– Оклемался, да, – сказал я. В ту минуту так и было, ну или почти так: я тщательно рассчитал, когда нужно нажать на кнопку Павлова и получить дозу обезболивающих, продержался больше часа после того, как кончилась предыдущая, хотя голова болела зверски, аж стреляло в позвоночник, и все это, только чтобы к прибытию парней быть в наилучшей форме. – Правда, зуб придется чинить, ну а в остальном – лежать, поправляться.
– Вот твари, – скривился Дек, рассматривая мой зуб.
– Их поймали? – спросил Шон.
– Не-а. Копы считают, что этих мудаков интересовала в основном машина, так что будут следить, не появится ли где. Но я не надеюсь, что они ее найдут.
– Чтоб они на ней рухнули с моста, – произнес Дек.
– Да и хер с ним, – сказал Шон. – Новую купишь. Не бери в голову, главное, выздоравливай. Кстати, – он протянул мне набитый бумажный пакет, – это тебе.
Внутри оказалась стопка журналов – “Эмпайр”, “Нью Сайентист”, “Коммандо”, – книга Билла Брайсона, сборник судоку, сборник кроссвордов, авиамодель для сборки и полдюжины упаковок чипсов самых невообразимых вкусов.
– Круто, спасибо, мужики. – Я был тронут.
Разгадать судоку или собрать конструктор я сейчас был способен не более чем сесть за штурвал реактивного истребителя, но меня согревала мысль, что друзья считали иначе.
– Не за что, – ответил Шон и озадаченно оглядел стул, стараясь устроиться поудобнее. – Хоть будет чем заняться.
– Мы подумали, что если ты и правда пришел в себя, то уже воешь от скуки, – сказал Дек.
– Да, здесь тоска смертная. Что у вас нового?
– Новости закачаешься. – Шон тут же позабыл о неудобном стуле. – Угадай, что выкинул вот этот, – он ткнул пальцем в Дека, смотревшего одновременно робко, с вызовом и самодовольством.
– Забеременел?
– Ха-ха.
– Хуже, – мрачно произнес Шон.
– Не может быть! – Меня вдруг осенило.
– Еще как может.
– Неужели Дженна?
Дек скрестил руки на груди, вздернул подбородок и премило покраснел.
– Я счастлив. Вы что-то имеете против?
– Чувак, может, тебе тоже по башке дали? – спросил я. – Помнишь, что было в прошлый раз?
Шон воздел ладони к потолку: “Вот именно”. Дек и Дженна встречались меньше года и за это время расходились раз шесть. В последний раз вообще разыгралась целая драма: Дженна четыре дня подряд заявлялась к Деку на работу, рыдала и умоляла вернуться, потом вырезала на футболке, которую он у нее забыл, надпись “ИДИ НА ХУЙ” и с курьером отправила ему эти лохмотья, да вдобавок разослала длиннющие бестолковые злобные телеги всем его фейсбучным друзьям, а заодно и родителям.
– Это было в прошлом году. У нее был трудный период. С тех пор она разобралась с собой.
– В один прекрасный день он проснется с собственным членом во рту, – заметил Шон.
– И это еще в лучшем случае, – добавил я. – Проснется – а у него перед глазами положительный тест на беременность.
– Я что, дурак? Я пользуюсь резинками. И вообще это не ваше…
– Ну так и она не дура. Берешь иголочку, тык – и здравствуй, будущий отец.
Я наслаждался каждой секундой нашей болтовни. Впервые с той ночи я чувствовал себя почти нормальным, настоящим живым человеком. Я и не догадывался, в каком напряжении все мое тело, пока немного не расслабился, и от облегчения мне хотелось засмеяться, заплакать или расцеловать друзей.
– Идите на хер. – Дек показал каждому из нас средний палец. – Оба. Я счастлив. Если все накроется медным тазом, вот тогда и скажете мне, мол, мы же тебя предупреждали…
– Непременно, – хором произнесли мы с Шоном.
– Да на здоровье. А до той поры, если не можете сказать ничего хорошего, так не говорите ничего. А ты, – он ткнул в меня пальцем, – и вовсе скажи мне спасибо. Знаешь за что?
– Не уходи от темы, – сказал Шон.
– Заткнись. Скажи мне, – Дек с ухмылкой подался ко мне, покосившись на дверь, – что ты принимаешь?
– А что? Тоже хочешь? – Я помахал ему пакетиком с капельницы.
– Чума. Дай глотнуть.
Дек притворился, будто тянется к капельнице, я оттолкнул его руку:
– Отвали. Я не собираюсь ни с кем делиться.
– Нет, правда, что у тебя там?
– Обезболивающие. Мощные. А что?
– Видишь? – обратился Шон к Деку. – Я же тебе говорил.
– Ну он же не сказал, какие именно обезболивающие. Может, они…
– Да о чем вы? – удивился я.
Оглянувшись на дверь, Дек выудил из внутреннего кармана пиджака плоскую серебристую фляжку.
– Мы тебе еще один подарочек принесли.
– Не мы, а ты, – поправил его Шон. – Я же сказал, что это идиотизм. Нельзя его мешать с лекарствами, так и умереть можно.
– Да что там? – спросил я у Дека.
– “Макаллан”, вот что. Шестнадцатилетней выдержки. Крепчайший, неразбавленный. Для тебя, сын мой, только самое лучшее.
– Дело говоришь. – Я потянулся к фляжке.
Дек, разумеется, тут же засомневался:
– Ты уверен?
– Блин, чувак, ты же сам его припер. Или ты чисто подразнить?
– Да нет, что ты, но лучше погугли сперва свои препараты, вдруг они…
– Ты прям как моя мама. Дай сюда.
Он нерешительно покосился на капельницу, точно та, как капризная собачонка, вцепится мне в горло, если ее потревожить, но все-таки протянул мне фляжку.
– Он прав, – сказал Шон. – В кои-то веки. Погугли их совместимость с алкоголем.
Я открыл фляжку и глубоко вдохнул. Запах виски окутал меня – насыщенный аромат изюма и мускатного ореха, беззаботных вечеров и неудержимого смеха, тупых выходок и долгих серьезных бессвязных бесед, всего того, что поможет послать куда подальше и это чудовищное место, и всю последнюю чудовищную неделю.
– Дааа, – протянул я. – Дек, дружище, ты гений. – Я запрокинул голову и сделал большой глоток. Виски обжег горло, приятно, обильно, до самой яремной ямки. – Ха! – Я покачал головой.
Парни уставились на меня, словно ждали, что я вот-вот нечаянно взорвусь или рухну замертво.
– Ох блин, – сказал я, – видели бы вы свои рожи. Все хорошо. Держите. – Я протянул им фляжку. – И не бздите.
Как ни странно, мгновение спустя именно Шон рассмеялся и забрал у меня фляжку.
– Ну ладно, – он поднял фляжку, – за рисковых пацанов. Только, чур, больше не рискуй, обещаешь?
– Как скажешь, – ухмыльнулся я, и он отпил виски. Алкоголь подействовал на меня самым лучшим образом, я наконец почувствовал себя прекрасно.
Шон выдохнул, точно вынырнул из воды.
– Ох ты ж ни хрена себе! Красота. Даже если он после этого окочурится, оно того стоило.
– А я вам говорил. – Дек взял фляжку. – Ну, за рисковых пацанов.
Сделал глоток, опустил фляжку и расплылся в очаровательной улыбке:
– Аааах. Сам перед собой снимаю шляпу. Себя не похвалишь, никто не похвалит. – Я протянул руку, но Дек не сразу отдал мне фляжку: – Остальное на потом, договорились? Вдруг тебе понадобится встряхнуться. В этом гадюшнике рехнуться немудрено.
– Ну я ж не рехнулся пока. Валяюсь себе день-деньской, а красотки в костюмах медсестер приносят мне завтрак в кровать. Ты бы с такого рехнулся?
– Вряд ли. Но там осталось-то всего ничего, побереги. Давай положим вот сюда… – и Дек принялся расчищать место среди вещей на тумбочке у кровати.
– Ну не так же! Дай! – Я выхватил у него фляжку, порылся в ящике, чтобы завернуть ее во что-нибудь. – Старшая медсестра, или как там ее, чокнутая на всю башку. Мне принесли вентилятор. Так она отобрала, потому что он якобы распространяет микробы. Если найдет у меня фляжку, даже не знаю, что со мной сделает, – отправит в карцер, наверное.
Тумбочка стояла справа от кровати, и, чтобы легче было до нее дотянуться, я переложил фляжку в левую руку. Фляжка упала, я попытался ее подхватить, но она выскользнула из пальцев, словно они состояли целиком из воды, шлепнулась на одеяло, а оттуда с глухим стуком на пол; я проводил ее беспомощным взглядом. Крышка соскочила, струйка виски плеснула на ковровое покрытие цвета гнилой зелени.
Повисло угрюмое молчание, Шон с Деком недоуменно смотрели на меня, я же не мог выдавить ни звука. Наконец Шон наклонился, подобрал фляжку с пола, закрутил крышку и протянул мне.
– На, – сказал он.
– Спасибо, – ответил я, исхитрился завернуть ее в полиэтиленовый пакет и сунул в тумбочку, повернувшись боком к парням, чтобы они не заметили, как меня трясет.
– Они тебе руку повредили? – как ни в чем не бывало спросил Дек. Шон нашел на столике бумажную салфетку, бросил на пол и ногой вытер лужицу.
– Ага. Ушиб, кажется. – Сердце едва не выскакивало у меня из груди. – Да все нормально. Доктора говорят, повреждены нервы в запястье, но ничего страшного. Пара месяцев терапии – и буду как новенький.
На самом деле доктора ничего такого не говорили. Невропатолог, грузный, обрюзгший старикашка с таким влажным землистым лицом, будто несколько лет просидел взаперти в подвале, надменно и решительно отказался отвечать на мои вопросы, когда я поправлюсь, насколько и поправлюсь ли вообще. Разумеется, это зависит от множества обстоятельств, перечислить которые он даже не удосужился. Вместо этого – перебивая меня всякий раз, когда я запинался или не мог выговорить слово, не задерживая на мне взгляд, будто я и внимания-то не стою, – начертил схему моей головы в разрезе с гематомой и без, пояснив, что остаточные явления (“то есть симптомы, которые пока не прошли”) “очень незначительны” и вообще мне невероятно повезло: велел исправно, как пай-мальчик, заниматься физиотерапией и ушел, я даже не успел подобрать слов, чтобы объяснить ему, что это исключительно мое дело. Так что при одной лишь мысли о невропатологе у меня от злости кружилась голова.
Шон кивнул, скомкал мокрую салфетку и поискал взглядом мусорную корзину.
– Ну хоть не та рука, которой дрочишь, – помолчав, сказал Дек, мы дружно расхохотались и долго не могли успокоиться.
К тому времени, как они собрались уходить, мы доели чипсы и вовсю веселились: мы с Шоном советовали Деку воспользоваться случаем и, раз уж он всё равно в больнице, проверить, не заразила ли его Дженна какой-нибудь ужасной болезнью, а он в ответ грозился, если я не заткнусь, настучать старшей медсестре, что я бухаю; со стороны могло показаться, будто всё прекрасно, просто замечательно, три близких друга болтают о том о сем и оттягиваются, как в старые добрые времена. Но когда я чуть погодя достал фляжку – вдруг отчего-то захотелось напиться, ну а если виски не ляжет на обезболивающее, то и фиг бы с ним, – она показалась мне нелепой, ее дерзкие серебристые изгибы совершенно не вязались с бескомпромиссной утилитарностью и унылостью больничной палаты. Фляжка словно глумилась надо мной, смеялась мне в лицо, дескать, ты правда думал, жалкий глупец, что пара глотков, и опа! – все вдруг стало нормальным? От кислого запаха виски меня замутило, и я спрятал фляжку.