– Мама! – Не в силах встать, Энджи на коленях подползла к Валентине и перевернула ее на спину.
Восковой цвет кожи и белые как мел губы не оставляли сомнений – мать была мертва.
– Мама! – Не в силах сдержать слез, дочь гладила дрожащей рукой холодное лицо. – Мамочка!
Сколько она так просидела, не отрывая взгляда от матери, она и сама не знала. Затем Энджи встала и, взяв лопату, пошла по кладбищу в поисках места для могилы. Подойдя к надгробному камню Прасковьи с уже высеченным кем-то символом, девушка увидела невдалеке другой камень, которого до сих пор здесь не было. Это место было явно приготовлено для следующей ведьмы, возможно, для нее, но так случилось, что для матери.
Земля была мягкой, и вскоре яма была готова. Для хрупкой старушечьей комплекции тело Валентины оказалось неожиданно тяжелым. Энджи пришлось несколько раз останавливаться, чтобы передохнуть, прежде чем она доволокла мать до ямы. Наконец все было готово. Вытащив из рюкзака приготовленную на этот случай простыню, девушка накрыла тело и взялась было за лопату, но отложила ее в сторону. Чувствуя потребность что-то сказать, Энджи не могла подобрать слов. Слезы душили ее, на душе было тяжело.
– Мама, мама! – вот и все, что ей удалось выдавить из себя.
Закончив с могилой, Энджи чувствовала себя усталой и опустошенной, как никогда раньше. Слишком много места мать занимала в ее жизни. Сложив свечи в рюкзак, она собралась уже было уходить, но заметила спускающегося на жертвенный камень Зорана. Обычно спокойный и уравновешенный, сейчас молодой ворон был явно сильно взволнован.
– Здравствуй! – поздоровалась с ним девушка. – Как видишь, у меня получилось.
– Да, однозначно. Теперь в вашем роду только одна ведьма.
Энджи смущенно улыбнулась.
– Но это не ты! – сказал, как припечатал, Зоран.
Девушка удивленно подняла брови:
– Не я? А кто же?
– Твоя дочь!
– Ты, наверное, шутишь? – усмехнулась она. – Ты говоришь о младенце, который еще не родился?
– Именно о нем, точнее о ней, – если бы Зоран был человеком, то, произнося эту фразу, он бы, скорее всего, горько усмехнулся. – Такое происходит впервые, никогда раньше беременная ведьма не участвовала в ритуале слияния. Результат удивил всех, этого никто не ожидал.
– Ты хочешь сказать, что я больше не смогу колдовать?
– Магия живет в твоем теле, поэтому пока ты носишь ребенка в себе, то кое-что сможешь. Но это не твоя магия, а твоей дочери. Как только она станет отдельной сущностью, ты будешь обычной женщиной, как миллионы других.
– Меня такой вариант вполне устраивает, – улыбнулась Энджи, – я никогда и не хотела быть ведьмой и до двадцати пяти лет даже об этом и не подозревала. Наверное, если бы я не приехала сюда, то прожила бы спокойно всю жизнь без всех этих ужасов и кошмаров. Мы завтра же уедем отсюда, и я постараюсь, чтобы моя дочь здесь никогда больше не появилась и не узнала, что она ведьма.
– Все не так просто… – Ворон нерешительно затоптался на камне.
– Я начинаю пугаться, не молчи, – взмолилась девушка.
– Твоя дочь, еще не родившись, уже могущественная ведьма старейшего рода. Ее сила очень велика, и прожить, не заметив этого, ей вряд ли удастся.
– Я буду рядом и помогу дочери держать эту силу в руках, – возразила Энджи, – Я постараюсь сделать все, чтобы она была счастлива. Тогда магия ей и не понадобится. Тем более чем дальше она будет находиться от здешнего ведьминского кладбища, тем ее сила будет меньше. Ведь так?
– Кто знает, – неуверенно протянул Зоран. – Есть еще кое-что, о чем ты должна знать.
– И что это?
– Твоя дочь вобрала в себя не только вашу с матерью магию, но отпечатки ваших личностей.
– Что это значит? – нахмурилась Энджи.
– Ты надеешься на доброе сердце своей дочери, не так ли?
– Я в этом уверена, – кивнула девушка, – в кого ей быть злой? – Она запнулась. – Ты хочешь сказать, что она может пойти характером в мою мать?
– А еще и в прапрабабушку, – многозначительно добавил он.
– В Прасковью? – ужаснулась Энджи. – А она тут причем?
– Я тебя предупредил, – после минутного молчания ответил Зоран. – Предки не ожидают ничего хорошего от твоего дитя, его считают злом. Было бы лучше, если бы он не родился. Пока не поздно.
– Ты мне предлагаешь избавиться от ребенка? Ни за что!
– Я тебе все сказал, но решать тебе. Советую очень хорошо подумать.
– Тут и думать нечего.
– Ну, как знаешь, все, что натворит твоя дочь, будет лежать на твоей совести. – Зоран взмахнул крыльями и взмыл в небо.
Проводив его глазами, Энджи надела рюкзак и отправилась прочь с кладбища. Добравшись до дома Прасковьи, она собрала свои вещи в чемодан и, закинув его в багажник, села за руль.
– Ну, вот и все, – вздохнула она. – Прощай, Прасковья, прощай, мама, будьте вы обе прокляты.
Заведя мотор, она развернула машину и медленно поехала с поляны. На душе было тяжело и почему-то грустно. Медленно переваливаясь на кочках по заросшей лесной дороге, Энджи не могла избавиться от предчувствия, что она сюда еще вернется. Снова и снова она убеждала себя, что на этом свете не найдется такой причины, которая смогла бы заставить ее снова приехать туда, где она пережила столько горя, но, как она себя ни уговаривала, предчувствие не уходило.
– Черта с два! Не дождетесь! – разозлилась Энджи и прибавила газу.
Когда машина остановилась возле дома Федора, ворота сразу же распахнулись, и Егорша выскочил навстречу.
– Ну наконец-то!
Заехав во двор и выйдя из джипа, девушка сразу же попала в его горячие объятия. Из дома выбежал Федор, а за ним и Ксения.
– Все прошло хорошо? – не в силах дождаться, когда же, наконец, парочка обратит на него внимания, спросил Федор.
– Как видишь? – с трудом оторвавшись от возлюбленного, ответила Энджи.
– Что с Валентиной? – задал он следующий вопрос.
Лицо девушки потемнело, в глазах блеснули слезы:
– Ее больше нет, я похоронила маму на кладбище.
Чтобы скрыть свое ликование от потерявшей мать дочери, Федор развернулся и чуть ли не вприпрыжку поспешил к распахнутым воротам. Видимо, у него не получалось быстро взять себя в руки, потому что, закрыв ворота, он, не рискуя поворачиваться лицом к девушке, пошел якобы по делу в сарай. Энджи проводила его тяжелым взглядом. Егорша, внимательно за ней наблюдавший, обнял девушку за плечи и прижал к себе.
– Мы так за тебя волновались, никто сегодня ночью не спал. Я думал, что с ума сойду. Федька несколько раз порывался поехать за тобой, но… – Он с улыбкой посмотрел ей в глаза: – Что ты сделала с его лошадью? Она ни в какую не хотела выходить за ворота. Мы уж ее и за уздцы тянули, и в зад толкали, все бесполезно. В конце концов она нам устроила лежачую забастовку. Улеглась, и все.
Представив, как Егорша и Федор толкают сзади заупрямившуюся лошадь, Энджи не выдержала и смущенно хихикнула.
– Я не была уверена, что получится, но рада, что она послушалась меня. Я знала, что вы просто так не сдадитесь.
– Да уж, – укоризненно покачал головой Егорша. – Когда лошадь нам сказала «ариведерчи», мы с Федькой решили пойти пешком, но тоже не смогли выйти за ворота. Это как?
– Прости, – улыбнулась она, – мне не хотелось подвергать вас опасности.
– А если бы, не дай бог, исход вашего поединка был другим? Мы бы так и остались навечно заперты в Федькином дворе?
– Конечно, нет, – вздохнула она, – после смерти ведьмы все ее заклятья отменяются.
– Так ты теперь вдвойне сильнее? – осторожно спросил Егорша.
Энджи горько усмехнулась:
– Не совсем.
– То есть? – удивился он.
Она с мольбой посмотрела ему в глаза:
– Послушай, у меня сейчас нет сил, давай я поем и немного отдохну, а потом все вам расскажу.
– Конечно, конечно. – Ксения подошла и, обняв Энджи за талию, повела к кухне. – Как говорится, сначала надо гостя напоить, накормить, спать уложить, а потом уже и о делах говорить.
Энджи благодарно ей улыбнулась.
Когда она закончила свой рассказ, за столом повисло гнетущее молчание. Каждый пытался осмыслить то, что услышал.
– Это что же получается, наша дочь – злобная ведьма? – решился наконец озвучить свои мысли Егорша.
– Не смей так говорить! – засверкала глазами будущая мать. – Ребенок не может быть злобным. То, что она обладает магической силой, – это одно, а вот со всем остальным я категорически не согласна. Я глубоко убеждена в том, что, если дитя будет расти в любви и заботе, оно не может быть злым.
– Это, конечно, так, – поддержала ее Ксения, – воспитание и среда имеют значение, но…
– Что «но»? – нетерпеливо спросила ее Энджи.
– Я где-то читала, – неуверенно продолжила та, – что каждый новорожденный рождается уже готовой личностью, со своим набором качеств и черт характера. Воспитанием, конечно, можно кое-что подкорректировать и что-то сгладить, но изменить суть человека нельзя.
– То есть ты хочешь сказать… – подскочила Энджи со стула.
– Тихо, тихо, – поднялся и Федор, с тревогой глядя на разгневанное лицо девушки, – Ксения ничего плохого не имела в виду.
– Да, милая, именно так, – поддержал его Егорша.
Обняв любимую за плечи, он попытался усадить ее снова на табурет, но та, скинув его руку, бросилась вон из кухни.
Приятели взволнованно переглянулись.
– Переживает, – вздохнула Аксинья, – бедняжка! Ей и так досталось от бабки и матери, а тут еще дочка жару задавать будет. Охо-хо, вот же судьбинушка, не позавидуешь.
– Но это еще неизвестно, – высказался Егорша, – то, что Зоран предположил, не значит, что так и будет.
– Дай-то бог, – покачала Аксинья головой, но ни в ее голосе, ни в жесте не было согласия, она явно осталась при своем мнении.
– Ладно, мать, мы этого действительно не знаем, – подсел к ней Федор, – ты давай не нагнетай.
Выйдя во двор, Егорша увидел сидевшую на лавочке Энджи. Возле ее ног лежал Ярый. Тонкие пальцы почесывали его за ухом, и пес тихо урчал от удовольствия. Подсев к девушке,