– Ну, ты даешь, начальник! Если кто такую расписку увидит – все решат, что я стукач.
– Правильно, решат. Только никто ее не увидит. Если будешь хорошо себя вести. А вздумаешь податься в бега – я эту расписку обнародую, и тебе ни одна сволочь помощи не окажет. А то еще и пришьют. Сам посуди, как я могу тебе стопроцентно доверять? Взялся невесть откуда, попался на попытке кражи… Мне подстраховаться надо. И потом, я с помощью этой расписки тебя от тюрьмы отмазать смогу… если ты мне поможешь.
– С этого бы и начинал. Мне вам помогать не в мазу, так что…
– А тебе ничего особенного делать не надо. Поселишься по указанному адресу. Упомянешь, что ты из Архангельска. Каждое утро будешь приходить в милицию – отмечаться, что не сбежал. Заодно расскажешь, что там делается. Кто приходил, кто уходил, сколько народу видел, не обращался ли к тебе кто, не пытался ли знакомство завязать. Если ничего не будет происходить – так и скажешь, что ничего не было. Дня три там посидишь, а потом подумаем, как тебя дальше в жизни пристроить.
– В общем, в суки меня вербуете, как ни крути… – проворчал Деревянкин.
– А куда тебе деваться? И потом, работка непыльная. Давай, пиши расписку и топай до хаты.
– Лучше уж на нары… – начал Деревянкин и умолк под гипнотизирующим взглядом Высика.
Высик подождал, пока он распишется, забрал у него расписку, взял чистый листочек бумаги.
– Вот, смотри. Топаешь до конца Угольной линии. Метров через сто три дома, деревенского типа. Стоят свободно: видно при каждом раньше был большой огород, но теперь только утоптанная земля осталась. Тебе надо в первый дом. Хозяйка – Надежда Петровна, глухая и слабоумная старуха. Но выгоду свою знает. Скажешь ей, что слышал, мол, у нее свободная комната имеется. Поторгуйся для порядку. Но если что, мы тебе еще деньжат подкинем.
– Угу, – отупело кивнул Деревянкин, запоздало ошеломленный тем, как легко и энергично его раскрутили: он сдался и готов был безропотно принимать судьбу.
Потом Высик смотрел из окна, как Деревянкин удаляется по улице и исчезает за углом, и ему было неуютно. Не то чтобы кошки скребли на сердце, но… Не слишком ли опрометчиво он поступил? В задачке с Деревянкиным еще оставалось несколько неизвестных, и запускать его в дело, не зная хотя бы приблизительно параметров этих неизвестных… В частности, Высик не сомневался, что о чем-то Деревянкин все-таки умолчал. Знать бы, о чем именно. О чем-то, связанном со Свиридовым? С Марией Плюнысиной? С целью его возвращения в родные места? В зависимости от ответа вся картина могла резко поменяться.
Высик корил себя, что спорол горячку, что поддался желанию сделать азартный ход. Но в свое время появление Деревянкина в день очередного зверского преступления казалось Высику не случайным совпадением, а почти тайным знаком судьбы. В такой хитрый узел все заплелось, что приходилось ловить сигналы из воздуха, фиксируя любую странность и любое неожиданное совпадение. Может быть, это означало действовать методом тыка – но методом тыка разумного и целенаправленного.
И все-таки…
От тягостных предчувствий Высик невольно опять переключился на мысли о появившемся в округе «призраке».
… В середине февраля стайка местных мальчишек – вечно эти пацаны повсюду лезут! – примчалась из большого леса насмерть перепуганная, с воплями, что они видели призрак Сеньки Кривого. Как выяснилось, они углубились в лес, влекомые интересом к логову уничтоженной банды. И там, у полуутопленного в землю бревенчатого строения, им померещился огромный рябой детина с бельмом на глазу.
Высик немедленно лично отправился в лес, чтобы развеять слухи, но ущерб уже был нанесен. В округе с новой силой заговорили о живом мертвеце.
Что действительно обнаружилось – так это то, что в утепленной землянке кто-то обитал. Еще не остыло грубое подобие печи, которым обогревалось помещение и на котором можно было готовить пищу. Один из лежаков был застелен достаточно свежими одеялами.
Высик попробовал пройти по следам – довольно крупным, говорящим о немалом росте того, кому они принадлежали. Он прошел через большой участок леса и выбрался на проезжую дорогу, которая привела его к поселку близ полустанка. Там следы, естественно, затерялись. Это была уже не его территория, и он обратился за помощью к коллегам. Работники соседнего отделения милиции провели тщательное дознание по поселку. Высик снял точный рисунок с четких отпечатков в нетронутом свежем снегу, и этот рисунок сравнивали с подошвой обуви подходящих размеров буквально в каждом доме поселка.
Нечего и говорить, что эта проверка ничего не дала – в чем Высик, кстати говоря, почти и не сомневался. Зная хитрость преступников, он был уверен, что ему подкидывают очередной ложный след, – если, конечно, это и вправду были преступники, а не какой-нибудь случайный бродяга.
Обувь такого же образца оказалась у четырех людей – и у всех у них было железное алиби. Один находился на работе, второй крышу ремонтировал и весь день торчал на виду у всего поселка… Расспросили и кассиршу на станции, кто в такой-то промежуток времени брал билеты на поезд, и не было ли среди пассажиров крупного мужчины. Кассирша такого не помнила но указала, что билет вполне можно было приобрести и на другой станции, входящей в их тарифную зону, – или, скажем, взять в Москве билет в оба конца: многие так делают, удобства ради.
Через два дня, несмотря на то, что Высик проявлял особую бдительность и усилил (насколько было возможно при нехватке кадров) постовое наблюдение за узловыми дорогами района, был разгромлен сельпо деревни Митрохино и убита заведующая этим сельпо. Высик сразу обратился к соседям, с которыми до того договорился, что они некоторое время будут держать под неусыпным надзором тех четырех, у которых обувь совпадала с образцом. Как и следовало ожидать, ни один из этих четырех никак не мог быть причастен к бандитской вылазке.
Высик из кожи вон лез, чтобы найти хоть какую-нибудь зацепку. Проверка всех возможных отпечатков пальцев, многократные перекрестные допросы свидетелей… А сколько он корпел над учетными книгами сельпо, над всей финансовой отчетностью! Тоже впустую. Да, водились за погибшей мелкие грешки, но никак нельзя было заподозрить, что она сплавляла на сторону крупные партии товара и что ее прибрали, заметая следы, когда она совсем проворовалась. К тому же на том, что имелось в сельпо, особого капитала не наживешь…
Но ведь была же причина, по которой убили именно ее, а не кого-то другого!
Была ли?
Бандиты, судя по всему, больше нагадили, чем награбили. Так что, это выплеск беспричинной злобы? Демонстрация безнаказанности? Запугивание? Напоминание о себе?
А тут опять объявился призрак Кривого. На этот раз его видели многие. Высик, совсем озверевший, выехал на место потустороннего явления: к старому скотному двору за усадьбой, давно пустующему, полурастащенному на ремонт изб. От того, что он обнаружил в одном из более или менее уцелевших помещений скотного двора, даже у него по спине забегали мурашки.
В большой луже крови, подмерзшей за ночь, валялись тела трех неизвестных, буквально изрубленные на куски. Похоже, их так и убивали – отрубая руки и ноги.
Личности неизвестных удалось установить довольно быстро. Они оказались заезжими молодцами из Харькова, проходящими по картотеке харьковского угрозыска во всесоюзном розыске по подозрению в ограблении сберкассы.
Одного из убитых звали Анатолий Захарович Куденко.
Высик немедленно связался с Архангельском и попросил проверить, не успели ли там отметиться Куденко номер два и его сотоварищи: некие Александр Балашов и Иван Ярегин.
Ответ пришел через несколько дней. Куденко номер два имелся в архангельских архивах, по делу о вооруженном ограблении. Пребывание двух других в Архангельске ни разу не отмечалось. Никаноров сообщил Высику, что они попробуют прощупать старые связи Куденко номер один, хотя прошло много времени, и определить возможные контакты кого-либо из троицы, в том числе Куденко номер два, с Владимиром Захаровичем Куденко, явно братом погибшего налетчика, будет сложно.
Заново поворошили и круг знакомств Куценко номер один. Результат был смутный и неосновательный. Кто-то вроде слышал, как Куденко вскользь упоминал, что у него есть брат, кажется, даже брат этот приезжал к нему в гости – но ничего определенного… Балашова и Ярегина никто не признал: ни по имени, ни по фотографиям, пересланным в Архангельск из Харькова. Насколько искренним было это неведение, трудно сказать.
Высик попросил харьковский угрозыск проверить Куценко, Балашова и Ярегина на контакты с выходцами из его округи. А сам, в ожидании ответа, попытался построить общую картину происходившего.
Если предположить, что на его территории произошла сшибка двух банд – предположение наиболее логичное и естественное, – то чего они не поделили и за что боролись?
Ответить на этот вопрос могла личность убитой. Допустим, думал Высик, такую схему. Она работала на банду «призрака». Приехавшие «командировочные» прибрали ее, чтобы показать, что с ними шутки плохи. После этого «командировочные» готовы вести переговоры от имени своих хозяев – с позиций силы. Но банда «призрака», мнимо согласившись на переговоры, расправляется с «командировочными», демонстрируя этим, что у них силы еще поболе, и пусть никто не смеет ваться в их епархию.
Однако случайного или малозначащего человека в таких ситуациях прибирать не станут. Значит, эта заведующая сельпо играла в банде «призрака» достаточно важную роль. Какую?
При этом не стоит забывать, что в «операции устрашения» участвовал родной брат Куденко, успевшего поработать на банду «призрака» – и списанного в расход, едва он засветился отыграв свою роль.
Высик попробовал еще раз пересмотреть родственные и дружеские связи убитой заведующей, Зинаиды Прокофьевны Ниловой, незамужней, сорока двух лет. У таких женщин частенько бывают любовники определенного сорта: не очень-то совестливые рвачи, умеющие ублажать бабу-переспелку, если им от этого перепадают жизненные блага, и преспокойненько бросающие ее, едва источник благ иссякнет. Тут надо лишь соседей опросить, потому что как бы осторожно и скрытно ни встречались любовники, а соседям всегда все известно. Иногда даже жалко становится ненужных усилий скрыть очевидное, от которых это очевидное становится только заметней.