–Он свернул им шеи, а потом ощипал. Когда утром дежурная медсестра заглянула к нему, вся палата была усыпана голубиными перьями, а сам Бабай спал сном младенца прямо на полу.
–Икто проснулся утром?– спросила Анук.– Альберт или Бабай?
–Альберт. Изнаете, он был в ужасе от совершенного, плакал, как дитя. Апотом попросил стопку бумаги. Знаете, что он с ней сделал?
–Изорвал на мелкие кусочки,– неожиданно для себя самой сказала Арина.
Все присутствующие посмотрели на нее удивленно, а Яков Иосифович так и вовсе с ужасом, будто она только что клещами вырвала из него врачебную тайну.
–Откуда вы…
–Догадалась.– Она пожала плечами.– Что еще можно сделать с бумагой? Вы ведь не давали ему ручки?
–Конечно, нет!– Главврач похлопал себя по карману, проверяя свой неприкосновенный запас.– Но, признаться, я думал, он займется оригами. Это ведь очень успокаивает.
–Аваш пациент успокаивался по-другому. Он говорил про зуд в голове и руках?
–Да.– Яков Иосифович посмотрел на нее поверх очков.– Именно так он и говорил. Мы пробовали колоть ему седативы, но те не помогали. Он мучился. На физическом уровне, понимаете? Однажды он разорвал в клочья постельное белье. Под клочьями я имею в виду лоскутки не больше спичечного коробка. Аэто тоже все казенное… Больше без бумаги мы его не оставляли. Старые газеты, журналы, ветошь– все несли в третий корпус. Альберт работал эффективнее любого шредера.
–Иэто помогало? Зуд проходил?– спросила Анук, поигрывая портсигаром.
–Вы хотите курить?– догадался Яков Иосифович.– Курите, не стесняйтесь! Авот хотя бы сюда.– Он порылся в завалах на своем столе и поставил перед Анук чашку со следами высохшей заварки.– Ятоже был из любителей, но бросил год назад. Мотор, знаете ли, начал пошаливать.
Вздохнув с облегчением, Анук благодарно кивнула и закурила.
–Это помогало.– Яков Иосифович постучал ручкой по столу.– Но не особо. Знаете, что для него было верхом наслаждения? Упаковочная пленка! Своздушными пузырьками, которые можно лопать.
Арина невольно усмехнулась. Лопать такие пузырьки нравится не только умалишенным, но и вполне вменяемым. Есть в этом что-то успокаивающее и завораживающее.
–Пленку привозила сестра Бабаева. Уж не знаю, где она ее доставала в таких количествах. Это было самым действенным средством. Конечно, довольно странный способ контроля и лечения,– Яков Иосифович виновато улыбнулся,– но ведь и Альберт Бабаев не самый обычный пациент.
–Что больной делал, когда кончались и бумага, и пленка?– спросила Арина.– Они ведь все равно иногда кончались.
–Кутру почти всегда.– Яков Иосифович кивнул.– Итогда Альберт грыз ногти. Жестоко, по-звериному. Мне даже порой казалось, что он мог бы, как попавший в капкан волк, перегрызть себе лапу. То есть руку.
–Что случилось перед пожаром и побегом Бабаева?– Саломея с интересом разглядывала свои ногти и вопрос задала словно от нечего делать.
–Япомню, накануне приезжала его сестра, привезла упаковку пленки и сушки. Бабаев любил их, потому что они хрустят на зубах.
–Как кости,– сказала Арина тихо, однако ее все равно услышали.
–Странное сравнение, но, пожалуй, верное. ВБабае вообще было очень много от хищника. Достаточно вспомнить голубей.
–Акак насчет людей?– поинтересовалась Анук и выпустила струйку сизого табачного дыма.– На них он никогда не нападал? Яхочу спросить, после того жуткого преступления Бабаев вел себя смирно?
–Вы что-то говорили про санитара,– поддержала Анук Саломея.– Что с ним случилось? Только не врите нам, пожалуйста.
Камея снова качнулась, и главврач уставился на нее зачарованно.
–Митрофанов дежурил той ночью как раз в третьем корпусе. Он и медсестра. Пациентов было мало, я уже объяснял. Бабаев весь день был спокоен, даже играл на флейте. Яеще подумал грешным делом, что это добрый знак. Аночью ему вдруг стало плохо. Митрофанов рассказывал, что заглянул в смотровое окошко и увидел, как Бабаев корчится на полу в судорогах. Митрофанов кликнул медсестру, а сам вошел в палату.
–Он крупный, этот ваш Митрофанов?– спросила Саломея.
–Обыкновенный. Не Геракл, конечно, но и не хлюпик. АБабай как раз наоборот, телосложения изящного. Вот Митрофанов и зашел, а дальше…– Яков Иосифович со свистом втянул в себя воздух. Было очевидно, что продолжать ему не хочется.– Бабай на него напал, как дикий зверь. Да, именно так– как дикий зверь. Сдавил своей флейтой шею Митрофанову. Давил, пока тот не потерял сознание, а потом устроил пожар.
–Как?– Саломея нахмурилась. Ей не нравился этот разговор так же, как и главному врачу.
–Митрофанов курящий, у него при себе всегда спички.
–И?..
–Испирт во фляге.– Яков Иосифович покрылся нездоровым багрянцем, дернул узел галстука, словно его самого только что душили флейтой.– Японимаю, что нельзя, что это нарушение трудовой дисциплины, но и вы меня поймите! Кадровый провал… катастрофа. Зарплата у санитаров– слезы. Все разбегаются. Вот и приходится закрывать глаза на нарушения.
–Мы вас не виним,– оборвала его Анук довольно нетерпеливо.– Мы просто хотим узнать, что случилось той ночью.
–Бабай устроил пожар, полил свою кровать спиртом, поджег и выбежал из палаты, а потом, надо думать, пробрался в санитарскую, украл деньги и одежду у одного из санитаров.
–Адальше что? Увас же охрана на воротах.
–Да, вот только забор дырявый. Вбюджете дыры и в заборе тоже. Яуже сколько раз сигнализировал…
–Ясно. Ас пожаром что?– Саломея, уже не таясь, посмотрела на наручные часы. Арине показалось, что она побледнела, наверное, устала держать главврача под контролем.
–Прибежала медсестра, вытащила из горящей палаты Митрофанова, эвакуировала остальных пациентов, чтобы не угорели. Атам и подмога подоспела, больных перевели в первый корпус, Митрофанова привели в чувство, принялись тушить пожар. Атам же перекрытия деревянные, проводка столетняя…
Вот так он, значит, всем говорил про столетнюю проводку и деревянные перекрытия, чтобы никто не винил в случившемся его и санитара Митрофанова, который пьет спирт на рабочем месте. Это понятно.
–Ачто стало с флейтой?– спросила Арина.
–Сфлейтой?– Яков Иосифович посмотрелна нее затравленно, наверное, уже готовился проститься с должностью.– Бабай ее сломал. Медсестра мне рассказывала, что на теле Митрофанова лежали какие-то щепки, а это он, значит, флейту искромсал. Столько дней берег, а тут не удержался.
–Потому что у него все закончилось: и бумага, и пленка,– сказала Арина.– Адерево тоже хрустит. Как кости…
–Как кости,– повторил он испуганно.– Надо же, какие аналогии!
–Ну, теперь все?– спросила Саломея, наматывая цепочку от камеи на запястье.– Анук, ты узнала все, что хотела? Можно сворачивать допрос?
–Утебя кровь.– Анук смотрела на нее сквозь дымную кисею.– Из носа.
–Вот черт!– Саломея дотронулась до лица, с отвращением посмотрела на свои испачканные кровью пальцы, полезла в сумку за салфетками.– Его тяжело контролировать,– сказала, прижимая салфетку к носу.– Он психиатр.
–Пусть Яков Иосифович все забудет.– Анук перевела взгляд на главврача.– Инаш разговор, и наш к нему визит. Сможешь?
Саломея ничего не ответила, молча подошла к испуганно вжавшемуся в кресло Якову Иосифовичу, заглянула в глаза, сказала ласково:
–Ты ничего не помнишь. Ты устал и очень хочешь спать.
Яков Иосифович дернулся, словно порывался убежать, а потом икнул и беспомощно обмяк.
–Сним все в порядке?– испугалась Арина.
–Он спит. Проспит еще полчаса, а когда проснется, ничего не вспомнит.– Из-за прижатой к носу салфетки голос Саломеи звучал гнусаво. Сама она выглядела не слишком хорошо– за все нужно платить.
–Ну что же!– Анук загасила сигарету в чашке, но окурок не оставила, спрятала в свою серебряную пепельницу.– Нам пора. Больше мы тут ничего не разузнаем.
–Можно подумать, мы узнали что-то важное,– фыркнула Саломея и сунула перепачканную кровью салфетку обратно в сумочку.
Они не оставляли никаких следов, эти старые, опытные ведьмы. Не хотели рисковать или просто за свой долгий век привыкли к осторожности?
–Ну, куда дальше?– спросила Саломея, когда они оказались на автомобильной стоянке.– Собираешься еще кого-нибудь допросить? Если так, то я– пас. Видишь, сегодня я не в форме.
–Больше никого.– Анук покачала головой, попросила:– Позвони Ямахе, вдруг она на связи.
Саломея достала телефон, набрала номер, подождала секунд тридцать и раздраженно пожала плечами:
–Голосовая почта. Ты же знаешь Ямаху. Железки всегда были ей дороже людей.
–Язнаю.– Анук выглядела задумчивой и, кажется, чем-то удивленной.– Но ты ее предупредила? Она знает про Бабая?
–Предупредила, не переживай.– Саломея раскрыла изящную пудреницу, припудрила лицо, на которое постепенно возвращались краски.– Знаете, девочки, у меня еще масса дел,– сказала она, пряча пудреницу обратно в сумочку.
–Конечно.– Анук иронично усмехнулась. Вместо того чтобы сесть в машину, подошла к Саломее, принюхалась.
–Что еще?– Та отступила на шаг.
–Утебя новые духи.
–Это «Шанель».
–Слишком резкие, ты переборщила.
–Это не духи слишком резкие, а у кого-то нос слишком длинный.– Саломея одарила Анук надменной улыбкой.
–Как хорошо, что я так и не вступила в этот их Круг,– шепнула Марго на ухо Арине.– Это же какой-то серпентарий!
Арина была с ней полностью согласна, но отвечать не стала.
–Теперь уже точно все?– спросила Саломея и потянула на себя дверцу «Мерседеса».
–Да нет.– Анук покачала головой.– Думаю, этой ночью он снова придет за одной из нас.
–Ичто ты предлагаешь? Написать заявление в полицию? Тогда придется рассказать, чем мы занимаемся. Там ведь непременно спросят и начнут копаться в нашем прошлом. Утебя кристальное прошлое, Анук? Внем нет ничего такого, чтобы тебе не хотелось выносить на всеобщее обозрение? Молчишь? То-то и оно! Мы все взрослые девочки.– Саломея бросила быстрый взгляд на Арину, словно сомневалась в том, что это определение подходит и к ней.