Несмотря на то, что я верил своему новому начальнику, прийти в автосалон с металлической крышечкой от «Кока-колы» в качестве оплаты показалось мне просто нелепейшей затеей. Как ни странно, продавец решил, что у меня в руках чековая книжка, и уверенно принял мой платеж. Руки холодила стеклянная бутылка газировки, запотевшая от холода напитка и чуть-чуть – от моих переживаний и абсурда ситуации.
«Поздравляю, сэр, вы…», – начал продавец в ковбойской шляпе, и я не вслух закончил фразу за него: «Герой нашей передачи “Розыгрыш”», «Смотрите прямо в скрытую камеру», «Просто идиот какой-то».
«Владелец этой красотки», – возразил моим мыслям мужчина и ухмыльнулся одними пепельными усами, вручая мне брелок с ключами.
«Леви, как Проводнику вам также предоставляется способность убеждать в своей правоте. Люди будут вам верить. Не злоупотребляйте этим», – слова шефа всплыли у меня в голове.
Совсем скоро мне предстояло забрать девушку по имени Мириам, и я уже вовсю смотрел на мир ее глазами. Едва моя голова опускалась на подушку, как в сознании возникали самые значимые моменты ее жизни. Мой последний сон, то есть не мой сон, а ее – ее последний сон говорил, что сейчас путь лежит в занесенный метелью российский городок, давным-давно оставленный викингами. Под солнцем Калифорнии он казался искаженным миражом из снежного шара с книжной полки. Я не увидел ее лица, но образ девушки уже начал конструироваться в разуме, собираясь из деталей прошлого, словно гигантская модель лего. Не старше тридцати, идеалистка из той породы человечества, которая не ждет, когда кто-то все решит за нее, а сама отправляется распутывать клубок чужих проблем. Пока большинство рассуждало о необходимости помочь кому-то и толкало речи с трибун о том, что «Хорошо бы, она просто шла и делала. Создала свой фонд защиты бездомных животных, привлекла прессу, нашла спонсоров. Не боялась запачкать руки, смывая грязь теплой водой с мылом с братьев наших меньших. Лазила по подвалам с фонариком, вытаскивая на свет то, что остальные пытались упрятать подальше во тьму, в пограничье разума. Она по-настоящему понимала – не обязательно родиться миллиардером, чтобы кого-то спасти. А я, в свою очередь, понял, почему руководство остановило свой выбор на ней.
Каждый американец знает, что шоссе 66 начинается в Чикаго и заканчивается в Калифорнии, многие местные в курсе, что его прокладывали по бывшим тропам индейцам и крупным путям миграции диких животных. Но почти никто не догадывается, что самая знаменитая автострада продолжается и дальше, хотя ни в одном архиве невозможно обнаружить географические свидетельства этого факта. Об этом помнят лишь звери и, может быть, наследники племен коренных американцев. Дорога, известная под номером 66, опоясывает планету, переходя на другие континенты, и создает короткий, самый надежный путь. Именно шоссе и исполняло желания, а моя контора следила за тем, чтобы хорошие люди добрались до его конца целыми и невредимыми.
Не для каждого она безопасна. Даже Проводникам следует быть осторожными и осмотрительными: селиться только в проверенных мотелях, останавливаться возле знакомых закусочных. Это шоссе 66, и здесь каждый новый день путешественников может поджидать что угодно. Бесполезно планировать, бессмысленно пытаться предугадать свою судьбу. Если ты отдал предпочтение самому быстрому способу добраться до цели, то должен быть готов к любому повороту событий. Отныне твоя жизнь в чужих руках, но смелым удача всегда сопутствует. Смелым, а не бесстрашным, – нутром чувствовал я. Никто не любит глупой самоуверенности, особенно госпожа Фортуна. Поэтому в моем голубом чемоданчике лежали разные вещи и артефакты, которые я находил на дороге и которые являлись защитными оберегами. Я также помещал в него предметы, полученные в подарок, и безделушки, приобретенные в индейских лавках. Я называл их «моя рандомная надежда на спасение». Например, у меня были: череп с рогами, разноцветные музыкальные шарики, ловец снов, одна серебряная монета, одна золотая монета, одно кольцо из меди, павлиньи перья, любовное письмо из XIX века, кусочек коры тысячелетнего дерева, губочка для тела в упаковке и еще много чего. Я коллекционировал эти живые воплощения добрых предзнаменований, втайне надеясь, что до практического их использования очередь и время просто не подойдут.
Я заночевал прямо в своей машине, откинувшись вместе со спинкой сиденья назад, и занял странное, не в чистом виде сидячее, но и не совсем лежачее положение. Перед этим я осмотрел дорогу, вслушался в шорох кустов и посыпал салон обычной солью, которую забрал из придорожного кафе. По полу и сиденьям я разложил засушенные листья вербены и иголки розмарина… Соль и вербена были призваны отогнать все враждебное и неблагоприятно настроенное потустороннее. А у розмарина мне просто нравился запах.
Я видел улочку, на которой стоял ее дом, – узенькую, мощенную булыжником, бодро взбирающуюся по холму вверх. Девушка чувствовала теплоту и привязанность к этому месту, и я вместе с ней испытывал все эти радостные, захлестывающие океаном эмоции. Я смотрел ее глазами на витрину лавочки со сладостями, ощущая головокружительный уклон улицы. На город грациозно падал снег, а каждая маленькая ледяная снежинка словно решила, что получила партию в балете «Лебединое озеро». За стеклом, в золотистом свете гирлянд, были выложены красивые крендельки, пирожные и булочки в окружении инсталляции из белых домиков. В отражении я поймал лицо светловолосой леди, чьи щеки мороз окрасил в нежно-розовые оттенки полотен Моне. Из-под вязаной красной шапки выбивались вьющиеся пряди, едва касающиеся укутанной шарфом шеи. Позади нее и одновременно на ее месте стояла моя высокая фигура. Каштановые волосы, светло-серые глаза и пухлые губы обрекли меня на детство, полное ути-пути-пощипываний за щечки от всех тетушек и бабуль. Все эти восторженные жесты от моих родственниц сопровождались печальными вздохами дядюшек и комментариями примерно одного содержания: «Выглядит, как девчонка. Может, ему волосы покороче постричь? Вы же растите его в достаточной строгости?..»
Грезы подернулись рябью, словно поверхность озера, в которое шмякнулся незадачливый листок. Внутри меня что-то слабо бунтовало – так живот протестует против седьмой порции мороженого или после особенно крутого поворота карусели в парке аттракционов. Зеркальная поверхность шкафа в большой комнате дублировала маленький эпизод из прошлого. «Мира, Мира! Ты почему спрятала своего любимого игрушечного львенка в шкаф?» – послышался голос на задворках сознания. Я вместе с маленькой девочкой с двумя светленькими хвостиками повернулся на ласковое обращение матери. «Потому что он умер. Насовсем. Его не вернуть. Я похоронила его в шкафу».
Женщина с мягкими и смешными морщинками у глаз присела рядом со мной и Мирой на ковер. «Но ты же любишь своего Симбу. Разве ты не будешь по нему скучать?»
«Все когда-нибудь умирают, – очень жестко и по-взрослому отозвалась девочка. – Я должна привыкать к этому».
«Откуда ты это… – поразилась ее мама, но быстро нашлась: – Ах да, тот мультфильм, где маленький лев теряет отца… Как думаешь, может, нам стоит воскресить твоего плюшевого приятеля? Почему-то мне кажется, что он все еще жив, а в шкафу ему темно и страшно».
Мне стало не по себе, и я только обрадовался, когда началось следующее воспоминание. Я абстрагировался от тела Миры и решил понаблюдать за происходящим со стороны. Все та же девочка лет пяти в алом комбинезончике гладила грязно-белую бездомную кошку. К ней подошел мальчик в смешной панамке (меня бы в такой засмеяли соседские дети) и заговорил: «Эй, Мира, привет, Мира, что делаешь?»
Она не стала медлить с ответом и по-деловому заявила: «Привет. Кошку глажу, конечно. Ты же сам видишь. Кошки, они все чувствуют, совсем как люди. И собаки тоже. Да вообще любые животные. И боль, и радость, ну, и другое. Они смеяться умеют, только мы их смех не понимаем. Я это из программы про животных узнала, документальной. С мамой смотрела». В подтверждение слов девочки кошечка выгнула спинку, зажмурив зеленые глаза, и заурчала.
А потом кошка стала звенеть, гулко и протяжно, почти как волынка в руках у непрофессионала. То есть так подумал мой разум, пытаясь игнорировать тошнотворный звук, который выдавливал из себя телефон в попытках вытянуть меня из крепких, таких родных объятий сна. Мозг до последнего сопротивлялся, цепляясь за картинку цепкими когтями. Все, что угодно, лишь бы не бодрствовать. Я проехал около трети пути и не собирался тратить много времени на сон. Как только выполню свое задание, снова получу недельный отпуск. Вот тогда и отдохну как следует.
Итак, моего пассажира зовут Мира. Интересно, какое желание она попросит для нее исполнить? Я порылся в своем голубом чемоданчике и извлек из его недр блокнот и ручку. Безжалостно вырвав страницу, я записал на ней свои версии ее будущей просьбы. Закончив выводить последнюю букву, спрятал листок к себе в карман брюк. Мне всегда нравилось делать ставки, и я редко ошибался, когда дело доходило до тайных помыслов людских умов. Попросить можно было о чем-то одном, и это должна была быть не абстрактная утопическая фраза вроде «Хочу мира во всем мире», «Пусть исчезнут все болезни» или «Пускай в основу каждой разбитой дороги положат всех дураков, и мы, наконец, избавимся от двух насущных проблем». Чаще всего мои мимолетные знакомые получали в ответ на свой запрос долголетие и здоровье для своей семьи. Многие просили денег – не для своих нужд, а для общественных. Все эти вышедшие словно из ниоткуда богатые экологи и ученые, выступающие за прогресс, откуда бы они иначе, по-вашему, взялись? Те, которые получили большое наследство от родственников? Иногда пассажиры просили возлюбленного – если отчаялись найти хоть какую-то поддержку и простое тепло, остро нуждаясь в понимании. А одна женщина попросила изобрести лекарство от рака. Я пытался отговорить ее, но она все время перебивала меня и совсем не хотела слушать. Если бы она правильно сформулировала свое желание, то во всех больницах появилась бы драгоценная генная сыворотка. Однако из-за невнимательности моей подопечной в мире действительно возникло лекарство от рака, просто оно оказалось в одной из двухсот тысяч пробирок в шкафу научно-исследовательского института где-то в Канаде. Стоит ли говорить, что всего одна фраза «для всех» сделала бы просьбу моего пассажира отнюдь не бесполезной?