Высик, довольный, кивнул: правильно мыслил Никаноров, толковый парень.
Прежде чем ответить, он еще раз внимательно изучил фотографию портсигара. Портсигар был старый – не старинный, а именно старый, предреволюционных лет. Не антикварный раритет, однако вещь, достойная уважения. И великим произведением искусства не назовешь – но, опять-таки, рельефный рисунок по серебру сделан с толком, рукой мастера. Тонкие линии этого рисунка сплетались в изображение русалки, всплывающей среди кувшинок и водяных лилий и смотрящей куда-то вдаль. На заднем плане можно было различить человека на коне и в богатырском шишаке, от которого буденновка взяла свою форму, а также развалины мельницы.
Будь Высик человеком с гуманитарным образованием, он бы сказал, что, во-первых, на портсигаре изображена сцена из Пушкинской «Русалки» – впрочем, скорее, не из Пушкинской, а из оперной: во всей сцене было нечто от тяжеловесной помпезности богатой оперной постановки. И, во-вторых, он что отметил бы: автор портсигара попробовал сочетать два самых популярных в предреволюционные годы мотива, две темы, два стиля – русской старины, той «русскости», перед которой преклонялось захваченное волной патриотизма общество, и модерна, с его тонкой эротикой и вычурным изыском. Если витязь-князь, мельница и пейзаж должны были пробуждать умиление идиллической Русью, то русалка, с ее обнаженной грудью и с распущенными волосами, со всеми утонченными обводами ее тела, призвана была, конечно, навевать «смутные мечтания», в чем-то родственные «ананасам в шампанском».
В целом такое переплетение мотивов могло привести к слащавости, но мастер очень ловко справился со своей задачей и удержался на самой грани, после которой начинается пошлость.
Всего этого Высик, конечно, оценить не мог, но он очень четко представил себе, на человека какого типа, характера и социального положения мог быть рассчитан такой портсигар. Городской хлыщ, обеспеченный белоручка, не «тянущий» на золотой портсигар с бриллиантами, но много о себе мнящий, хотя особо тонким вкусом и не отличающийся, – вот кто мог с небрежным шиком открывать такой портсигар перед белошвейками или барышнями-бабочками и доставать оттуда дорогие папиросы…
– Серебро высокой пробы? – вдруг спросил он.
– Да, – ответил Никаноров. – Девятьсот сорок пятой. Хорошее серебро.
Высик опять кивнул, будто этот факт значил что-то важное, и вернулся к прежней теме.
– Естественно, я глядел насчет родственников, – сообщил он. – Полное гражданское имя Сеньки Кривого Александр Васильевич Прохоров. У нас Прохоровых хоть пруд пруди. Половина банды так или иначе – его родственники. Но отследить, не было ли у матери кого-то из них двоюродной сестры, которая бы вышла замуж за Куденко – возможно, не первым браком… Я пробовал с другой стороны подойти: выяснить, почему он снял комнату именно у этой старухи и кто ей его рекомендовал. Ничего от нее не добился. То ли действительно от старости совсем плоха стала, то ли малость прикидывается, чтобы сложностей не иметь. Мол, пришел красивый молодой человек, с виду порядочный, говорит, мол, слышал, бабушка, лишняя комнатка у тебя имеется, так не пустишь ли меня, она и пустила, а больше ничего не знает и не ведает. Но я согласен: если мы зацепим хоть одну родственную связь, то и весь клубок распутаем.
– Я бы еще раз проглядел ваши архивы, – сказал Никаноров. – Может, всплывет имя, которое проходило у нас по Архангельску, и тогда будет от чего танцевать.
– Попробуйте, – сказал Высик. – Правда, тут одна проблемка имеется. Наши архивы в войну сильно по страдали. Кое-кому паспорта восстанавливали по заявлениям – их паспортные данные оказались утрачены.
Никаноров недели две самым тщательным образом копал местные архивы и данные паспортного стола. Ничего определенного он не нашел, но несколько фамилий выписал – с тем чтобы проверить в Архангельске, потому что они ему смутно что-то напоминали. Высик с удовольствием наблюдал, как он работает. Основательность и хватка северного парня пришлись Высику очень по душе, и он даже прикидывал, не перетащить ли Никанорова к себе – если тому так хочется быть поближе к Москве.
И портсигар не давал Высику покоя. Что-то он ему смутно напоминал… Но Высик никак не мог ухватить, что именно.
В ближней перспективе все розыски Никанорова ничего не дали. А едва Никаноров уехал, произошло еще одно убийство – словно преступники глумились и над Высиком, и над всеми силами правопорядка, бросая им наглый вызов.
На этот раз погибли бывшие самогонщики в одной из дальних деревень (бывшие ли? – иногда сомневался Высик; хоть и дали слово завязать, но…), через которых Высик вышел в свое время на прямой след к логову Кривого – они были, так сказать, официальными поставщиками его двора. Их буквально на куски искромсали. Тоже было похоже на сведение счетов. И на попытку устрашения. Но преувеличенная жестокость вдруг породила у Высика сомнения, что основной побудительный мотив бандитов – месть. Слишком тщательное подражание чьему-либо почерку, в том числе почерку убийств, всегда подразумевает какой-то умысел с дальним прицелом: попытку отвлечь внимание от чего-то. Да, очень напоминает ведьмины круги – определишь по нескольким грибам радиус такого круга, и двигайся по нему, стриги грибы, да только грибы – отравленные; и не ложный ли ведьмин круг ему сейчас подсовывают? Стоило забрезжить сомнениям, как Высику пришло в голову одно простое соображение: при всей вызывающей дерзости этих убийств на них не то что не обогатишься – не прокормишься толком. А всякая банда возникает ради того, чтобы иметь поболее от своей преступной деятельности. Пока что только налет на дачу в «Красном химике» можно было с натяжкой отнести к вылазке не только ради устрашения, но и ради наживы, да и то… Оставалось два варианта: либо бандиты обитают среди мирных жителей округи, работают на фабрике, в одном из колхозов или где-то еще, так что могут, как оборотни, не заботясь о хлебе насущном, время от времени собираться и совершать свои вылазки; либо немыслимые убийства – лишь пускание пыли в глаза, способ замаскировать действительно серьезную деятельность, неприметную, от которой они имеют реальный доход. Так сказать, старательно отводят глаза властей от чего-то, направляя их взгляды совсем в другую сторону. Высик больше склонялся ко второму варианту. Жизнь округи была такова, что любого, ведущего двойное существование, очень скоро засекли бы, как он там ни таись и ни подтасовывай алиби. Может – и скорее всего – в милицию напрямую об этом не сообщили бы, но слухи о странностях того или иного человека до Высика обязательно дошли бы, и он не замедлил бы к этому человеку приглядеться, а там уж «коготок увяз – всей птичке пропасть». Высик, конечно, проверил самым тщательным образом, не брал ли кто постоянно отгулы и не сказывался ли больным в дни преступлений, не обращали ли внимания соседи на странные отлучки кого-либо, несколько раз прошел по ложному следу, приведшему в никуда (в одном случае – и смех и грех – невольно помог разъяренной жене застукать неверного мужа прямо в кровати с любовницей), и укрепился во мнении, что искать надо нечто тихое, невидное, совсем не похожее по почерку на совершенные убийства.
Что же это могло быть? И зачем надо было маскировать свою основную деятельность таким странным способом – громко заявляя о своем существовании? В этом тоже был какой-то тонкий расчет – принимая во внимание отличную организацию преступников, их размах: аж в Архангельске прибрали того, кто мог оказаться их слабым звеном, подкинув при этом обманку в виде портсигара с отпечатками пальцев и кого-то, внешне похожего на Кривого, и позаботились, насколько могли, чтобы слухи об этой обманке докатились до округи Высика, наводя на вверенное ему население суеверный ужас…
Эге, подумалось Высику, да не в Архангельске ли стоит искать ответ?
Или Архангельск – тоже отвлекающий маневр? И разгадку надо искать совсем в другой точке необъятных пространств нашей страны?
Глава 3
Розыски в Архангельске ничего не дали. Имена, показавшиеся Никанорову смутно знакомыми, оказались либо просто похожими, либо случайными совпадениями. Что до соображений Высика, которыми он поделился с Никаноровым и через него с архангельским угрозыском вообще, то теоретически они были сочтены интересными, но на практике ничего из них выжать не удалось. Проверили по всем типам преступлений, составляющим особую специфику портового города: контрабанда, спекуляция валютой, подпольные злачные заведения для зарубежных моряков и тому подобное – и нигде не удалось выявить таких постоянных повторений персонажей и обстоятельств, которые могли бы указывать на стоящую за преступной деятельностью единую организацию. Заодно, правда, поймали несколько мелких сутенеров да накрыли один притон, но это, пожалуй, и все…
Высик встрепенулся и, выходя из задумчивости, с рассеянным удивлением поглядел на бумагу, которую так и держал в руке. Не мешает проверить…
Он опять позвал Берестова и, когда тот появился, протянул ему бумаги, только что извлеченные из сейфа.
– Здесь, среди всего прочего, два списка Никанорова. Один, который он составил себе по нашим документам, и другой, который зимой нам переслали из Архангельска, на задержанных и взятых под наблюдение по проверкам наших предположений. Прогляди их, держа в уме не Кривого, а Свиридова. Вдруг что-то покажется знакомым.
Берестов уселся за стол Высика и стал проглядывать бумаги. Высик курил, отвернувшись к окну.
– Вот оно! – через некоторое время провозгласил Берестов. – Смотрите, в Архангельском списке… Фамилия той девки зарезанной была Плюнькина – я же помнил, что смешная такая фамилия. А здесь есть некая Мария Плюнькина по прозвищу «Машка-Плюнь». Фамилия нечастая…
– Хорошо! – Высик потянулся, расправил плечи. – Мария Плюнькина, – добавил он, со своей отличной памятью на имена, – кроме всего прочего, проходила одной из свидетельниц по делу об убийстве Куденко. Была на квартире, где Куденко появлялся с двойником Сеньки Кривого. Против нее ничего не было, так что ее допросили и отпустили. Но вот что интересно: если она из наших, то должна была знать Сеньку. И сообщить органам имя или хотя бы прозвище неизвестного с бельмом. Но она заявила, что видела этого человека впервые. И потом. В Архангельске проверяли всех, попавших на заметку, откуда они и какая у них родословная, специально выглядывая, не происходит ли кто из нашего местечка. Как же они могли пропустить Машку-Плюнь?