– Саломея завозилась, пытаясь принять более удобную позу.– Ая уже подумала: все, пришел мне конец от этой старой дуры. Кстати, где она?
–Там,– Арина мотнула головой в сторону Анук.– Лежит.
–Ичем ты ее вырубила? Каким-то особенным заклинанием?
–Дверью.
–Дверью?! Надо же, как просто! Ая вот все пыталась по старинке, магией, да только она быстро смекнула. Ну, что ты стоишь? Развяжи меня, пока она не очухалась.
–Ты погляди, какая выдра! Нет бы поблагодарить за спасение, в ножки упасть.– Марго смотрела на Саломею едва ли не с отвращением.– Графиня, футы-нуты…
Что-то изменилось в лице Саломеи, словно легкая рябь пробежала, разглаживая морщины, убирая заломы, подтягивая провисшую кожу, подсвечивая зеленью глаза, наполняя их настороженным удивлением.
–Эта твоя мертвая подружка тоже здесь?– Губы растянулись в улыбке, и кровавая дорожка на подбородке пошла трещинками.
–Да.– Арине не хотелось смотреть ей в лицо. Впроисходящих с ним метаморфозах было что-то противоестественное, пугающее.– Иу нее есть имя.
–Конечно, я помню. Марго, правильно?
–Она знает, как меня зовут!– Марго воздела очи к потолку.– Какая честь для той, которую так и не приняли в Круг!
–Развяжи меня!– велела Саломея, а потом добавила:– Пожалуйста! Ялежу тут черт знает сколько и уже не чую ни рук, ни ног. Пыталась освободиться, но Анук свое дело знает, узлы вяжет как заправский боцман. Ты ее крепко спеленала?
–Нормально.
–Нет, нормально– это не ответ. Ее надо так, как меня, чтобы наверняка. Ну, давай же!
Развязать узел руками не получилось, и Арина взялась за кинжал Анук. Оцарапалась сама, порезала Саломею, но с путами кое-как справилась.
–Это ее?– Саломея смотрела на кинжал с отвращением.– Так и норовит куснуть. Аты молодец! Это же надо– вырубить дверью! По-простому, безо всяких там затей. Дай-ка, ноги я сама, мне сподручнее.
Арина хотела было возразить, что сподручнее, когда руки не затекли, но не стала, молча протянула кинжал. Саломея справилась быстро, сунула кинжал в ножны, по-бандитски заткнула за пояс. Встала на ноги, притопнула, присела, разгоняя застоявшуюся кровь, а потом спросила:
–Как ты догадалась?
–Что это Анук?– Арина пожала плечами.– Не знаю, как-то само собой получилось…
Чуть прихрамывая, Саломея подошла к столу, оглядела выложенные на нем вещи, покачала головой то ли удивленно, то ли досадливо. Арине стало интересно, что там такое. Теперь, когда самое страшное уже позади, можно проявить любопытство.
–Как она вас заманила?– спросила она и взяла в руки серебряную пепельницу Анук.
–Осторожно!– Саломея забрала пепельницу.– Не играй взрослыми игрушками. Это может быть опасно.
–Какими игрушками?– Свечи недобро потрескивали, чадили. Наверное, из-за сквозняка и сырости. Тут ведь кругом сырость. Арыбой пахнет потому, что на этом самодельном столе ее когда-то потрошили. Вон чешуйки налипли, а вот это бурое– следы рыбьей крови.
На бурое упала капля алого. УСаломеи снова началось носовое кровотечение.
–Как же мне все это надоело!– Из кармана брюк она достала платок, прижала к носу.– Спрашиваешь, какие игрушки?– Из-за платка ее голос звучал глухо.– Да вот хотя бы эта.
Ноготь, покрытый пурпурным лаком, поддел замок на пепельнице, крышечка откинулась. Арина заглянула внутрь. Что там такого интересного?
Ничего– какая-то бурая пыль.
–Вот,– сказала Саломея, и глаза ее озорно блеснули.
«Арина, осторожно!– Голос Марго взорвался в голове, прыснул в стороны острыми осколками, впился в мозг.– Не дыши этим!»
Поздно! Сизое облачко, похожее на табачный дым, уже клубится вокруг, дразнит, щекочет ноздри. Хочется одновременно и вдохнуть, и чихнуть. Не вдыхать не получается.
Саломея улыбается, прижимает к лицу свой платок, но все равно видно, что улыбается. По морщинкам в уголках глаз, по расширяющимся, пульсирующим зрачкам. Саломее весело, а вот ей отчего-то страшно. Так страшно, что хочется забиться под стол и оттуда по-волчьи выть на луну, жаловаться на горькую ведьмовскую долю.
«Не дыши. Не надо этим дышать».– Голос Марго превращается в шелест, растворяется в плеске воды.
Как же не дышать, когда хочется? Когда легкие горят огнем, а горло сжимается, словно в тисках. Когда не получается говорить, а удается только скулить. Уже не по-волчьи даже, по-собачьи. Илуна, заглядывающая в распахнутую настежь дверь, крутится юлой, увлекает за собой редкие звезды. От этого мельтешения начинает кружиться голова, а ноги подкашиваются. Ипадение нельзя смягчить даже руками, потому что они больше не слушаются. Совсем. Ащеке колко и холодно. Иприлипшая к грязной половице чешуйка сверкает в лунном свете, как бриллиант. Очень красиво, сил нет смотреть на такую красоту. Веки падают, как театральный занавес, наступает темнота. Вот и все, спектакль окончен…
«…Дуры, дуры… идиотки законченные. Ладно ты– молодая, зеленая. Тебе простительно. Ая же бывалая, жизнью битая. Да и вообще мертвая!– Голос Марго жирной осенней мухой жужжал в голове.– Она же мне никогда не нравилась, эта графиня из Задрыпинска! Чуяла я в ней фальшь. Еще тогда, когда они Круг собирали и разглядывали меня, как мартышку цирковую, Саломея мне больше всех не нравилась, даже больше Флоры. Арина! Эй, ты хоть слышишь меня?»
«Слышу, не жужжи»,– сказать не получилось, только подумать.
«Вот и хорошо, а то я совсем отчаялась. Как же мы вляпались с тобой! Кто бы мог подумать!»
Все, хватит слушать причитания Марго, нужно открыть глаза. Хотя бы попробовать.
Попробовала– получилось. Вокружающей действительности ничего не изменилось: все та же рыбацкая хибара, дощатые стены, грязный пол, чадящие свечи на столе. Что-то изменилось в ее теле. Оно больше не слушалось. Ине из-за пут на руках. Путы так себе, с теми, что вязала Анук, не сравнить. Но пошевелиться почему-то никак не получается, разве что чуть-чуть согнуть пальцы. Все остальное точно парализовано. Или в самом деле парализовано? Что с ней случилось перед тем, как она оказалась на полу, приткнутая спиной к шершавой стене, как сломанная кукла? Была серебряная пепельница, полная бурого порошка, был крик Марго «не вдыхай!». Аона все равно вдохнула порошок, превратившийся в дым. Итеперь этот дым внутри нее, растекся ядом по всему телу, парализовал.
«Мы ошиблись.– Марго не умела долго хранить молчание.– Это не Анук, а Саломея».
Это не Анук, а Саломея…
Каждое слово тяжелое, как булыжник, того и гляди придавит. Вчем они ошиблись? Когда?
–Эй, ну ты как там?– Сначала послышался голос, а потом в поле зрения появилась тень, приблизилась, превратилась во внимательную, сосредоточенную Саломею.– Хорошо шарахнул тебя порошок Анук? Пожалуй, он даже покруче двери. Хотя, признаюсь, это было не так эффектно, зато надежно. Япосле такого вот порошочка пять часов бревном валялась. Но ты же у нас особенная, возможно, очухаешься чуть раньше, но час у нас на разговоры точно есть. Знаешь, как иногда хочется выговориться, объяснить, что все не так, как кажется. Что на самом деле все намного сложнее. Аникто не догадывается. Все кругом такие умные, уникальные, только дальше своего носа ничего не видят. Идаже на пороге в иной мир не защищаются, а лишь удивляются. Представляешь?
Что тут представлять? Она и сама была такой. Не видела ничего вокруг себя, не верила словам Волкова. Аведь если бы поверила, если бы позволила себе хоть на секунду задуматься, то, возможно, не совершила бы такой непростительной, фатальной ошибки. Волков твердил, что Альбина и Софья убили себя сами и Марго тоже никто не удерживал под водой силой. ААрина не верила, она видела перед собой мертвую Флору, улыбающуюся жуткой улыбкой, плачущую кровавыми слезами, и не верила, что такую смерть можно принять по доброй воле.
Можно. Если перед тобой вот так же близко, как сейчас, стоит не просто убийца, а морочница, способная навести морок, заставить принять смерть добровольно, с радостью. Ис ней будет так же. Зачем марать руки, если жертва готова сделать все сама?
–Догадалась?– Саломея улыбнулась.– По глазам вижу. Вот только жаль, что так поздно. Правда ведь?
Она не стала отвечать. Саломее прекрасно удавался диалог с самой собой.
–Небось думаешь, что и тебя такое ждет.
Думала, но снова промолчала.
–Ксожалению, с тобой так не получится, на тебя мои штучки не действуют. Легендарная черная кровь!– Она снова улыбнулась, но как-то криво.– Кому-то кровь достается черная, а кому-то белая. Нет в этом мире никакой справедливости.
Она немного помолчала. Арина скосила взгляд на Анук. Та по-прежнему лежала неподвижно, и винить в этом нужно только ее, Арину, глупую маленькую ведьму, дуру, неспособную отличить черное от белого.
–Но убить тебя мне все равно придется, только на сей раз самой.– Саломея достала из ножен кинжал, полюбовалась отблесками света на лезвии.– Чик!– Она взмахнула рукой, кинжал со свистом рассек воздух, язычки пламени дернулись и едва не погасли.– Будет много крови. Говорят, смерть от кровопотери самая гуманная. Вот и посмотрим.
«Может, мне чем-нибудь стукнуть ее по башке?»– раздался в голове голос Марго.
Чем? Что такое тяжелое сможет поднять призрак? Что тяжелее ножа для резки бумаги, который она роняла раз тридцать, пока донесла.
Марго поняла, ссутулилась, опустилась на пол рядом с Ариной.
–ИБлэк снова где-то шляется, когда нужен здесь и сейчас. Мы бы с ним вдвоем…
Да, вдвоем с Блэком они отвлекли Бабая, но Саломея– не Бабай. Эта опытная ведьма куда хитрее и осторожнее.
–Ячувствую, твоя мертвая подружка мутит воду!– Саломея усмехнулась и легким, неуловимым движением метнула кинжал.
Вороненая сталь прошла сквозь Марго и впилась в стену. Марго зашипела, с кошачьим проворством метнулась в сторону, но было видно, что ей больно. Особые вещи могут причинить боль даже призраку.
–Гадина!– Марго по-паучьи сучила руками, пытаясь прикрыть образовавшуюся в животе дыру.– Ты еще пожалеешь!