–Язайду одна,– произнесла она, разглядывая табличку.– Когда Яков Иосифович будет готов к беседе, позову вас.
Ждать пришлось довольно долго, наверное, клиент оказался крепким орешком. Наконец, из-за двери послышалось:
–Дамы, прошу вас!
Кабинет главврача был огромный: три окна с одной стороны и стеллаж-картотека– с другой. Вцентре– обшарпанный переговорный стол, такой длинный, что при желании за ним, наверное, смог бы разместиться весь здешний персонал. Вдоль стола с двух сторон располагались разномастные стулья, а в торце буквой «т» громоздился еще один стол, обтянутый потертым зеленым сукном и заваленный кипами картонных папок и каких-то бумаг. Арина решила, что в папках хранятся истории болезни пациентов. Ачто еще могло бы в них быть? На стене, противоположной двери, как раз над столом, висели портреты: в центре президент, а по бокам Юнг с Фрейдом. Замечательная композиция, очень вдохновляющая!
Саломея стояла у одного из окон, скрестив на груди руки. Вид у нее был усталый. Похоже, Яков Иосифович Штерн и в самом деле не сразу поддался ее чарам.
–Не знал, что нынче в органах служат одни дамы,– послышался из-за кипы папок сиплый, с пришепетыванием голос, и Арина только сейчас обратила внимание на хозяина этого странного кабинета.
Он был уже немолодым, лысым, носил очки в роговой оправе, которые на мелком лице казались монументальными. Из-под белоснежного накрахмаленного халата выглядывал небрежно повязанный узел галстука и ворот не слишком свежей сорочки. Из нагрудного кармана торчала целая батарея ручек. Арина насчитала семь штук.
–Ваша коллега,– Яков Иосифович, привстав, чуть удивленно посмотрел на Саломею, словно никак не мог поверить в реальность происходящего,– убедила меня в необходимости нашего э… сотрудничества, но считаю своим долгом напомнить о святости врачебной тайны.
–Ужасный бюрократ,– сказала Саломея едва слышно.– Иредкостный сухарь.
Теперь ясно, почему Яков Иосифович Штерн воспринял их как теток из органов, а не очаровательных прелестниц. Прелестницы в частности и дамы в целом его не волновали. Якова Иосифовича интересовали только бумажки, распоряжения, положения– то есть вся та ерунда, которой был завален его кабинет. Саломее пришлось импровизировать, на ходу изменять свой план. Кстати, камея теперь была у нее в руке, а не на шее. Значит, пустила в ход тяжелую артиллерию.
–Да не стойте вы! Вногах правды нет.– Сам Яков Иосифович сделал еще одну вялую попытку приподняться из-за стола, но тут же плюхнулся обратно. Выказал уважение, как умел.– Присаживайтесь.
Они с Анук опустились на хлипкие стулья. Марго пристроилась напротив, а Саломея так и осталась у окна, поигрывая камеей.
–Ну-с, что вас интересует?– Главврач выдернул из нагрудного кармана одну из ручек, словно собирался конспектировать их разговор.
–Один ваш пациент,– начала Анук, бросив на Арину предупреждающий взгляд. Не вмешивайся– вот что он означал.
–Какой именно, позвольте полюбопытствовать?
–Некто Бабаев Альберт Петрович.
–Так я и знал.– Яков Иосифович страдальчески вздохнул.– Просто нутром чуял, что это еще не все, что ваши с меня так просто не слезут. Ая, между прочим, сигнализировал, докладные писал.
–Какие?
–Атакие! Третий корпус совершенно ветхий, перекрытия там деревянные, проводка столетней давности. Япредупреждал, что добром это не кончится, я замучился штрафы платить пожарным! Ав ответ мне знаете что говорили?– Он поднял вверх указательный палец.– Мне говорили: «Своими силами справляйтесь, Яков Иосифович, хозрасчетно». Акакой у нас тут хозрасчет? Скажите мне на милость! Государственное предприятие! Вот и имеем то, что имеем.
–Ичто мы имеем?– поинтересовалась Анук.
–Имеем пожар, едва ли не дотла сгоревший третий корпус и сбежавшего пациента. Еще хорошо, что без жертв обошлось. Бог миловал.
–Совсем без жертв?– спросила Саломея и, словно невзначай, качнула камеей.
На мгновение глаза за толстыми линзами остекленели, а потом Яков Иосифович заговорил быстро и испуганно:
–Ну, как сказать… Жертва одна все-таки приключилась, но не фатальная. Уверяю вас, уважаемые. Митрофанов уже и к работе приступил, значит, обошлось без последствий.
–Кто он такой?
–Санитар, дежуривший в третьем корпусе в ту ночь. Там и корпус-то совсем небольшой, всего на шесть одиночных палат, три из которых пустовали. Особо буйных у нас тогда и не было. Яимею в виду пациентов. Бабай самый сложный, который за убийство…
–Стоп,– сказала Анук и мягко хлопнула ладонью по столу.– Почему Бабай? Увас тут практикуют клички?
–Боже упаси!– Яков Иосифович испуганно отшатнулся, выдернул из кармана еще одну ручку, сжал в кулаке.– Унас тут этика и деонтология. Мы с пациентами не фамильярничаем.
–Тогда почему Бабай, а не Бабаев?
–Потому что специфика работы такая.– Он удивленно посмотрел на ручку в своем кулаке, икнул и осторожно отложил ее в сторону.– УБабая, то есть у Бабаева, расщепление личности. Это если в двух словах. Слышали про такое? Это феномен, при котором в человеке уживаются сразу несколько личностей. Так вот у Бабаева их было две: милейший, талантливый альтист Альберт Бабаев и законченный психопат, который отзывался исключительно на кличку Бабай.
–Икак они уживались?– спросила Анук.– Ягде-то читала, что личности могут даже не знать о существовании друг друга.
–Эти знали!– Яков Иосифович сдернул с носа очки, не слишком свежим с виду носовым платком начал протирать стекла.– И, я вам доложу, они нормально ладили. Более того, в последние два года у пациента наблюдалась стойкая ремиссия, мы даже сделали ему некоторое послабление режима.
–Какое именно?– Анук и Саломея многозначительно переглянулись.
–Ничего, что выходило бы за рамки. Все в пределах инструкций и нормативов. Прогулки в специально отведенном месте, под неусыпным присмотром, разумеется. Вы поймите,– сказал Яков Иосифович задушевно,– он же по сути своей несчастный человек, который не оступился даже, а тяжело заболел. Понимаете, о чем я?
Они дружно кивнули. Умом Арина все понимала, но вот принять происходящее никак не могла.
–Яговорил про длительную ремиссию? Кажется, да. Так вот, в состоянии ремиссии Альберт Бабаев был совершенно адекватным человеком, тонким, интеллигентным. Разве что…– Главврач запнулся.
–Разве что?..– Анук приподняла брови.
–Он был слишком ранимым, я бы сказал, хрупким. Альберт просил книги, мы ему их приносили. Все, что смогли найти в нашей библиотеке. Иего сводная сестра всякий раз приносила, когда навещала.
–Она часто его навещала?– Саломея снова качнула камеей.
–Раз в месяц обязательно. Иногда чаще. Она очень, ну просто очень хорошо на него влияла. Редко, знаете ли, бывает, чтобы после такого страшного злодеяния родственники не отворачивались, а, наоборот, поддерживали. Да-с…– Яков Иосифович снова водрузил очки на нос и продолжил:– Это сестра попросила, чтобы Альберту позволили играть. Она хотела принести ему альт, но струны… Вы сами понимаете, струны– это определенная опасность и… соблазн. Ау нас режимное учреждение.
–Вы не позволили?
–Не позволил принести пациенту альт. Мы сошлись на флейте из такого легкого, не несущего никакой опасности дерева. Как он на ней играл!– Яков Иосифович откинулся на спинку стула и прикрыл глаза.– Он играл так, что даже я был готов разрыдаться. Вот такая великая сила таланта! Ипоэтому вдвойне обидно…– Он замялся.
–Обидно, что талант томился в темнице?– вкрадчиво поинтересовалась Анук.
–Да господь с вами!– Главврач замахал руками.– Впервую очередь я профессионал и только лишь потом ценитель прекрасного.
На ценителя прекрасного он никак не тянул, но кто знает, какое сердце скрывается под броней из накрахмаленного халата.
–Что-то произошло?– спросила Арина.– Что-то должно было случиться, чтобы вместо милейшего Альберта снова появился Бабай.
–Не знаю.– Яков Иосифович развел руками.– Если что-то и произошло, то не во внешнем мире, а во внутреннем.
–Когда снова появился Бабай?
–Около трех месяцев назад. Изнаете, пожалуй, кое-что в самом деле произошло. Как я мог не придать этому значения?! Однажды его сестра приехала на свидание не одна, а со своей знакомой, очень милой дамой, моей коллегой.
–Она тоже была психиатром?
–Нет,– впервые за весь разговор Яков Иосифович улыбнулся.– Она была гематологом, но, помнится, обмолвилась, что оставила практику ради какой-то другой работы. Женщины, знаете ли, очень непостоянные существа.
Он сказал это и тут же испуганно замер, осознав, что в его кабинете сейчас сразу три таких существа.
–Она представилась?– спросила Анук, улыбаясь одобряюще.– Та непостоянная женщина.
–Марта! Ее звали Мартой,– выдохнул главврач и выдернул из кармана еще одну ручку.
–Сколько раз она приходила?
–Яне помню точно, но, думаю, не меньше пяти. Поначалу ее визиты сказывались на Альберте очень благотворно. Музыка, книги… Явам уже говорил.
–Апотом?
–Она перестала приходить, и вернулся Бабай.
–Вчем это проявилось?– Анук теперь то и дело переглядывалась с Саломеей. Та хмурилась, камея на изящной цепи раскачивалась из стороны в сторону, увеличивая скорость.
–Все началось с птиц.– Главврач не сводил взгляда с камеи.– Альберт прикармливал голубей, сыпал на подоконник крошки и наблюдал, как птицы их клюют. Это антисанитария, конечно, я все понимаю, но иногда внутренняя чистота важнее внешней. Япопустительствовал, каюсь…
Он говорил это таким тоном, словно попустительствовал не кормлению голубей, а как минимум растлению малолетних.
–Ичто случилось с птицами?
–Страшное. То есть не укладывающееся в голове совершенно. Они были уже практически ручными, ели с ладони, ничего не боялись. Понимаете? Птицы ему доверяли, и Альберт их любил. Апотом снова появился Бабай…
–Иубил птиц,– закончила за него Саломея.
Яков Иосифович горестно кивнул. Из-под маски бюрократа и крючкотвора выглянуло нормальное человеческое лицо.