– Ну тогда поверь физику: чтобы преодолеть энное расстояние, физическому объекту нужно развить определенную скорость и потратить энное количество времени.
Она озадаченно сдвинула брови, пытаясь вникнуть в смысл услышанного. Глядя на нее, Егорша вздохнул и добавил:
– Если проще, то нужно подождать, а пока пошли потихоньку.
Не прошло и десяти минут, как их догнал черный пес. Двигаясь абсолютно бесшумно, он появился как из воздуха, держа в зубах рыжую курицу. Подойдя к Энджи, положил бездыханную птицу ей под ноги и, сев, наклонил голову, как бы спрашивая, довольна ли она.
– Вот видишь, – торжествовал Егорша, – я же говорил. И курицу принес очень даже кстати.
– Это я его попросила, – изумленно глядя на пса, пробормотала девушка, – у меня второй день маковой росинки во рту не было.
– И ты попросила его украсть для тебя курицу? – усмехнулся Егорша.
– Нет, я просила принести что-нибудь поесть.
– Ну, он так и сделал.
Пес не сводил с Энджи вопросительного взгляда, и она, несмело протянув руку, погладила его по голове:
– Хороший пес, – и тут же поправилась: – Спасибо, Игорь.
Глава 23
Энджи уже совсем выбилась из сил, да и голодный желудок давал о себе знать. То и дело она поглядывала на птицу в руке Егорши..
– У меня такое чувство, что ты готова ее съесть сырой, – усмехнулся он, заметив ее плотоядные взгляды.
– У меня тоже, – призналась она, – такое ощущение, что желудок меня ест изнутри.
– Потерпи, немного осталось, вон за тем леском и Гореловка.
– Поскорей бы уже, – вздохнула Энджи, вглядываясь вперед и пытаясь прикинуть длительность своих мучений. – Ой, посмотри, навстречу кто-то едет.
Егорша вгляделся вдаль и действительно увидел приближающуюся к ним повозку.
– Да, точно, – согласился он, – интересно, кто это в такую рань и куда собрался.
Когда повозка приблизилась, он удивленно заметил:
– Так это ж Федька.
– А кто это?
– Так мой приятель, к которому мы идем, куда это он с утра пораньше?
Когда телега приблизилась, Егорша радостно воскликнул:
– Привет, Федор!
Сидящий на телеге высокий, крепкий как дуб, рыжеволосый мужчина удивленно вскинул на него глаза. Судя по всему, он не сразу его признал.
– Здорово, тебя и не узнать.
«Что-то не очень он и рад», – промелькнуло у Энджи в голове.
– А ты чего такой мрачный и куда в такую рань собрался? – Егорша немного смутился столь нерадушным приветствием, но вида решил не подавать.
Федор тяжело вздохнул:
– Да вот сынок заболел, совсем плох, к Прасковье вашей везу.
У Егорши слетела улыбка с лица:
– Максимка, что ли? – встревоженно спросил он. Подойдя к телеге, увидел прикрытого попоной мальчика.
– Да, – вздохнул Федор, исподтишка смахивая слезу с обветренного лица, – беда у нас.
– А почему не в больницу?
– Были мы там, ничего они не находят, а пацан тает на глазах. Несколько дней уже на ноги не встает, а что с ним – никто не знает. Вот решил к Прасковье свозить, на нее последняя надежда.
Энджи тоже подошла ближе. На худом, бледном до синевы лице мальчика ее взгляд встретили огромные чернющие глаза, казавшиеся еще больше из-за темных кругов вокруг.
– Привет, – пытаясь улыбнуться, с трудом выдавила она из себя.
Мальчик не ответил, а лишь смотрел на нее, не отрываясь. Не в силах выдержать этот исступленный взгляд, девушка отошла прочь.
«Бедный ребенок», – ее сердце сжалось от жалости к несчастному малышу.
– Думаешь Прасковья смогла бы помочь? – спросила она у Федора.
– Мать сказала, что у ее брата в детстве было что-то похожее и именно Прасковья его тогда спасла, так что, надеюсь, и Максиму поможет.
Егорша переступил с ноги на ноги.
– Слушай, даже не знаю, как сказать, но… – Он замялся, видимо, набираясь духу.
– Что «но»? – довольно недружелюбно спросил Федор, – знаю я, как ты ее не любишь, но мне все равно. Я готов душу дьяволу продать, лишь бы она сына спасла. И не отговаривай меня! Некогда мне тут с тобой лясы точить, у нас, может быть, каждая минута на счету.
Он оттолкнул приятеля в сторону:
– А ну пошла! – Раздавленный горем отец изо всех сил хлестнул по спине вожжами заскучавшую лошадь.
Видимо, удар был довольно ощутим, и та, встрепенувшись, прямо с места перешла на рысцу и понеслась по дороге, грохоча телегой.
– Стой! – бросился вдогонку Егорша, – подожди ты!
Но Федор даже не оглянулся, а еще раз наподдал лошади, чтобы та ускорила бег.
– Прасковья мертва! – крикнул тот ему вслед. – Федор, ее больше нет!
– Тпру-у-у, зараза!
Бедная лошадь не сразу смогла остановиться, но все же встала, возбужденно перебирая ногами и тряся головой. Подумав, что если Федор оставит бедолагу без присмотра, то лошадь может понести, Егорша побежал навстречу.
Тот слез с телеги и, не выпуская вожжей из рук, ждал, когда приятель приблизится. Как только тот подбежал, здоровяк схватил его за грудки и затряс, как грушу:
– Что ты сказал? Что ты, твою мать, только что сказал? – гневно вопрошал он, яростно сверкая глазами.
Энджи испугалась, что сейчас Егорше ни за что ни про что достанется, и бросилась к ним, крича на бегу:
– Оставь его! Он правду говорит!
Федор перевел на нее горящий бешенством взгляд:
– А ты кто такая?
– Она ее правнучка или праправнучка, не знаю, – засипел немного придушенный Егорша, – да отпусти ты меня!
– Так это правда? – не спуская глаз с испуганной девушки, спросил Федор. – Ведьмы больше нет?
– Мне очень жаль, – ответила она, – но это правда, мы с Георгием сами похоронили ее в лесу.
Богатырь исступленно смотрел на нее, не в силах принять ошеломляющую новость, затем взгляд его потух, и он выпустил из рук рубашку Егорши. Руки несчастного отца повисли как плети, спина сгорбилась, ноги подкосились, и он бессильно сполз на пыльную дорогу прямо в грязь.
– Ну как же так, как же так, – бормотал он, не в силах смириться с потерей последней надежды.
– Папа, – раздался слабый голос из телеги, – папа.
– Да, сынок, – подскочил Федор и, вытирая злые слезы, подошел к сыну.
– Что случилось? Ты плакал?
– Нет, нет, сынок, это пыль в глаза попала, – неестественно бодро ответил тот.
– Я устал и хочу домой, – еле слышно прошептал мальчик.
– Да-да, – засуетился расстроенный отец, – сейчас поедем, мамка, наверное, уже Дуську подоила, молочка тебе даст, – погладил он сына по голове.
У Энджи сжалось сердце, на эту картину было больно смотреть, и она, не выдержав, отвернулась.
– Ладно, мы поехали, – мотнул головой Федор, пряча лицо от Егорши.
– Не подвезешь? – спросил тот, не решаясь сейчас просить его о большем.
– Садитесь, – равнодушно махнул богатырь на телегу.
Дорога прошла в полном молчании, никто был не в силах поддерживать разговор. Энджи, вжавшись в уголок, не могла отвести глаз от придремавшего мальчика.
«Как это ужасно, как его жаль».
Когда телега остановилась возле довольно большого дома и Федор слез, чтобы открыть ворота, из сарая выскочила женщина в белом платке.
– Федя, ты чего вернулся? – с тревогой спросила она, вытирая руки фартуком.
Страшная догадка пришла ей в голову, и, охнув, она поспешила к телеге.
– Максимка! – начала она было заупокойный вопль, но муж ее остановил.
– Не голоси, спит он, – хмуро кинул жене.
– А чего вернулись-то?
– Померла Прасковья, – ответил он, – нет больше ведьмы. – И отвернулся, не в силах смотреть в расширяющиеся от ужаса глаза супруги.
– Господи, – охнула она и, прижав уголок платка к перекошенному лицу, глухо зарыдала.
– Перестань. – Федор, скривившись, как от боли, подошел к жене и крепко прижал ее одной рукой к себе. – Не пугай мальчонку, жив он еще.
Она быстро-быстро закивала головой и, судорожно всхлипнув, промокнула слезы. Тяжело вздохнув, обернулась к Егорше и Энджи, стоящим возле телеги.
– Здравствуйте! – слабо улыбнулась хозяйка. – Чего стоите, проходите в дом.
– Здравствуйте, спасибо, – напряженно улыбнулись они в ответ, не зная, что им в такой ситуации делать.
– Проходите, – кивнул им и Федор, беря сына на руки и поднимаясь с ним на крыльцо.
Получив добро от убитого горем хозяина, Энджи и Егорша, переглянувшись, несмело посеменили вслед за ним в дом.
Ксения, так звали жену Федора, по-быстрому собрала на стол. Вареные яйца, домашний хлеб, большой кувшин с молоком – вот и весь деревенский завтрак, но оголодавшая Энджи и этому была рада. Стараясь придерживаться правил приличий и не демонстрировать излишнюю поспешность, она изо всех сил сдерживала себя, чтобы не набить полный рот едой. Хозяева ели мало, их расстроенные лица говорили о том, что им не до этого. Присоединившаяся к завтраку мать Федора, Аксинья, совсем ничего не ела и лишь иногда прихлебывала свежее козье молоко из щербатой кружки.
– Не могу в это поверить, – прервала она вдруг нависшее черной тучей молчание, – как Прасковья могла умереть.
Федор равнодушно пожал плечами:
– Хоть она и ведьма, но все же человек, а каждый человек рано или поздно умирает.
– Это так, – согласилась она, – но ведьма не может умереть, не передав свою силу кому-то другому.
Энджи чуть не поперхнулась, но ничего не сказала.
– Что вы, мама, имеете в виду? – заинтересовалась Ксения.
Мать Федора подняла взгляд на Энджи.
– Я имею в виду, что раз ведьмы Прасковьи больше нет, значит, появилась новая ведьма.
Под суровым взглядом старой женщины Энджи стало не по себе. Все сидящие за столом перестали есть и уставились на нее.
– Что вы на меня так смотрите? – не выдержала она.
– Ты ведь ее внучка или… не знаю, правнучка? – спросила Аксинья.
– Ну да, – вынуждена была признаться девушка.
– И ты присутствовала при ее смерти? – продолжала допрос та.
Девушка только нервно сглотнула.
– А это значит, что ты и есть ведьма, – подвела итог мать Федора.