У подъезда стояла полицейская машина.
– Подожди… – Вик разжал пальцы, и в его руке тут же блеснуло лезвие складного ножа. Одним движением он всадил его в колесо машины, а после, спрятав нож в карман, снова потащил Соню за собой. – Садись!
Он распахнул дверцы такси, поджидавшего на углу дома, и толкнул Соню на заднее сиденье. Сел сам и велел водителю:
– Быстрее! Улица Мичурина. Дом напротив ЦПК!
Машина сорвалась с места. Соня услышала вой полицейских машин, спешащих к студгородку, а после реальный мир исчез, как исчез и сидящий рядом Вик. Перед глазами Сони появился барский дом и занесенный снегом сад.
Глава 9
Зима в этом году наступила внезапно и быстро. Снегопады не прекращались две недели кряду, закрашивая белым всю пестроту осени. Небо сливалось со снежными полями, и Софье казалось, что кроме этого бело-серого полотна в мире больше и нет ничего, а все, кто живет в усадьбе, – единственные оставшиеся в живых после свирепых метелей.
Выдохнув пар, она медленно направилась к дому. Уже три недели прошло с момента отъезда Ильи Николаевича. После смерти старухи жизнь стала проще. Больше никто не глумился над ней. Девки называли госпожой, а мужики старались и вовсе не попадаться на глаза. И только высоченный бородач, невозмутимо разглядывавший ее в тот день, когда была найдена мертвой старая нянька мужа, продолжал провожать Софью внимательным взглядом ярко-синих глаз, не спеша при встрече схорониться на конюшне или в других постройках.
Такое своеволие Софью задевало, но при этом и заставляло уважать этого молчуна.
Три дня назад у них случился странный разговор.
Великан подошел к ней, когда она была на веранде, глядя на танец снежинок, и без предисловия начал:
– У меня тоже есть такой крест. Только он не губит тех, кто мне не по нраву.
– О господи! – Софья вздрогнула всем телом. Еще бы… Замечтавшись о Дмитрии, она не услышала тихий скрип снега под его валенками. – Чего тебе надо? Что ты хочешь сказать этим?
– Я знаю, что дух, заточенный в кресте, убивает всех, кто тебе не годен! Я видел тебя той ночью. На реке. Видел, как ты вела старуху. Она молила тебя ее простить! Кричала, что оберегала Илью от боли, какую причинила ему твоя нелюбовь. Но она шла за тобой, покорная воле духа, владевшего тобой в тот миг. И дух убил ее. Не ты! Я видел, как в последний миг она вцепилась в крест, который пылал адовым пламенем.
– И что тебе надо? Денег? А не то расскажешь дворовым? Моему мужу? – Софья, чувствуя накатывающий гнев, вызывающе сложила руки на груди и гордо вздернула подбородок.
– Я хочу тебе помочь. – Бородач посмотрел ей в глаза. – В тебе я вижу чистую душу, заблудившуюся в кознях судьбы. Ты не любишь барина. И амулет тебе дала твоя матушка для усмирения злых сердец. Да только одно не сказала. Он усмиряет, только если переходит от матери к родной дочери, а в тебе нет ее крови. Поэтому ты не властна над душой, заточенной в амулете. Скорее она завладела тобой. А от того, что когда-то ее пленили, поместив в амулет, и долгое время не давали вернуться к богу, стала она черной. Озлобленной, потерянной.
– Постой! Кто ты? Откуда ты так много знаешь про амулет? Про маменьку знаешь откуда? Как она может быть мне не родной, если она вышла за отца, а после родилась я? Отвечай!
– Я знахарь местный. Захар. Иногда в имении живу, если захворал кто, а так все больше в доме своем, что у реки стоит… Амулеты я знаю, потому что отец меня научил в них разбираться и делать на потребу людскую. А откуда про маменьку твою ведаю… так это, – бородач снял ушанку и старательно поскреб висок. – Я все знаю. Правда, не про всех. Видения ко мне приходят. Вот и увидел, как отец твой, граф Рощинский, с тобой, крохой, на руках, у алтаря ждет девушку в подвенечном платье. У тебя еще два брата было. Теперь они переродились в мире. Как и отец твой. А матушка твоя далеко. В Парижу…
– Я не понимаю! Как? Как ты это делаешь? И зачем говоришь все это?
– Потому что помочь хочу! И жизни невинные сберечь… Дух полностью тебя подчинит, когда ты загубишь шесть душ. Поэтому мой тебе совет: пока земля не промерзла, нужно избавиться от амулета. Надо схоронить его на могиле, где была похоронена какая-нибудь Софья, а после заказать сорокоуст по безымянным душам. Тогда заточенный в кресте невольник обретет свободу, а ты – жизнь! Иначе только смерть сможет избавить тебя от его власти.
– И… что дальше? Каждый в этом доме снова начнет сживать меня со свету? А мой муж? Он ненавидит меня и презирает! Ему нужен только наследник. А после? Отошлет меня в монастырь? – Тонкие пальчики Софьи с силой сжали нагревающийся амулет. – Лучше уходи! Я стану думать, что этого разговора не было!
– Дух злится на меня, что рассказал тебе его тайну… – Захар вдруг усмехнулся. – Он бы убил меня здесь и сейчас, да только не может. Знает, что пока ты со мной, его силы слабы… Но он будет уговаривать тебя, пугать, заманивать счастьем, только бы ты не рассталась с ним. Одно помни, – он вновь стал серьезным, – после шестой забранной тобою жизни ты полностью попадешь под его власть, и остановить тебя сможет только смерть! Обещай, что подумаешь над моими словами и завтра дашь ответ!
– Подумаю. – Кивнула Софья и отвернулась. А когда обернулась, знахаря и след простыл, вот только она снова не услышала его шагов. Точно сквозь землю провалился или… улетел?
Очнувшись от воспоминаний, она снова, как в тот день, сжала крест. Ответа Захару она пока не дала, хотя с той встречи прошло уже почти три дня. Да только и злости в ее сердце нет. И не обижает ее никто… Если и прав знахарь, она больше не тронет никого! А если и случится убийство, то по весомой причине. Уж очень она зла на своего мужа. И душой бы не поскупилась, лишь бы избавиться от него!
Порыв ветра, точно насмехаясь, плеснул ей в лицо морозного воздуха с хлопьями снега, подгоняя вернуться в дом, где ее снова ждал одинокий вечер и концерт ветра с волчьим воем. Чтобы скрасить уныние, она велела стряпухе приготовить ее любимый яблочный пирог с теплым молоком и, прихватив роман о любви, поднялась к себе в комнату.
Приключения бедной англицкой девушки, попавшей в гувернантки в семью богатого лорда, а после полюбившей его, так захлестнули Софью, что она незаметно умяла пирог, забыв обо всем. Забыв о времени. Не заметила даже, как голоса прислуги стихли и дом погрузился во тьму и тишину. На фразе: «Дверь содрогнулась от громкого, требовательного стука», она едва не взвизгнула. Ей показалось, словно кто-то и впрямь стучит в дверь. Отложив книгу, она прислушалась к густой тишине, которая вдруг раскрасилась взволнованными голосами служанок, басом кузнеца и снова гулким стуком в дверь! Сердце Софьи ушло в пятки. Она вскочила и на негнущихся ногах вышла на лестницу, прислушиваясь к голосам ввалившихся в дом путников.
– Добрались! Добрались, мать вашу! Чего встали? Снимайте с нас тулупы, шапки, валенки! Не то потоп тут вам устроим!
– Добрались, Петр Иванович! Если бы не ты! Мимо бы проехали! Как ты в той пурге фонарь заметил, ума не приложу!
– Жить захочешь, еще не то увидишь, Дмитрий Николаевич!
Дмитрий? Софья, охнув, бросилась вниз по лестнице и, встретившись взглядом с возлюбленным, замерла на последней ступеньке, не зная, подойти к нему или остаться стоять. И не потому, что ее тревожили служанки. Все дело было в лысом толстяке, в котором она узнала свата, прибывшего в день ее знакомства вместе с Дмитрием и Ильей Николаевичем.
– Добрый день, Софья Алексеевна! – улыбнулся Петр Иванович, заметив хозяйку. Он как раз успел раздеться, отдав слугам заметенные снегом и покрытые изморозью тулуп, шапку и сапоги. Подошел к девушке и, галантно поклонившись, приложился к ручке в довольно затяжном поцелуе.
– Софья! Вы еще не спите, или мы разбудили вас? – Наконец и Дмитрий, отдав соболиную шубу слугам, подошел к ней. – Впрочем, мы вас надолго не побеспокоим. Илья Николаевич просил вам письмо передать.
У него в руках оказался сложенный вчетверо лист бумаги, скрепленный сургучной печатью.
– Благодарствую… – Софья дернула рукой, высвобождаясь из толстых пальчиков толстяка. Не глядя на письмо, взяла его и улыбнулась. – И что вас привело в нашу глушь, Дмитрий Николаевич?
– Дела. И, конечно же, встреча с вами, моя дорогая невестка! – Дмитрий улыбнулся, но на дне его глаз таилось такое, что Софья задохнулась от волнения, а когда он, как того требует обычай, коснулся губами ее руки, она почувствовала, как колени становятся ватными. От приятного волнения закружилась голова.
– А может, нас накормят, напоят и уже потом спать положат? – Петр Иванович подмигнул Софье как-то двусмысленно, и она, точно ожегшись, нехотя высвободила руку из желанного рукопожатия.
– Пойдемте. – И окликнула девок. – Чего стоите? Слышали? Ступайте на кухню и все что есть несите в обеденную залу! Вина, медовухи, водки! Быстро!
Девушки торопливо бросились исполнять ее приказание, а Дмитрий только покачал головой, пропуская ее вперед по коридору.
– Вижу, ты научила слуг с собой считаться…
– Выбора не было. – Она обернулась, и губ ее коснулась торжествующая улыбка. – Либо они меня, либо я их…
Вскоре стол в обеденной зале был накрыт. Подали щи из свежей капусты, к ним кулебяку, свиной окорок, утку под рыжиками. Принесли кувшины с вином, медовухой и бутыль водки. Какое-то время мужчины увлеченно работали челюстями, поглощая яства, смакуя утку и запивая все это добрым вином. Наконец пришло время и разговорам.
– А что муж мой в столице? Все ли у него хорошо? – Софья сидела, опершись локотками на стол, и с нежностью смотрела на любимого. За него ответил Петр Иванович.
– Все хорошо, Софьюшка. Торговля идет бойко. Вот за деньгами нас отправил. Хочет в Европу отбыть. Товаров накупить, чтобы опосля в столице распродать. Все для семьи радеет!
– А когда он обещал быть? – Софья взглянула на него.
– Думаю, что к Рождеству вернется, дабы свою ненаглядную женушку проведать. – Улыбнулся тот в усы. – Соскучилась, небось, по мужниным ласкам?