ьше «одарённых». А когда практически все наблюдательские ведьмы оказались в приюте, безымянные пошли по наши души, но тоже очень тихо.
Я отложила заготовку и взялась за трость. Илюха сразу встал и подал мне руку.
– Спасибо… В общем, мумии – это спонтанная провокация. Мы решили попробовать и дать безымянным понять, что раз один из них убивает, то остальным тоже можно. И они повелись. Видимо, прав дедушка – прямого приказа останавливаться не было. Было лишь пожелание не палиться. И так, на мумии, мы выманили почти всех исполнителей. Ну и на «реликварий».
– О, – он закатил глаза, – я тебе его ещё припомню…
– Не надо, – немедленно отозвалась я, – склерозом не страдаю. Девичьей памятью – тоже. Обещала катакомбы – будут. Погоди, Анатоль Михайлович даст добро…
Приятель глянул на меня иронично, но развивать тему не стал. Он понял, что я поняла, но… Пока не всё рассказала – мир-дружба-жвачка. А после…
– В общем, – подытожила я, неловко ковыляя по неровной земле, – мы ждём. Ультиматум выдвинут, часть обвинений предъявлена… Наблюдатели, конечно, ушли в глухой отказ, но деваться им некуда. Они нарушили самое главное условие: прекратить и ни в коем случае не возобновлять охоту.
– А если спятившие отступницы? Те, которые умеют блокировать знак Круга и обманывать наблюдательский Договор?
– Ведьма принадлежит Кругу – так гласит Договор. Любая ведьма. Наблюдатели обязаны только наблюдать: собирать сведения и доказательства, проверять их, собирать новые, причём относительно честными средствами – то бишь никаких пыток, запугиваний, шантажа. А когда информации много – в Круг, к Верховной. Показать, обосновать и – обрати внимание! – после её согласия с подписью брать нарушительницу. И рядом должна находиться ведьма из Круга. И доставлять – только в Круг. И допрашивать – только там и в присутствии Верховных или её «рук». Если казнь – приглашается палач, если заключение – ведьму отдают наблюдателям, но любая ведьма Круга имеет право прийти и проверить, жива ли нарушительница, не замучена ли, – я остановилась и прислонилась к сосне. – Вот такой должна была быть система.
– А если нарушительница – Верховная? – спросил Илья с интересом.
– Её судят Верховные ведьмы соседних Кругов плюс новоназначенная. Никаких «внутренних дел», даже если ведьма убила наблюдателя, нет и быть не должно. И, кстати, закабалять ведьм они тоже права не имеют. Ведьмы при наблюдателях – это отдел… вроде как у людей по связям с общественностью. Перемычка между Кругом и наблюдателями, решающей, с опираясь на Договор, сложные моменты. И работа – исключительно добровольная. Те, кто продался во времена охоты, – это их проблемы, но в обоих Договорах чётко прописано, что максимальный срок продавшихся – три поколения. Три, Илюх, понимаешь. А что мы имеем? Бабушка Степанида обмолвилась, что в её договоре стоит формулировка «Пока жив род». То бишь вечность.
– М-да-м…
– И что тут ещё скажешь… – я грустно улыбнулась. – И это я закончила свою работу по сбору доказательств. А кабинетные войны за новые Договоры – да с заклинателями, да с нечистью – будут тянуться долго. В старом Договоре нам тоже не всё нравится – запрет на знания, которыми пожертвовали стародавние, и на произвольную смену сферы силы и «смешанку», численность тёмных ведьм в Кругу, контроль над экспериментами, из-за которого мы вынуждены цепляться за прошлое, чтобы случайно не изобрести… опасное.
– А ты чем займёшься?
– Высплюсь, – я поджала губы. – Вы, вредители, не оставили мне выбора. А то закрыла бы проклятье палача в прежней клетке – да под личиной на дебаты, чтобы в курсе быть, а вы…
– О, мы действовали исключительно по приказу Верховной ведьмы Круга, – Илья сделал невинные глаза.
– Не ври, – проворчала я.
– Значит, тебе можно, а мне нельзя? – он ухмыльнулся.
И всё – абсолютно всё – в смене его настроения мне не понравилось. Да, грешна, но если посмотреть на ситуацию повнимательнее и копнуть поглубже…
Я переступила с ноги на ногу и обратно, собралась и жёстко сказала:
– Илюх, а давай расставим точки над «ё» раз и навсегда. Согласен?
– Как? – приятель заинтересованно поднял брови.
Я оперлась о сосну, перехватила трость и подняла её на уровень глаз:
– Что ты видишь? Говори быстро и без раздумий.
– Трость.
– А что ты о ней знаешь? – я смотрела не мигая.
Понимание в Илюхиных глазах появилось сразу.
– Большинство людей, – сухо поведала я, опуская трость, – видят одно, знают другое, а получают, совмещая первое и второе, вообще третье, основанное на фантазиях, мечтах и комплексах. Ты увидел профессиональную обманщицу в работе, и твоей голове занозой засело – не доверять, опять соврёт и подставит, опять… Хотя в итоге ты получил то, зачем пришёл: знания о безымянных, доказательства непричастности заклинателей и много других полезных сведений и навыков, включая замеченную высшую «белку» и способ с ней сжиться. Поделились бы ведьмы с заклинателями моей информацией? Не факт. Заклинатели получили голос – и авторитет – за наш счёт. Я отдала тебе то, что мы могли бы использовать для себя. И ничего другого ты не просил, и я ничего тебе не обещала. Вспомни, с какой проблемой ты прискакал ко мне, имея в багажнике мумию, и поправь, если я не права.
Ответом – предсказуемый Удавкин взгляд.
– Короче, – я устало тряхнула головой, – если отбросить столь болезненные для тебя морально-этические аспекты, я не подвела и не предала. И помогла, чем смогла, и сдержала обещание. Я делала свою работу – и теперь ты всё о ней знаешь. И просто помочь у меня не было ни времени свободного, ни пространства. Отнесись с пониманием. Или не относись. Никак. Только не доставай больше.
Удавкин взгляд стал внимательнее, и впервые я заподозрила, что наставница так смотрела, не наказывая, нет. А понимая. И замышляя.
– Если отбросить морально-этическое… – повторил Илья задумчиво. – Мёртвая стародавняя – что с неё взять… Жизнь ведьмы – всего-то сто пятьдесят лет, а жизнь магии в ведьмах – тысячелетия, и ясно, что ценнее… И помогла, чем смогла, и сдержала обещание…
А меня вдруг накрыло позабытым ощущением прибоя. Илюха повторял за мной фразы, вырывая их из контекста и выстраивая в другой смысловой конструкции, и каждая следующая накатывала волной тревожности. Он же опытный заклинатель и поймёт, если уже не понял – я много поводов давала, врать на два фронта получалось не очень… И вырвет с корнем, а мне пока не за что держаться, кроме прошлого и…
– Не трогай!.. – прошипела я, дёрнувшись, но удрать не успела.
– Не трону, – пообещал он, прижав меня к сосне. – Не тебя.
И меня снова накрыло. Сначала – темнотой, потом – всё тем же ледяным прибоем. А потом как «прибило»… Скрутило по рукам и ногам, вышибло из лёгких воздух – и гнилым зубом без анестезии выдрало… меня. Частичку меня. Ту, что я создавала специально для безымянных. Ту, что наполовину опустошила, оглушая в некрополе «ворона» – куда я сливала боль и страхи, чем прикрывалась, как щитом, от простых человеческих потребностей и слабостей, откуда черпала силы и… И от ощущения болезненной пустоты я едва не завыла в голос. Но он пропал. Остались только слёзы. Молчаливые, безостановочные и старые-старые, запрятанные так далеко и глубоко, что…
– Прости, – хриплый Илюхин голос доносился издалека, из другого мира. – Эф, нельзя жить с одержимостью. И не говори, что больше у тебя ничего нет. У тебя же такая семья… А одержимость убьёт – физическим истощением точно. А я всё голову ломал, на чём ты живёшь – ни черта не ешь, ни фига не спишь… Или тебя убьют как бешеную собаку, если одержимость вырвется за пределы твоего контроля. И прости, что сейчас и… вот так. Вспомнишь об «угле», вернёшь ему силу – и до тебя будет не добраться никому. Извини.
Мне ему ответить было нечем. Вернее… Для этого следовало вернуться обратно, в себя, но не получалось. Я отчаянно цеплялась за его слова, чтобы не утонуть в окружающем мраке, а на большее меня не хватало.
– Парень, ты хоть понимаешь, почему жив остался? – поддержал мои попытки второй голос, в котором я безошибочно опознала деда Назара.
– Моя бабушка – мудрейшая женщина, – виноватый голос приятеля стал сухим и собранным. – Стребовала обещание беречь меня – и оно бережёт. Кстати, выжигание «угля» тоже спасает от одержимости, отрезая фантом от питания. И точно лишает его возможности убить кого-то, спасая себя. Да, Эф?
– И это тоже, – дед Назар улыбнулся. – Деля ничего не делает по одной причине. Она с детства слишком ленива, чтобы шевелиться или рисковать ради одного результата. Верно, внучка? А теперь отдай. Отдай, говорю. Или положи. Осторожнее. Мозги ей вправлю. Видишь, не в себе девочка.
И мне душевно дали подзатыльник. И второй. И третий. А на четвёртом я очнулась. Уставилась на две расплывающиеся и оттого кажущиеся совершенно одинаковыми физиономии и прошипела:
– Убью!..
– Встань и попробуй, – усмехнулся дед Назар. – Обожаю твою технику. Видел? Десять ударов за десять секунд! – он восхищённо цокнул языком. – Сейчас так никто не умеет – это древняя и уникальная методика стародавних. Но боюсь, Аделинка, год-другой к работе ты будешь непригодная.
Я вдохнула-выдохнула и пробормотала:
– Но ты же меня вылечишь?..
– Ясно дело, – бодро отозвался дед и ласково ущипнул меня за щёку. – Мозги вправим, расслоившуюся душу соберём, поплывшую личность настроим… Не волнуйся. А ты думал, Илюша, одержимость – это выдрал и всё? Нет, это подселившегося выгнал – и всё. А она как ведьма души фантом с одержимостью сама сотворила. Из себя. Из своих качеств и больных эмоций. Накопила и отполировала заклятьями, слив в фантом всё самое нехорошее и сотворив из него подобие трости – для поддержки травмированного духа. И сделала это после нападения палача. Понимала, что в любой момент может сорваться или сломаться. Боялась подвести нас и рискнула последним.
– Деда!.. – слабо возмутилась я, зажмурившись.
– А почему фантом не видно? – профессионально заинтересовался Илья. – Ни тени, ни надрезов, ни «прищепок» или «зажимов»…