4
Проснулись мы рано; окно выходило в сад, и комната в Доме с плющом была гораздо светлее, чем спальня в моей квартире. Мелиссе нужно было на работу. Я встал вместе с ней, приготовил нам завтрак (Хьюго спал, по крайней мере, я надеялся, что он просто спит) и проводил ее до автобусной остановки. Потом сварил себе еще кофе и вышел с чашкой на террасу.
С вечера погода переменилась, небо было серым, воздух прохладным, недвижным и влажным, как перед дождем. Сад – старые разлапистые деревья, раскидистые кусты – казалось, веками стоял заброшенным. И лишь герань в больших горшках на террасе яростно, исступленно пламенела.
Я сел на верхней ступеньке крыльца, достал сигареты (те, что захватил с собой, спрятав от Мелиссы в карман куртки). Давно я не делал ничего подобного, не сидел один в саду, и меня вдруг охватила странная тревога, предчувствие опасности, я понял, что беззащитен, и поежился. Выпил кофе, выкурил сигарету и затушил окурок в горшке с геранью.
Делать ничего не хотелось – в смысле, вообще ничего. Спал я хорошо, впервые за долгие месяцы, хотя сигнализации в Доме с плющом не было, так что, рассуждая логически, мне следовало бы нервничать куда больше, чем дома, но почему-то я не мог представить, что сюда кто-то вломится, даже если сумеет отыскать дом, однако крепкий сон не освежил, в голове стоял туман, мысли мешались, я плохо соображал. Через десять минут сидеть мне наскучило. В голове зарождался зловещий ритм: шагнуть, ногу подтянуть, шагнуть, ногу подтянуть – туда-сюда по милой моей детской каникулярной комнатушке, пока Мелисса не вернется с работы.
Я вернулся в дом. Хьюго явно был жив: пока меня не было, он встал и сейчас у себя в кабинете щелкал по клавиатуре компьютера, что-то мурлыкал под нос и время от времени строго хмыкал. Я на цыпочках прокрался мимо его двери и вошел в старую спальню бабушки с дедушкой.
Все то же стеганое лоскутное одеяло на кровати, на каминной полке все та же большая банка с морскими ракушками из давних путешествий, те же пустые шкафы, слабый запах лаванды и пыли. Заморосило, послышался ненавязчивый, еле уловимый стук дождевых капель, их тени на стекле испещрили подоконник и голые половицы. Я просидел в комнате долго, наблюдал, как, сливаясь, стекают по стеклу капли, выбирал, как когда-то в детстве, две и гадал, какая из них победит в гонке.
В комнате на верхнем этаже, где мы когда-то строили форт, громоздилась старая мебель, из-под пыльных простыней тут и там выглядывал то резной подлокотник, то потертая ножка в виде львиной лапы, в углах под высоким потолком живописной гирляндой висела паутина. Кровать в старой комнате Сюзанны оказалась застелена, в беспорядке валялись разные предметы: на полу растянулся плюшевый заяц, на комоде лежала маска Человека-паука и кучка маленьких ярких одежек, – похоже, сестра возрождала семейную традицию и время от времени подкидывала на ночь детей к Хьюго. Комната Леона была практически пуста, лишь голая кровать да в углу навалены какие-то сложенные шторы. Я уже начал жалеть, что приехал. Здесь меня преследовал собственный призрак: старался подавить смех в форте, перегибался через перила, чтобы окликнуть Леона, засовывал руку под топик Дженет, проворный, золотистый, неуязвимый, совершенно не подозревавший, что на голову ему вот-вот свалится наковальня и раздавит его в лепешку. За окном тихо мок под дождем заросший сад, волглые листья тянулись к земле, высокая трава прогибалась, точно гамак, повсюду, куда ни глянь, ослепительно блестела зелень.
Я постоял на лестнице, рассматривая картину на стене (акварель девятнадцатого века, пикник у озера, подпись я не разобрал, но понадеялся, что этот пейзаж какой-нибудь пращур нарисовал сам, а не купил), как вдруг открылась дверь кабинета Хьюго.
– А, привет. – Он добродушно взглянул на меня поверх очков, явно ничуть не удивившись, что застал меня здесь.
– Привет, – сказал я.
– Я вот хотел сообразить что-нибудь на обед. А то времени уже много, я что-то увлекся… Пообедаешь со мной? Или ты уже поел?
– Хорошо, – ответил я. – В смысле, нет, еще не ел. Я пообедаю с тобой.
Я было подвинулся, чтобы его пропустить, как вдруг заметил трость в его руке и то, как Хьюго вздохнул, готовясь спускаться по длинной лестнице.
– Я сам соображу что-нибудь на обед, – сказал я. В конце концов, я приехал в Дом с плющом помогать Хьюго. Это моя обязанность. Я представил, как насмешливо усмехнулся бы Леон: “Я так и знал”. – И принесу наверх.
В глазах Хьюго промелькнула досада, помедлив, он кивнул:
– Что ж, так и сделаем. В холодильнике оставалась вчерашняя запеканка, на синем блюде, я собирался поставить ее в духовку на пару минут. Спасибо.
Я не планировал сооружать на обед ничего сложнее хлеба с сыром (я и завтрак-то для нас с Мелиссой готовил не без приключений, она явно чувствовала себя неловко на кухне Хьюго, так что я долго стоял столбом, соображая, что доставать первым – хлеб? масло? кружки? тарелки? или включить кофемашину? – а потом еще вспоминал, где что лежит), но как-то ухитрился разогреть запеканку, найти поднос, составить на него тарелки, приборы и два стакана с водой, да еще, неловко согнув правую руку в локте, сумел оттащить все это в кабинет Хьюго и не потерять равновесия. И вдруг подумал с изумлением и надеждой, что постоянная моя усталость, возможно, не симптом поражения мозга, а следствие того, что каждое действие отнимает у меня на десять минут больше обычного.
Кабинет остался таким же, каким мне запомнился с детства. Хьюго занимался генеалогией; ремесло не сказать чтобы прибыльное, но его образ жизни – ни ипотеки, ни арендной платы, ни семьи, ни дорогостоящих привычек – этого и не требовал. В кабинете стоял письменный стол эпохи короля Георга, истертое пухлое кожаное кресло, в самых немыслимых местах громоздились кипы документов, встроенные книжные полки были забиты большими томами в кожаных переплетах, с узорчатыми золотыми печатями – “Ирландский альманах и официальный справочник” Тома, “Дублинский альманах” Петтигрю и Уолтона – и причудливыми безделушками: тут и лакированные французские каретные часы в листьях и стрекозах, и краешек древнеримской декоративной тарелки с какими-то случайными буквами, и маленький, свернувшийся клубком кролик из оливы. Пол в кабинете был из темного дуба. В детстве мы с Леоном и Сюзанной просиживали здесь часами. Хьюго нередко давал нам подзаработать вдобавок к карманным деньгам: лежа на животе на вытертом ковре, мы помогали ему в исследованиях, водили пальцами по строчкам, набранным вихлявым старомодным шрифтом или выведенным изящным почерком, прочесть который было практически невозможно, и Сюзанна, изучавшая в школе каллиграфию, имела неплохой приработок – составляла для перебравшихся в Америку ирландцев схематические кельтские генеалогические древа. Мне всегда здесь нравилось. Ряды книг в суперобложке, тишина и разрозненные предметы придавали комнате какое-то сказочное обаяние: так и ждешь, что из дырки в плинтусе высунет мордочку приветливый мышонок или стрелки часов с жужжанием начнут крутиться в обратную сторону и пробьет тринадцать. Кабинет Хьюго чем-то напоминал мне кабинет Ричарда в галерее. Да и сам Ричард, я вдруг понял, всегда чем-то напоминал мне Хьюго. Не потому ли, подумал я, меня так очаровало наше первое собеседование, не потому ли я вышел на работу в галерею, после чего – тут голова моя поплыла, предметы закружились передо мною, сливаясь в узоры, за которыми я не успевал уследить, – сложилось как сложилось.
– А, – Хьюго с улыбкой поднялся из-за стола, – вот и замечательно. Давай сюда. – Он отодвинул ноутбук, чтобы я поставил его тарелку на стол. На экране светилось отсканированное изображение пожелтевшего бланка – обряд бракосочетания проведен в 1883 году в приходском храме в…
– Работаешь? – Я кивнул на бланк.
Хьюго изумленно воззрился на ноутбук, словно не ожидал его здесь увидеть.
– Ну, в общем, да, – ответил он, – работаю. Я подумывал отправиться в какое-нибудь безумное путешествие по южноамериканским джунглям или хотя бы по греческим островам, но в конце концов решил, что раз до сих пор не сподобился, то и не надо. Эта работа подходит мне куда лучше, даже если мне неприятно в этом признаваться. К тому же, – широкая улыбка осветила его лицо, – я сейчас бьюсь над одной интересной загадкой и не хочу никуда уезжать, пока не выясню, чем все закончится.
Я сел в кресло, придвинул к себе столик и поставил на него тарелку.
– И в чем там дело?
– О. – Хьюго откинулся на спинку кресла. – Несколько месяцев назад мне написала леди по имени Амелия Возняк, из Филадельфии, просила помочь разыскать ее ирландские корни. Я подумал было, что это маловероятно, – он рассмеялся, протер очки замахрившимся краем свитера, – но оказалось, что ее девичья фамилия О’Хаган. Она кое-что разузнала самостоятельно, проследила довольно-таки убедительную родословную аж до сороковых годов девятнадцатого века, выяснила, что все ее предки жили в основном в Типперэри. А вот потом начались странности. – Он отложил очки в сторонку, сунул в рот большой кусок запеканки. – М-м-м. За ночь настоялась и стала еще вкуснее, правда же? Так вот, она загрузила ДНК в обширную базу данных и получила длинный список дальних родственников из Клэра, которые, если верить ее разысканиям, вообще не имеют к ней никакого отношения. Их фамилия, Макнамара, прежде ей нигде не встречалась. И тогда она связалась со мной.
– И? – В детстве “загадки” Хьюго меня не особенно интересовали. Леон с Сюзанной их обожали, я же не разделял их чувств: ответы все равно ничего не изменят, наследникам не достанется ни трон, ни богатство, так какая разница? Поэтому участвовал я исключительно за компанию, ну и чтобы подзаработать.
– Да я вот сам пока ничего не понял. Возможно, в роду были незаконнорожденные: какая-то из ее прабабушек изменила мужу, а тот, ни о чем не ведая, растил чужого ребенка как своего.
– Ничего себе, – проговорил я. – Вот это да.
– А возможно, – он загнул палец, взмахнул вилкой, – у кого-то из ее предков образовалась вторая семья. В те годы это случалось нередко, сам понимаешь, эмиграция и прочее. Уезжает мужчина в Америку искать работу, рассчитывая поднакопить деньжат и выслать жене с детишками на дорогу, но проще сказать, чем сделать, время летит незаметно, он по-прежнему один да один, уже забыл, как выглядят его дети… В общем, легко влюбиться в кого-то на новом месте и вообще не упоминать о том, что на родине у тебя осталась семья, – вот тебе и скелет в шкафу, о котором ни одна душа не прознает веками, пока не появятся новые технологии.