– Хм, – задумалась Энджи и начала рассуждать вслух: – насчет любви я не уверена. Не думаю, что он так уж сильно любил мою мать. Игорь ее однозначно уважал, ценил и, возможно, испытывал к ней какие-то чувства, но чтобы такую страсть? Сомневаюсь. Да, он поставил себе цель найти ее и даже, невзирая на болезнь, остался здесь, из-за чего и погиб, но… Если он хотел найти мать, когда она пропала, то он это сделал, значит, достиг того, чего хотел.
– Значит, любовь можно исключить, остается ненависть, – подключился к мозговому штурму Егорша. – Интересно, кого он мог так сильно ненавидеть?
Энджи немного подумала и выдвинула версию:
– Насколько я знаю, последние дни своей жизни он потратил на то, чтобы избавиться от одного человека. Если верить тому, что рассказывают, то он был просто этим одержим.
– А почему он хотел от него избавиться? – поинтересовался Егорша.
– Я не знаю подробностей, – пожала плечами Энджи, – меня в них никто не посвящал. Но, насколько я понимаю, Самойлов как-то перешел дорогу моим родителям. Догадываюсь, что именно Игорь подстроил ДТП, в котором тот якобы погиб. Самойлова даже похоронили, все были уверены, что он мертв, а через год он вдруг объявился. Это Игоря не устроило, и он пытался закончить начатое, но опять ничего не получилось. Самойлова спасла его собака, а Игорь после укуса заболел столбняком и здесь, в Глухово, умер. Так что Игорь вполне может считать Самойлова виновником своей смерти.
– Игорь был киллером? – удивился Егорша.
– Нет, – усмехнулась Энджи, – начальником охраны у моей мамы.
– И чем занималась твоя мама?
– Бизнесом, – немного помешкав, ответила девушка и тут же взмолилась: – Слушай, давай не будем сейчас в это углубляться. Это все в прошлом, у нас сейчас есть задачи поважнее. Мне и самой многое неясно, одно знаю, что этот бизнес был не совсем законным, недаром мой отец сейчас в тюрьме.
У Егорши брови удивленно полезли вверх:
– В тюрьме? Ты полна сюрпризов.
Энджи горько усмехнулась:
– Да уж, я та еще штучка!
– Ладно, – кивнул он, согласившись, что сейчас действительно важнее сосредоточиться на другом. – Так это что получается? Для того чтобы душа Игоря успокоилась, он должен убить этого бедолагу Самойлова?
Энджи обернулась к Олдану в ожидании экспертного мнения.
– Получается, так, – подтвердил тот.
– Как-то мне все это не нравится, – скривилась Энджи, – Виктор хороший человек, я была дружна с его мамой, да и вообще…
– Ты задала вопрос, я ответил, – сказал Олдан, – если вашего Игоря держит именно это, то его душа сможет уйти, когда он закончит свое дело, или… – Ворон многозначительно замолчал.
– Что «или»? – с надеждой посмотрела она на ворона.
– Или его душа должна получить прощение и этим утешиться, – смилостивился, наконец, Олдан.
– Прощение? – удивилась Энджи. – Чье прощение?
– Всех, кому он причинил зло.
– О-о-о, таких, я думаю, немало, – совсем расстроилась она. – Но для того чтобы его простили, он же должен об этом попросить?
– Конечно, – кивнул Олдан, – его душа должна этого жаждать, должна нуждаться в прощении и искуплении.
Энджи попробовала представить себе, как Игорь умоляет Виктора его простить.
– Чтобы он у Самойлова просил прощения? – вздохнула Энджи. – Это что-то из области фантастики.
– Как знать, – буркнул ворон..
– А можно переселить душу Игоря… ну, скажем, в воробья? – с надеждой спросила девушка. – Посадить в клетку и замуровать в каком-нибудь подземелье?
– Хм, – хмыкнул Олдан, – рано или поздно воробей умрет, а душу не удержишь ни в каком подземелье. Она найдет себе новое пристанище.
– М-да, похоже, ситуация безвыходная, – поникла Энджи.
– Я думаю, что сейчас тебе нужно прежде всего позаботиться о себе и разобраться с заклятьем, – расправляя крылья, сказал Олдан. – А уже потом ты сможешь заняться душой Игоря.
– Да-да, ты прав, спасибо большое.
Вороны поднялись в воздух и, сделав прощальный круг, скрылись за деревьями.
Выслушав отчет Энджи, Егорша тяжело вздохнул:
– Да уж, задачка.
Они оба были сильно расстроены, но первым взял себя в руки Егорша.
– Ну что, Индиана Джонс, пошли? – заглянул он с улыбкой ей в лицо. – Нужно хоть немного отдохнуть, и ночью нас ждет новый крестовый поход.
Несмотря на подавленное настроение, Энджи не смогла удержаться и улыбнулась в ответ:
– Спасибо тебе, Егор, чтобы я без тебя делала.
Глава 38
Усталые и измотанные, Энджи с Егоршей возвращались к дому, надеясь хоть немного отдохнуть перед ночной вылазкой. Еще на подходе они увидели сидящего на крыльце хмурого Федора. Меньше всего им сейчас хотелось общаться именно с ним, но выбора не было. Переглянувшись, парочка подошла ближе, но не успели они и рта открыть, как тот их опередил и спросил без обиняков:
– Что это за старуха там лежит?
Энджи почувствовала поднимающуюся изнутри злость.
– Это моя мать! – сверля его гневным взглядом, ответила она.
Брови Федора изумленно полезли вверх.
– Валентина Сергеевна?
– А ты откуда знаешь, как зовут мать Энджи? – тут же спросил Егорша.
Федор вздрогнул и отвернулся, но даже сбоку было видно, как играют желваки на его лице. Злость Энджи куда-то исчезла, и она почувствовала что-то похожее на сострадание к этому запутавшемуся и глубоко несчастному человеку.
– Брось, Игорь, я знаю, что это ты, – устало произнесла Энджи, присаживаясь рядом.
Тот на секунду застыл, вникая в смысл ее слов, и медленно обернулся.
– Что с ней случилось? Почему она так сильно постарела? – в его голосе слышалась настоящая боль.
– Это сделала твоя госпожа, – ответила девушка, глядя в его покрасневшие глаза. – Прасковья кормится матерью, как клещ, высасывая из нее молодость и жизнь. Ты же видел, как она после смерти помолодела.
Игорь нахмурился, лицо его потемнело, желваки снова заиграли на осунувшемся лице, но он ничего не сказал, а снова отвернулся. Энджи решила попытаться договориться с ним по-хорошему, решив умолчать о том, что утраченные матерью красота и молодость к той уже никогда не вернутся.
– Я могу спасти маме жизнь, если ты мне скажешь, где спрятал тело Прасковьи.
Совсем не обязательно было смотреть в лицо этому человеку или спрашивать о том, что он чувствует, чтобы понять, какая жестокая внутренняя борьба происходит сейчас у него в душе. Энджи терпеливо ждала, когда Игорь сможет заговорить, а Егорша, боясь неосторожно нарушить этот нежданный хрупкий контакт, не решался не то чтобы слово сказать, а даже пошевелиться. Он стоял молча и старался не дышать.
Федора-Игоря начало трясти, мучительно замычав, как от физической боли, он вскочил с крыльца и, сделав пару шагов, остановился, встав к ним спиной.
– Игорь! – Энджи поднялась с крыльца и подошла ближе: – Помоги мне спасти маму, пожалуйста! Я знаю, что ты этого не хотел.
Он резко обернулся. Лицо, залитое слезами, было перекошено такой болью и яростью, что она испуганно отшатнулась.
– Я не могу! Не могу ее ослушаться! – выкрикнул он и ринулся в лес, спасаясь бегством.
Энджи, неожиданно ставшая свидетелем такого накала страстей, раздиравших в клочья душу бывшего охранника матери, была не в силах что-то сказать, а лишь изумленно смотрела ему вслед.
Егорша, подойдя сзади, нежно взял ее за плечи и притянул к себе.
– Да уж, – вздохнул он, – возможно, дело здесь не в ненависти, а все-таки в любви.
– Как же ему больно, – грустно сказала девушка, – он и сам не рад.
Находясь под впечатлением, они постояли еще минуту, думая каждый о своем, затем Энджи, оторвавшись от Егорши, направилась к дому.
– Пойду посмотрю, как там мама.
– Хорошо, вынеси мне кастрюлю, я пока суп подогрею.
Стараясь не шуметь, Энджи осторожно открыла дверь и зашла в комнату. В глубине души она испытывала сильное волнение, опасаясь, что уже не застанет мать в живых. Прикрыв за собой дверь и остановившись на пороге, она с замиранием сердца прислушивалась к дыханию матери.
Вначале она ничего не услышала, и сердце ее бешено забилось, в горле застрял комок.
– Мама! – подбежала она к койке.
Веки Валентины затрепетали и медленно поднялись.
– Энджи… – прошептала она.
– Как ты себя чувствуешь? – Взяв мать за руку, дочь вглядывалась в ее лицо, ища новые следы стремительно наступающей старости.
– Я думала, что больше уже тебя не увижу, – слабо улыбнулась Валентина.
– Я ходила к Олдану, узнать, как тебе помочь.
– Кто такой Олдан?
– Тебя Прасковья с ним не познакомила? – удивилась Энджи.
Лицо Валентины скривилось.
– Нет.
– Олдан – это старый ворон, который помогает мне советами.
– И что он сказал?
Хоть лицо матери и казалось непроницаемым, но пальцы, чуть сильнее сжавшие руку дочери, выдали ее волнение.
– Мне, к сожалению, нечем тебя порадовать, – вздохнула Энджи, – процесс старения необратим.
Валентина резко выдохнула и отвернулась к стене, тонкая рука задрожала, а из горла раздался судорожный всхлип. Сердце девушки сжалось от жалости, в глазах предательски защипало.
– Мама, Олдан сказал, что старение можно немного придержать, чтобы оно проходило хотя бы естественным путем, – попыталась она хоть как-то ее утешить, но, судя по всему, не очень в этом преуспела.
– Сколько мне осталось? – обернулась к ней Валентина.
– Не знаю, – пожала плечами девушка, – может, день, может, неделя.
Посидев еще несколько минут возле матери и видя, что той не до разговоров, Энджи, прихватив кастрюлю с супом, вышла, прикрыв за собой дверь.
– Как она? – спросил ею Егорша.
– А сам как думаешь?
– Да уж, тут не позавидуешь. Особенно, наверное, это тяжело для женщины, тем более для такой, как твоя мать.
– Это какой «такой»?
– Красивой, – улыбнулся он.
Энджи улыбнулась в ответ. Пока она ели, Егорша мрачнел все больше, наконец он не выдержал: