Он осекся. Пауза затянулась, и я поднял глаза от карт. Хьюго смотрел на дверь, да так пристально, что я обернулся, нет ли там кого, но нет, никого не было.
Я повернулся к Хьюго, он по-прежнему не сводил взгляда с двери и облизывал губы.
– Хьюго, – громко сказал я. – Что с тобой?
Он вытянул перед собой напряженную руку со скрюченными, точно клешни, пальцами.
Я вскочил и бросился к нему, зацепив журнальный столик, карты полетели на пол, кружки с чаем перевернулись. Мы с Мелиссой одновременно опустились на колени перед Хьюго. Я боялся дотронуться до него, чтобы не навредить. Он часто-часто моргал и скреб воздух скрюченной рукой, точно граблями, так упорно и сосредоточенно, будто делал это вполне осознанно.
Значит, вот как это бывает: поправил очки, взглянул на пикового короля – и умер. Месяцы напряжения, страха, неведения – и вдруг все так быстро и просто.
– Звони в “скорую”, – сказал я Мелиссе, сознавая, что они не успеют, – быстрее!
– У него приступ, – тихо ответила она, посмотрела Хьюго в лицо и спокойно, но крепко взяла его за плечо. – Не надо “скорую”. Хьюго, у вас приступ, ничего страшного, он скоро кончится.
Не знаю, слышал ли он ее. Греб рукой по воздуху, моргал. С краешка губ свисала нитка слюны.
До меня не сразу дошло, что Хьюго не умирает.
– Но “скорую” надо вызвать. – Я смутно припомнил скупые наставления мудака-невропатолога и его презрительный директорский тон. – С ним такое в первый раз.
– Не в первый. У него уже несколько раз были приступы. – И пояснила, заметив мой изумленный взгляд: – Ну вот когда он смотрит в пустоту и не слышит тебя. Я думала, ты догадался.
– Нет, – ответил я.
– Я просила его сказать докторам. Не знаю, сказал ли. – Мелисса медленно и мерно гладила Хьюго по плечу. – Все хорошо, – приговаривала она. – Все хорошо. Все хорошо.
Постепенно Хьюго перестал загребать воздух и уронил руку на колени, ладонь его дернулась несколько раз и обмякла. Слюна уже не текла. Глаза закрылись, голова завалилась набок, как будто он просто уснул в кресле после ужина.
В камине шипели и потрескивали дрова. По журнальному столику разлилась коричневая чайная лужица, капала на ковер. У меня кружилась голова, сердце выскакивало из груди.
– Хьюго, пожалуйста, посмотрите на меня, – тихо попросила Мелисса.
Веки задрожали, Хьюго открыл глаза – мутные, сонные, но все-таки взглянул на нее.
– У вас был приступ. Теперь уже прошло. Вы знаете, где вы?
Он кивнул.
– Где?
Челюсть шевельнулась, словно Хьюго жевал, меня на миг охватил ужас – неужели опять приступ? – но тут он хрипло пробормотал:
– В гостиной.
– Правильно. Как вы себя чувствуете?
Лицо бледное, потное, даже руки побелели.
– Не знаю. Устал.
– Это нормально. Вы посидите немного, вам сейчас станет легче.
– Пить хочешь? – наконец нашелся я.
– Не знаю.
Я кинулся на кухню, налил из-под крана стакан воды, тут же расплескал половину – руки тряслись. В темном окне я поймал отражение своей перекошенной физиономии с раззявленным по-дурацки ртом и круглыми глазами.
Когда я вернулся в гостиную, Хьюго уже почти пришел в себя, лицо даже чуточку порозовело. Мелисса бумажной салфеткой стерла слюну с его подбородка.
– Спасибо. – Здоровой рукой он взял у меня стакан.
– Ты помнишь, что случилось? – спросил я.
– Не очень. Все вдруг стало… какое-то странное. Другое. Страшное. Больше ничего не помню. – И уточнил испуганно: – А что я делал?
– Ничего особенного, – ответил я. – Смотрел в пустоту, дергал рукой. Не буйно, как в кино, а так, немного.
– У вас уже бывали такие приступы? – спросила Мелисса.
– Кажется, да. Один раз. – Хьюго отпил еще воды и вытер мокрые губы. – Пару недель назад. В постели.
– Почему ты нас не позвал? – спросил я.
– Я даже не понял, в чем дело. И чем бы вы мне помогли?
– И все-таки, – сказала Мелисса, – если вдруг такое повторится, обязательно зовите нас, хорошо?
– Хорошо, дорогая. – Он накрыл ее руку ладонью. – Обещаю.
– Вы говорили об этом врачу?
– Говорил. Он выписал мне… таблетки. Но сказал, не факт, что помогут. – Хьюго с трудом выпрямился в кресле. – И снова завел свою песню про хоспис. Я отказался, разумеется. Наотрез.
– Хочешь лечь? – спросил я.
Хьюго уже выглядел как обычно, даже удивительно, но вряд ли мы снова примемся играть в “пьяницу”: если он и сумеет, я – точно нет.
– Я бы лучше посидел тут с вами, – ответил он. – Если вы не против, конечно.
Мелисса принесла тряпку, вытерла пролитый чай, я собрал карты, промокнул их бумажным полотенцем и убрал до следующего раза. Мы снова уселись на диван, Мелисса свернулась калачиком у меня под боком, я обнял ее, взял за руку.
Мы молчали. Мелисса смотрела на пламя в камине, отбрасывавшее теплый отблеск на ее нежную щеку. Хьюго рассеянно поглаживал пальцем плед, словно на коленях у него пристроилась кошка. Время от времени с улыбкой поглядывал на нас: видите, все хорошо. Сидели мы так долго, в окна негромко стучал дождь, вокруг торшера вяло кружил мотылек, в камине самоцветами сияли угли.
На состояние Мелиссы я в тот вечер, кажется, не обращал внимания. Отметил лишь, что она была непривычно молчалива – еще до приступа Хьюго, но мне и без того забот хватало, Мелисса же, слава богу, пока что – единственная из всех – не давала мне поводов для беспокойства. И совершенно растерялся, когда она, после того как мы проводили Хьюго в его спальню, постояли под дверью, вслушиваясь в привычные звуки (вот он ходит по комнате, вот ложится в постель), ушли к себе и я принялся снимать свитер, сказала:
– Ко мне в магазин сегодня приходили детективы. Хотели поговорить.
– Что? – Я даже уронил свитер от неожиданности. – Кто? Мартин и… и… – я начисто забыл имя Аляповатого Костюма, – или эти? Рафферти и как его, Керр?
– Рафферти и Керр. – Мелисса стояла спиной ко мне, вешала в шкаф кардиган. Ее отражение – тусклые волосы, тусклое платье, тусклые тонкие руки – призрачно дрожало в оконном стекле. – Я не ожидала, что они решат со мной побеседовать, я ведь никого из вас тогда не знала… Понятия не имею, как они выяснили, где я работаю. Заставили меня повесить табличку “Закрыто” – та старушка с шарфами пришла, как раз когда они были у меня, и никак не уходила, без конца дергала ручку двери, я хотела сказать, что открою через несколько минут, но детектив Керр меня не пустил – мол, она сейчас уйдет, но она торчала под дверью целую вечность, прижав лицо к стеклу, и смотрела внутрь…
У нас еще дела.
– Какого черта они к тебе пришли?
– Хотели показать мне фотографии.
Жаль, я не выбил Рафферти зубы.
– Толстовку, которую здесь нашли. Тебя в ней. Шнурок из нее. – Мелисса говорила спокойно и четко, но смотрела не на меня, а на кардиган, аккуратно расправляя его на вешалке. – Они нашли его в дупле. Думают, что это…
– Да, я в курсе. Они мне тоже показывали эти снимки.
Она резко обернулась:
– Когда?
– Утром.
– Но почему ты мне не сказал?
– Не хотел пугать тебя этой чушью. Зачем они вообще поперлись к тебе с этими снимками? Чего они хотели?
– Спрашивали, не рассказывал ли ты мне случайно о Доминике Генли. Не делал ли ты при мне такие вот штуки с петлями. Умеешь ли ты вообще вязать такие узлы. Не замечала ли я… – не глядя на меня, Мелисса наконец повесила кардиган в гардероб и договорила прежним спокойным голосом, разве что ресницы у нее трепетали, – за тобой склонности к насилию. Я, конечно, ответила “нет”. Никогда.
Меня же, как на смех, так и подмывало врезать кулаком по стене, или хорошенько пнуть дверцу шкафа, или выкинуть нечто столь же показное и бессмысленное. Я подобрал свитер и нарочито аккуратно сложил его.
– Они откуда-то узнали про историю с тем парнем. Который в прошлом году мне прохода не давал, пока ты не вмешался. Долго расспрашивали, что именно ты делал: не хватал ли его руками, когда выпроваживал из магазина, не угрожал ли избить. Я сказала, ничего такого не было, но они не поверили – да ладно, любой нормальный мужик взбесился бы и наорал на него, чтобы уж точно дошло, или Тоби смелости не хватило… Мне так хотелось выставить их, но я боялась, что тогда они решат, будто я что-то скрываю. Уж очень они… давят, им трудно возражать. Я отнекивалась, старалась не раздражаться, и в конце концов они от меня отстали. И ушли.
– Похоже, ты поставила их на место, – достаточно спокойно сказал я, когда ко мне вернулся дар речи. – Если снова заявятся, гони их к черту. Или звони мне, я сам с ними поговорю.
– Тоби, – тут ее голос наконец дрогнул, и она обернулась ко мне, – они думают, что Доминика убил ты.
Я рассмеялся, хотя и невесело.
– Вряд ли. С чего бы им так думать. У них нет оснований. Выдернуть шнур из моей толстовки мог кто угодно. Они просто выжимают из нас признание, им надо закрыть дело. Они и к тебе-то привязались, чтобы на меня надавить. А вовсе не потому, что ты якобы что-то знаешь или действительно могла заметить за мной склонность к насилию… – Я понял, что почти кричу, и замолчал.
– Нет, Тоби, они на самом деле так думают, – возразила Мелисса. – Может, конечно, и не надеются, что я что-то знаю. Но уверены, что его убил ты.
В стекле отражалось ее лицо – бледное, решительное и чужое, точно у призрака. И меня вдруг как ударило: что, если она тоже так думает? Интересно, что такого сказали ей детективы, чего не сказали мне.
– Я его не убивал.
– Знаю, – с нажимом сказала Мелисса. – Верю. Я и не думала, что это ты.
Я ей поверил. Меня охватили облегчение и стыд – как я мог усомниться в ней хотя бы на секунду? – и я чуть успокоился.
– Но теперь ты понимаешь, что я должен вмешаться?
Ее лицо окаменело.
– Например?
– Например, поговорить с людьми. Попробовать выяснить, что же, черт возьми, на самом деле произошло. Чтобы от нас наконец отстали со всем этим дерьмом.