– Можно мне тоже воспользоваться твоим ноутбуком?
– А ты уже и сложную технику освоила? – Егор улыбнулся, наверное, намекая на ее недавнее невежество в области высоких технологий.
– А ты обещал карту памяти очистить, – парировала она, намекая на его моральную нечистоплотность.
– Извини. – По наглой улыбке чувствовалось, что он нисколько не раскаивается. – Просто больно уж кадры получились хорошие.
– Я видела, – Настя потянулась за бокалом с виски. – И весь город видел мою голую задницу.
– У тебя шикарная задница, – усмехнулся он и отсалютовал Насте своим бокалом.
В прошлой, праведной жизни она бы обязательно покраснела, но те времена давно прошли. Когда жизнь поворачивается к тебе темной своей стороной, сразу забываешь про стыдливость.
– У меня еще есть фото с видом спереди, но его я оставил для частного использования, – сказал Егор доверительным шепотом.
– Да ради бога! – Настя пожала плечами и сделала глоток виски.
– То есть ты не имеешь ничего против? – Егор, кажется, искренне удивился.
– Конечно имею, но что‑то мне подсказывает, что мои протесты на ход событий никак не повлияют.
– У тебя очень развитая интуиция, Лисичка.
– Так ты дашь мне ноутбук?
– Если скажешь, зачем он тебе нужен.
Настя задумалась: с одной стороны, то, что ей удалось узнать, больше походило на фантастику и авантюру, а с другой, из‑за этой «фантастики» погиб уже не один человек. Конечно, она могла никому ничего не рассказывать, но все та же «очень развитая интуиция» подсказывала, что без посторонней помощи сведения, которые ей удалось раздобыть, так и останутся любопытной теорией, и если она не найдет дверь, то ключ – а медальон – это и есть ключ к разгадке – так и останется бесполезной побрякушкой.
– Ну, Настасья, колись! – Егор нетерпеливо поерзал на стуле.
– Ты мне не поверишь.
– А ты постарайся, чтобы поверил.
– Мне нужно проверить свою электронную почту, я жду одно очень важное письмо.
– Проверяй! – Егор придвинул к ней ноутбук.
В почтовом ящике Настю ждало одно‑единственное, самое долгожданное письмо. Сотрудник музея, тот, с которым ей удалось связаться, предлагал сделку: сборник в обмен на шесть тысяч долларов.
– Что это? – Егор заглянул ей через плечо.
– Это бомба, – сказала Настя шепотом, – а спусковой механизм, похоже, находится у меня…
Валентина Мыкалова. Сибирь. 1940 год
Насмешка судьбы.
А как по‑другому назвать то обстоятельство, что место, которое когда‑то казалось ей раем на Земле, теперь стало для нее узилищем?
Валентина стояла в толпе таких же ссыльных и с тоской смотрела вслед исчезающему на горизонте грузовику, доставившему их из райцентра в Бирюково. Новая жизнь не сулила ничего хорошего, но факт этот Валентину нисколько не пугал. С того дня, как арестовали отца, ничего хорошего в жизни дочери врага народа, Валентины Мыкаловой, не происходило. Переезд из одног о детского дома в другой, одинаковые в своем равнодушии лица, сиротская неприкаянность. В калейдоскопе Валентининой судьбы не находилось места ни одному постоянному элементу. Хотя нет, кое‑что было в ее жизни постоянным: отцовские карты и серебряный медальон – последняя ниточка, связывающая ее с безмятежным прошлым. Наказ отца беречь эти вещи как зеницу ока Валентина помнила очень хорошо, так же как и удивительную сказку про лисье золото. Вот и сейчас потертая кожаная папка и лисий медальон лежали на самом дне Валентининого чемодана, бережно завернутые в чистую тряпицу.
– Ну, что стоим, господа‑товарищи?! – Сочный бас разнесся в прохладном апрельском воздухе. – А ну‑ка, берем вещички да топаем за мной к сельсовету!
– Председатель, небось, – буркнула стоящая рядом с Валентиной немолодая уже женщина. – Это где ж он, ирод, тут господ увидел? – Женщина посмотрела на свои мозолистые ладони. – Хорош гусь, бабами командовать.
С соседкой своей Валентина была полностью согласна, среди вновь прибывших не было ни одного мужика, только женщины да в основном такие, как она, совсем еще зеленые девчонки.
Тем временем обладатель зычного баса, которого Валентинина соседка обозвала председателем, окинул критическим взглядом их разношерстную компанию, подергал себя за длинный ус и скомандовал:
– Эй, бабоньки, не с руки мне тут с вами церемонии разводить, мне вас еще до ночи нужно по хатам расселить. Так что давайте‑ка быстренько, без дополнительных приглашений! – Тон, которым это было сказано, был вполне человечным, и подбодренные этим фактом ссыльные нестройной колонной потянулись вслед за председателем.
Сельсовет располагался в стылой, наверное, с самой зимы не топленной хате. В просторной комнате скоро стало тесно от набившихся в нее людей. Места на самодельных лавках всем не хватило, и многие остались стоять вдоль стен. Валентина пристроилась у подоконника, из которого нещадно дуло. Председатель и еще два мужика из местных уселись за застеленным кумачовой скатертью столом, с озадаченными и немного растерянными выражениями на суровых лицах уставились на вновь прибывших.
– Я это… Евсей Петрович я, – заговорил наконец председатель.
– Очень приятно! – выкрикнул из толпы звонкий девичий голос, и председатель смущенно закашлялся.
– А уж мне как приятно, – проворчал он, откашлявшись. – Не было проблем, так вас нелегкая принесла. Вот расселяй вас тепе рь, трудоустраивай, на довольствие ставь… Ну где же это он?.. – председатель посмотрел сначала на наручные часы, а потом на одного из своих мужиков.
– Здесь я, Евсей Петрович! – В комнату протиснулся статный парень в милицейской форме. При виде уставившихся на него женщин милиционер смутился, щеки его, и без того румяные, стали ярче кумачовой скатерти. – Списки у конвоя забирал, – он помахал картонной папкой.
– Ну, списки – это дело серьезное, – председатель просветлел лицом. – Давай‑ка их сюда, Игнат Евсеевич…
Валентина всматривалась в по самые глаза заросшее густой бородой лицо председателя, а в голове ворочались смутные воспоминания…
– Да уж начинайте, ей‑богу! – проворчала уже знакомая Валентине женщина. – Холодно тут у вас, как в леднике.
– А ты, гражданочка, не командуй! – насупился председатель. – Раскомандовалась тут, понимаешь! – Он взял из рук милиционера папку, аккуратно развязал тесемки, а потом сказал: – Значицца так, та, чью фамилию я сейчас называю, встает, чтобы я ее видел, и слушает меня очень внимательно, по два раза повторять никому не буду. Уяснили, гражданочки ссыльные?
По комнате прокатился нетерпеливый ропот.
– Уяснили! – кивнул Евсей Петрович и открыл папку.
Перекличка уже подходила к концу, а Валентинина фамилия до сих пор не прозвучала. Не то чтобы ее этот факт очень расстроил, просто странно, что Марусову и Мусину председатель назвал, а ее, Мыкалову, пропустил.
– Мыкалова Валентина Ивановна? – председатель оторвал взгляд от бумаг, всмотрелся в лица сидящих перед ним женщин.
– Я здесь! – Валентина вскинула руку, привлекая к себе внимание.
Несколько мгновений Евсей Петрович разглядывал ее с какой‑то непонятной пристальностью, а потом сказал:
– А тебе, красавица, места‑то и не хватило. Видать, придется мне тебя к себе на постой брать.
– Повезло, – уже знакомая женщина бо льно ткнула Валентину в бок, – сам председатель тебя красавицей назвал. Видать, на лесоповал не погонит, работенку какую потеплее сыщет, – она растянула тонкие г убы в щербатой ухмылке, и Валентине вдруг захотелось изо всех сил ударить ее по лицу.
– Ну все, бабоньки! – председатель захлопнул папку. – Сегодня обустраивайтесь на новом месте, отдыхайте, а завтра в восемь утра жду вас у сельсовета. И чтобы без опозданий! Здесь вам не курорт, – добавил он хмуро.
Собрание закончилось, и народ потянулся к выходу. Валентина не спешила, стояла у окна, силилась вспомнить те давние времена, от которых в памяти остались лишь обрывочные, хоть и очень яркие, картинки.
– Ну, здравствуй, Валюшка! – послышался над ухом председательский бас. – Не помнишь меня? – Евсей Петрович смотрел на нее сверху вниз, прятал в густых усах улыбку.
– Дядя Евсей? – картинки сложились в одну: жаркий летний день, она на плечах у рослого бородатого дяденьки, поет песенку про гусей, отгоняет сорванной веточкой комаров.
– Узнала, значит, – председатель кивнул. – А я вот тебя сразу не признал. Ты ж тогда еще пичужкой желторотой была, а теперь вон какая красавица. За что в наши края‑то? – он понизил голос до шепота.
– Как дочь врага народа, – Валентина пожала плечами.
– Это Иван Владимирович, значит, враг народа?
– Выходит, так.
– Ох, грехи мои тяжкие, – он покачал головой, а потом вдруг сказал: – Ты, Валюшка, это… не болтай особо, что меня знаешь. Времена нынче вон какие, сама видишь. А я уж как смогу, помогу. Ну, иди уж! Игнатка тебя до хаты проводит, а мне тут еще нужно дела кое‑какие решить.
Валентина не сразу догадалась, про какого такого Игнатку говорит дядя Евсей, только лишь когда увидела, как к ним приближается тот самый молоденький милиционер.
– Ты, сынок, давай‑ка вот Валентину до нашего дома проводи, а мамке скажи, чтобы устроила девочку по‑человечески.
– По‑человечески – ссыльную? – Во взгляде Игната вспыхнул неприязненный огонек. Ну конечно, сам‑то он сын уважаемого человека, председателя лесхоза, а она дочь врага народа.
– А ты морду‑то не криви, – прикрикнул на Игната дядя Евсей. – Молод ты еще, чтобы других судить.
– Это не я ее осудил, а советская власть.
– А советская власть, по‑твоему, не ошибается никогда? – перешел дядя Евсей на сердитый шепот и, не дожидаясь ответа, скомандовал: – Делайте, что велено, товарищ милиционер!