– Выходит, у него не только Зинаида была?
– Не только. Он, подлец, за версту чуял любую бобылку, которая готова мужика на содержание взять.
– Не помнишь хотя бы приблизительно, с кем он?..
– Как не помнить! Может, всех не назову, но основных перечислю. Дашка Степанова, с тех самых Бегунков, откуда мы топаем. Ее дом через два дома от Козловых. В другом конце стола сидела, непрошеная приперлась…
Высик припомнил другой конец стола. Скорей всего, та грудастая и круглолицая, в цветастом платье – вокруг нее витал тот почти незаметный холодок отчуждения, который возникает вокруг полуслучайных гостей. Чуть перезревшая, но еще вполне ничего…
– Еще кто? – спросил он.
– Маруська Климова с Митрохина. Верка Акулова с Глебова. А почему это вас так интересует?
Высик не мог сказать, что его это интересует потому, что в деле постоянно возникают женщины, и вот это «женское начало» заставляет его пристальней приглядываться к представительницам прекрасного пола, хотя бы косвенно попадающим в поле его зрения. Он задумчиво проговорил:
– Видишь ли, очень вероятно, что где-то ты прав насчет бабьей мести. Слишком на твоем брате все улики сошлись, будто его специально кто закладывал. Вполне возможно, что одна из его дам, узнав о соперницах… Ты бы на кого первым делом погрешил?
– Я бы? На Верку Акулову. Лихая баба, спуску не даст, если что. Вредная, как все барыги. Акула, одно слово.
– И чем же она барыжничает?
– А чем хошь. Она говно перепродаст и деньги сделает.
– Угу. Как по-твоему, могла эта Верка Акулова водиться с дурными людьми? Скупщица награбленного, например? Укрывательница кого-нибудь из банды Сеньки Кривого?
– Что с дурными людьми она путалась, это да, – ответил Валентин Егоров после паузы. – И постояльцы случались у нее непонятные. Но вот насчет Сеньки Кривого… С ним она никак не была повязана. И хитра очень – понимала, что от таких бешеных, как Сенька, лучше держаться подальше, а то погоришь вместе с ним. И, кажись, черная кошка между ними пробежала. То ли он ей где-то подгадил, то ли она ему…
Высик насторожился. Любое упоминание о противостоянии с Кривым представляло для него интерес.
– Но, выходит, за ней сила была, раз она не боялась цапаться с Сенькой? – спросил он. – Ведь попри против Сеньки кто, защиты не имеющий, Сенька бы горло перерезал, и дело с концом. Так?
– Так, – согласился Егоров.
– Была одна давняя история, когда Сенька о Свиридова зубы пообломал…
– Действительно, давняя, – усмехнулся собеседник Высика.
– Было и быльем поросло. Но, похоже, какие-то концы истории до сих пор тянутся. Верка Свиридову двоюродной теткой приходилась. Точней, замужем за двоюродным братом его матери она была.
– Бездетная?
– Да. Иначе бы братан не стал под нее копать.
– Что с ее мужем случилось?
– Помер, что же еще.
– Как? Где?
– В одночасье, перед самой войной. В баньке парился, под водочку с пивком, сердце не выдержало.
– И, конечно, нашлись такие, которые Верку стали в его смерти огульно винить, – задумчиво проговорил Высик. – Известно, как обзаведешься дурной славой, тебе всяко лыко в строку поставят.
– Точно, нашлись. Кто говорил, она мужа в этой бане с девкой застукала и исхитрилась, значит, прибрать его втихую, а кто, наоборот, утверждал, будто это он о ее темных делишках пронюхал и мириться с ними не пожелал, вот она и поспешила ему рот заткнуть. Я так понимаю, что брехня все это. Будь Верка другим человеком, никому бы и в голову ничего не взбрело. Натуральная была смерть, по всем статьям.
– Кто ее муж был, по профессии?
– Так же, как она, счетовод колхозный. Они на пару дела вели.
– Ясно. – Высик кивнул. Егоров рассказал ему намного больше, чем он полагал. – Что ж, может, и пригодится.
– Думаете, моего брата удастся вытащить?
– Хрен его знает. Тут так: кто однажды попал, тот пропал. Но попробуем. В Глебове, говоришь, Акулова живет?
– Да. У нее дом ближе к оврагу, где деревня наискось загибается. Аккуратненький такой домик, синей краской крашен, а резные наличники – охрой.
– И банька при доме?
– Справная банька. На задах, прямо над оврагом торчит.
– Понял. Найду, если потребуется… Ба, да мы уже почти дошли! Я тебя не слишком далеко от дома увел?
– Да нет. Я за Угольной Линией живу, вон там. Прямо с этой развилки и добегу.
– Ну, бывай, Валентин. Спасибо за доверие.
– Э, что там… Это вам спасибо.
Валентин Егоров исчез во тьме. Высик медленно побрел дальше, обдумывая услышанное.
– Надо же… – Он с улыбкой покачал головой, почти повторяя жест Берестова. – Вот уж воистину не знаешь, где найдешь, где потеряешь.
– Берестов еще не вернулся? – с порога спросил Высика у дежурного.
– Никак нет. Звонил из Москвы, что утром приедет. Заработался.
– А Илья на месте?
– Как же иначе, товарищ начальник! В вашем кабинете, бдит, вахту несет.
Высик проследовал в помещение, которое дежурный гордо назвал кабинетом.
– Есть что-нибудь? – осведомился он у сержанта.
– По мелочам, товарищ начальник, – доложил Илья. – Я все в книгу учета вносил, как положено. Вот, один сосед за другим с утюгом гонялся. Укус собаки. Двое пьяных со станции…
– Хорошо. Иди спать.
– А как же вы, товарищ начальник?
– За меня не беспокойтесь. Диванчик есть, я прикорну. Все лучше, чем в моем закутке… – Официально Высику принадлежала комнатушка в одном из длинных одноэтажных барачных строений на окраине рабочего поселка, по другую сторону железнодорожного полотна, но он практически переселился в отделение милиции, чтобы прибой местной жизни не ударял в него из-за трех фанерных перегородок. – А ты ступай спать. Завтра день тяжелый.
Когда сержант был уже в дверях, Высик его остановил.
– И пусть дежурный запишет, чтобы не забыть: Матвеева участкового по Глебову, утром сразу ко мне.
– Слушаюсь, товарищ начальник!
Илья удалился, а Высик устроился на диванчике, настраиваясь на глубокий сон, который приводит в полный порядок даже если проспишь всего пятнадцать минут. А если удастся урвать несколько часов сна – тем лучше.
И сон ему привиделся смурной, бередящий. Сперва, как это приключалось лет с четырнадцати, возникли картины не принадлежащей ему жизни – той, насколько он мог логически предположить, которая была до детского дома и, не сохраненная сознательно, вылезала порой через сумасшедшие сновидения. В этих снах был свет от лампы с зеленым абажуром, и все предметы преувеличены, и, главное, мир этих снов был полон любви к нему… Сны, от которых возникала горькая ностальгия по тому, чего не помнишь.
И какие-то проулочки и закоулочки сонного тихого города, живущего достаточно сытой и размеренной жизнью. На сером фоне – чарующая витрина чайного магазина, разноцветные жестяные коробки. «Чай Высоцкого, сахар Бродского» – непонятно откуда приплывшая присказка несуществующих лет.
Потом он шел по солнечной дороге, пролегавшей между зеленых полей. Позади, в отдалении, оставалась деревушка. Сейчас, оглянувшись, можно было увидеть только скромненький силуэт церкви, возвышавшейся над прочими строениями, бабочки порхали, васильки цвели. А был он совсем маленьким, и кто-то держал его за руку – он побаивался этой огромной, грубой и жесткой руки, но при этом доверял ей, как привык доверять всему окружающему. Со стороны деревни донеслись глухие хлопки – теперь, взрослым умом, Высик понимал, что это были выстрелы, – и грубая рука крепче стиснула его детскую ручонку и быстрее повлекла по дороге. «Не бойся, заморыш, выберемся,» – услышал он голос и поднял взгляд… Облик того человека полностью стерся из его памяти – если, конечно, сон сколько-то отражал реальные события, – и всякий раз он видел совсем других и самых разных людей: происходило причудливое замещение. Сейчас Высик увидел рябое лицо и бельмо на правом глазу. И почему-то страх уменьшился, а доверие окрепло. Вот это чувство теплого доверия и обескуражило Высика больше всего по пробуждении. Что за нелепый поворот? Почему сны навевают ему ощущение внутреннего родства с кошмарным призраком? И более того, определяют его чуть ли не в союзники? Неужели они отображают некую догадку, которая у Высика еще не оформилась в ясное понимание и скребется в запертом чуланчике одной из подсобок его мозга, пытаясь выбраться наружу?
Глава 5
– Товарищ начальник! – Милиционер взял паузу, чтобы перевести дух. Высик направил этого милиционера к Деревянкину, когда уже час прошел после девяти утра – времени, когда Деревянкин должен был отметиться в милиции, а он все не появлялся.
– Ну, что? – спросил Высик, заранее чувствуя неладное.
– Мертв Деревянкин. Удавили.
«Так… – подумал Высик. – Вот и оправдалось беспокойство. Сам я сделал ложный шаг? Или я тут ни при чем – Деревянкин по своей воле допрыгался?» Вслух он спросил:
– Как и где удавили?
– В доме, в комнате его. Прямо на кровати. Видно, во сне.
– Ты охрану оставил?
– Да. Напарник дом сторожит.
– Хорошо. Пошли. Позаботься о враче и понятых.
Врач снял подушку с головы Деревянкина.
– Можно определить, когда его убили? – спросил Высик.
– По состоянию окоченения, по другим признакам – часов восемь назад.
– То есть, посреди ночи?
– Да.
Высик подошел к убитому, внимательно осмотрел, откинул одеяло.
– Обмочился… – заметил он. – Когда душат, мочевой пузырь автоматически срабатывает. Верно?
– В общем, верно, – согласился врач.
– А это что за пятно?
Врач посмотрел.
– Похоже на пятна, которые остаются от лежачего больного. Перебинтовки, внутривенные вливания, пища… Да, так оно и есть! Видите штамп? «Министерство здравоохранения». Простыня из нашей больницы. Интересно, откуда она тут взялась?
– Как же это я штампа не заметил? – укорил себя Высик и повернулся к милиционеру. – Давай сюда бабку – хозяйку!
Глухая старуха, втолкнутая в комнату, пугливо озиралась вокруг.