– Э-э-э, – растерялся Егорша, – здравствуйте!
Ярый, стоящий за его спиной, тихо, утробно зарычал. Женщина с видимым усилием подняла тяжелые веки и вперила в Егоршу взгляд светло-серых, когда-то стальных, глаз:
– Ты кто такой? – выдохнула она.
– Я Егор, – с готовностью ответил он и тут же спросил: – А вы?
– Где Энджи? – проигнорировала она его вопрос.
– Энджи? – переспросил Егорша, пытаясь оттянуть время и понять, что происходит.
– Да, Энджи. – Женщина начала злиться, но при попытке повысить голос ее настиг приступ мучительного кашля.
Ярый зарычал громче, роняя пену, он не сводил тяжелый взгляд с нежданной гостьи.
– А ну замолчи, – сердито обернулся к нему Егорша.
Пес кинул на него недовольный взгляд, но, глухо ворча, все-таки подчинился. Отойдя на несколько шагов, он улегся поодаль, не спуская со странной женщины настороженных глаз. Егорша, пригвоздив его взглядом, снова обернулся к машине. Он терпеливо дожидался, пока женщине станет лучше. Когда приступ отступил, она, немного отдышавшись, снова спросила:
– Позови Энджи, мне нужна моя дочь!
– Дочь? – изумился он.
– Да! – гневно воскликнула она и снова зашлась в изматывающем кашле.
Егорша в полном замешательстве поспешил за Энджи. Увидев его через окно, она уже отодвинула щеколду и, как только он зашел в дом, нетерпеливо спросила:
– Ну что, привезла она ярчука?
– В машине его точно нет, – помотал он головой. – Ты мне скажи, на сколько лет выглядит твоя мать?
Энджи удивленно на него воззрилась:
– Ты же ее видел! Лет на тридцать, ну максимум на тридцать пять.
– Тебя ждет сюрприз, – ответил Егорша, – но теперь, по крайней мере, понятно, из кого твоя бабка тянет молодость.
– Ты о чем?
– Иди сама посмотри, – распахнул он перед нею дверь.
Энджи не заставила себя уговаривать и ринулась к машине. Ей надо было столько высказать матери, что казалось, она сейчас лопнет от нетерпения. Подбежав к «лендкрузеру», она рывком распахнула водительскую дверцу и застыла с открытым ртом.
– Мама… – вот и все, что она смогла вымолвить.
С ужасом смотрела она на старуху, в которую всего за неделю превратилась ее красавица мать. Все претензии и упреки, которые еще минуту назад были готовы вырваться гневной, обличительной речью, комом застряли у нее в горле.
– Мама, что она с тобой сделала?
Валентина Сергеевна смотрела на дочь не отрываясь. Губы ее дрожали, из глаз на морщинистые щеки полились слезы. Она явно пыталась что-то сказать, но судорожно сжатое горло не желало ее слушаться. После нескольких неудачных попыток ей все же удалось с большим трудом выдавить из себя:
– Сделай что-нибудь!
– Помоги ее вытащить из машины! – обернулась Энджи к стоявшему за спиной Егорше.
– Давай я сам, – отодвинув девушку в сторону, он подошел ближе и, подхватив легкое, как перышко, тело Валентины, понес ее к дому.
Положив мать Энджи на освободившуюся после Максима лежанку, он отошел в сторону, давая возможность дочери подойти ближе. Судя по всему, он был потрясен столь плачевным состоянием ее матери не меньше, чем она сама.
Налив воды, Энджи протянула стакан Валентине. Та его жадно схватила и, выпив до дна, бессильно откинулась на подушку.
– Ты должна мне помочь, – вперила она в дочь полный отчаяния взгляд.
Энджи смотрела на мать в полной растерянности. В округлившихся глазах плескалось жгучее сострадание, но вдруг взгляд потемнел, лицо стало жестче.
– Ты просишь меня о помощи после того, как так жестоко со мной обошлась? – вспомнила про свои обиды Энджи.
– Прости, Прасковья обманула меня, – крючковатые пальцы вцепились в руку дочери, – я очень разозлилась и потеряла над собой контроль.
– И поэтому ты забрала у меня все: машину, документы, деньги? – сузила глаза девушка.
– Да, признаю, я погорячилась, но я знала, что ты не пропадешь, – не отступала Валентина.
– И именно поэтому ты отправилась за ярчуком? – не давала ей спуску дочь.
На лице матери застыла испуганная, растерянная маска, в глазах заметался страх и отчаяние. Видимо, она не ожидала такого вопроса. Энджи, наблюдая за ней, печально усмехнулась:
– Неужели ты думала, что я об этом не узнаю?
Горькая обида на предательство матери заполнила ее сердце до краев и вылилась вместе со злыми слезами в отчаянном, полном боли крике:
– Как ты могла так со мной поступить, мама? Чем я перед тобой провинилась? Ты хоть знаешь, что со мной здесь было? Ведь я ничего не понимала, мне никто ничего не объяснил. Меня местные старухи чуть не убили, они держали меня в яме без воды и еды почти двое суток. Ты даже представить себе не можешь, что я пережила! Это все ты виновата! Почему ты бросила меня здесь одну? Как ты могла!
– Прости меня, мне очень жаль, – прошелестела перепуганная Валентина, судорожно сжимая ее пальцы, – прости!
– Ты все это заслужила! – вырвала руку Энджи и, вскочив с постели, выбежала на улицу.
Егорша, глядя на искаженное страхом и отчаянием лицо Валентины, почувствовал укол жалости к этой несчастной женщине, но, сочтя это неуместным, поторопился уйти, оставив ее одну.
Выйдя на крыльцо, он не сразу увидел Энджи, которая, забежав за дом, сидела прямо на траве, глотая злые слезы. Ветер, поднявшийся минуту назад, с каждым порывом набирал обороты, дергая беззащитные деревья за длинные ветви.
– Вот ты где! – присел он рядом. – Эй-эй, успокойся, смотри, что поднимается. Давай-ка подыши.
– Не хочу! – огрызнулась она, гневно скидывая его руку со своего плеча.
Ветер набирал силу и, завывая и хохоча, рвал в клочья все, что попадалось ему на пути, безжалостно ломал деревья, невзирая на их полную и безоговорочную покорность. Черепицы одна за другой начали слетать с крыши, с жалобным звоном разбиваясь о камни. Старый дом дрожал, сотрясаясь от ударов взбесившейся стихии.
– Энджи, прекрати! – крикнул Егорша.
Он вскочил на ноги и прижался к стене, боясь от нее оторваться. Энджи, обернувшись, бросила на него яростный взгляд, но, увидев неподдельный страх в его глазах, как будто очнулась. Судорожно вздохнув, она медленно и равномерно задышала: вдох-выдох, вдох-выдох. Ветер тут же начал затихать и уже через минуту исчез совсем.
– Вот и хорошо, – оторвался Егорша от стены и, подойдя к ней, распахнул объятия:
– Иди ко мне!
Она колебалась лишь секунду и, уткнувшись в его плечо, расплакалась так горько и безутешно, как плачут только маленькие дети. Егорша, обняв рыдающую девушку руками и, поглаживая по спине, тихо шепнул:
– Ты поплачь, поплачь, легче станет.
Когда слезы иссякли, а остались лишь обессиленные тихие всхлипывания, Энджи, оторвавшись от него, сказала:
– Надо идти к Олдану или к Зорану.
– Ты все-таки хочешь ей помочь?
– Она моя мать. – сухо ответила она.
– Ну тогда пошли, – согласно кивнул он, – заодно и про Федора узнаем, нужно Ксюше мужа вернуть.
Глава 36
Всю дорогу до кладбища они шли молча. Егорша, видя насупленное, сосредоточенное лицо Энджи, решил не отвлекать ее от размышлений.
«Мне даже трудно представить, каково ей сейчас», – думал он, шагая следом.
Наконец еловая стена была преодолена, и они вышли на кладбище. Ярый, увязавшийся за ними, явно чувствовал себя здесь неуютно: хвост был поджат к животу, пес мелко дрожал и изредка тихо поскуливал.
– Что, брат, не нравится тебе ведьминское кладбище? – поглаживая его по спине, усмехнулся Егорша.
– Где же Зоран? – оглядывая разбросанные по поляне камни, спросила Энджи.
– Может, попробовать его позвать?
– Да, точно.
Энджи закрыла глаза и, представив себе Зорана, мысленно произнесла:
«Зоран, ты мне нужен. Я тебя жду, – и, решив быть вежливой, добавила: – Прилети, пожалуйста».
– Теперь подождем, – сказала она, оглядываясь вокруг в поисках места, куда бы можно было присесть.
Но вокруг, кроме голой земли и надгробных камней, не было даже пучка травы. Вздохнув, она опустилась там же, где стояла. Егорша присел рядом. К разговорам Энджи была явно не расположена. Положив руки на согнутые колени, она спрятала в них лицо.
Через несколько минут на жертвенный камень опустился большой ворон, следом за ним сел и другой, поменьше.
«Видимо, дело совсем плохо, раз сам Олдан пожаловал», – подумал Егорша.
Энджи вскочила на ноги:
– Здравствуйте, – сказала она, но, вспомнив о правилах беседы с воронами, перешла на передачу мысли: – Спасибо, что прилетели.
Вороны молчали. Зоран, будучи младшим в иерархии, хоть и переступал нетерпеливо с лапы на лапу, но не смел заговорить первым, а Олдан упорно держал паузу. Энджи пронзило плохое предчувствие. Судя по всему, разговор будет неприятный. Наблюдая за побелевшим лицом молодой ведьмы, старый ворон, видимо, решил, что нужный эффект достигнут, и наконец заговорил:
– Судя по тому, что рассказал мне Зоран, у нас возникла большая проблема. Я бы назвал это чрезвычайной ситуацией, которая требует срочных мер. Такого инцидента не случалось за последнюю тысячу лет. Прасковья нарушила все законы и пошла против предков. Пока не поздно, ее необходимо остановить, ведь последствия будут ужасны. И сделать это можешь только ты, Акулина.
«Час от часу не легче, – с тоской подумала девушка, – это никогда не кончится».
– Если не предпринять мер, – тут же отреагировал Олдан, – то для тебя все закончится гораздо быстрее, чем ты думаешь.
– Что ты имеешь в виду?
– Кто третья ведьма? – не обращая внимания на ее вопрос, спросил ворон.
– Третья ведьма? – растерялась она. – Я не понимаю…
– Для заклятья, которое вершит Прасковья, нужны три ведьмы одного рода. Первая – она сама, вторая – ты, а кто третья?
– Моя мать, – ответила Энджи, – из-за нее я и пришла.
– Она здесь?
– Да, вернулась сегодня и она…
– На сколько она постарела? – перебил ворон, не дожидаясь, пока Энджи подберет слова.