и села рядом со мной на пол.
Старая великоватая футболка, поношенные мальчиковые бриджики, босые ножки – и столько силы…
– Бабушка? – переспросила я сипло и снова кашлянула. Кажется, всё-таки сорвала голос… – Воздушница? А где Надя и Ира?
– Ой, – потупилась Руся, – так заболели же…
– Заболели? – прищурилась я. – Руся, если врёшь, то ври… честно. Используй достоверные факты. Ведьмы не болеют.
– Неправда, – вскинулась племянница. – Вот ты же болеешь.
– Я не болею, – возразила терпеливо. – Я проклята палачом. А болеют люди – насморком, например.
– Неправда, – повторила Руся упрямо. – Мама и Аня болеют женскими днями. А папа болеет головой, когда работы очень много. А ты болеешь коленом. Болеть – это же от слова «боль». И девочки вот заболели. Знаешь, что вокруг приюта творилось? Ой! – и восторженно закатила глаза.
– Ты что, участвовала? – встревожилась я.
– Мне запретили, – надулась она. – Но я же видящая. И я видела. Большой был бой. И раненых много. И девочки не смогли. Зато я…
– Погоди, – меня накрыло новой волной тревоги, – а где мама?..
– Дома, – охотно отозвалась племянница. – И папа. Мама выходила, но ненадолго. Они потом вместе с Ильёй вернулись, почему-то злые. Их твоя «ящерка» привела. А потом пришла бабушка и… Ой, забыла… – встрепенулась Руся. – Бабушка же… – она вскочила. – Пойдём, Эф, бабушка же ждёт! Ей же надо показать этих…
А я поняла, что не могу встать и совсем не чувствую ног. Видать, тёмная сила, которой племянница накрыла нечисть, накрыла и меня. И проклятье палача, подпитавшись, вырвалось на свободу, разом разбежавшись по моим ногам и парализовав по пояс.
– Русь, солнышко… – начала я неловко, ибо ей врать не умела. Да и не любила.
Но девочка всё поняла сама.
– Бабушка! – оглушительно завопила она, и от её крика завибрировал воздух и зазвенело в ушах. – Бабушка, сюда! Скорее! Эфе плохо! Бабушка!
– Руся!.. – простонала я, зажимая уши.
И тьма снова расступилась, являя собственно бабушку. И по совместительству Верховную ведьму Круга. Невысокую и светловолосую, с невыразительным уставшим лицом и чёрными глазами, которые видели абсолютно всё. Тёмная ведьма сферы души – палач душ. Единственная, кто может вывернуть дух нечисти наизнанку, считав с сущности всю необходимую информацию.
Цепкий взгляд изучил меня с головы до ног, и Верховная велела:
– Быстро наверх, домой. Скажи папе, пусть прижигает «уголь». Выжигать нужды нет. Повтори: прижечь.
– Прижечь, – послушно повторила Руся, упаковывая меня в любимый «воздушный шарик». – Выжигать нужды нет.
– И сразу зови Анатоля Михайловича.
– Но, мам!.. – возмутилась я, заподозрив протез.
Но Верховная Круга, стальная женщина, никогда не обращала внимания на какие-то придушенные писки.
– Из неё надо вытянуть всю силу. Всю, Руся, до капли, чтобы лишить заклятье питания. «Ящерицы» такое умеют. Повтори.
– Всю силу, – опять повторила племянница. – Вытянуть. «Ящерице».
– А дальше твоя мама знает, что делать. Я приду чуть позже. Соберу нечисть для допроса, и за вами. Бегом!
От резкого взлёта у меня перехватило дыхание и снова помутилось перед глазами. И остался только невозможно свежий ветер, который принесла с собой Руся, и сухой шёпот осенних листьев:
– Не серчай на старуху, Аделина. Всё правильно.
Я, «недодравшись», вспыхнула как сухой порох:
– «Не серчай»? – прошипела в ответ. – Я же просила, не трогай Русю! Я бы справилась!.. Если бы ты рассказала всё – то наверняка!..
– Конечно, – призрачные пальцы сжали мою ладонь. – Я никогда в тебе не сомневалась. Только в избирательности твоей памяти.
– Что?.. – я бы села, если бы смогла.
– Нельзя выворачиваться наизнанку, – сурово напомнила Вещая видящая. – Помнишь, почему?
– Есть риск лишить силы род, – на автомате отозвалась я и заткнулась. Меня накрыло. Осознанием.
– Вот видишь, – снова лёгкое пожатие. – Да, ты бы справилась. Я видела этот вариант. Ты перекрыла все коридоры и телепорты, чтобы не пропустить Руслану, и из-за неё отказалась от договорной помощи матери. Вынудила нас возиться со взломами. И вывернулась наизнанку. И сама осталась в склепе, заперев нечисть в коконе собственной силы. И превратила бьющий ключом родовой источник в пересохший колодец. У тебя нет детей – и тебе простительно забыть об этом. Но у меня остался лишь один сильный род, ведущий начало от моей лучшей ученицы, – и я не собираюсь об этом забывать, – жёстко припечатала она.