– Ничего, – я прикрылся рукой, пряча отрыжку, – все хорошо. Я не над тобой смеюсь. А над собой. Никогда бы не подумал, что состою в родстве с матерью Терезой.
– Что ты несешь?
– Ну… ох! – Бокал едва не выскользнул из моих пальцев, но я успел его поймать и сделал большой глоток. – Ооо. Замечательный джин. Так о чем я… – Я щелкнул пальцами и указал на Леона, буравившего меня взглядом: – А, да. Ну вот. У меня куча знакомых. И никто, то есть буквально ни один из них не скажет, мол, худшее, что я в жизни сделал, – это кого-то бросил. Может, конечно, мои друзья сплошь сволочи, не знаю. Но ты точно святой.
Краем глаза я заметил, что Мелисса нервно теребит прядь волос, мой тон ее встревожил. Я хотел взглянуть на нее украдкой – не беспокойся, я знаю, что делаю, у меня есть план, – но уже настолько окосел, что вместо этого откровенно на нее уставился.
– Йохан любил меня по-настоящему, – сказал Леон. – Я надеюсь, он счастлив. Ведь теперь он всю жизнь обречен мучиться, как тогда я – бояться, что рано или поздно все пойдет псу под хвост. Как будто я его заразил. – Он вызывающе посмотрел на меня. – И если тебе не терпится узнать, считаю ли я себя из-за этого плохим человеком, то да, считаю. Ну как, полегчало? Ты на моем фоне молодец?
– Да нет, – ответил я. – Но ты ведь этого не хотел?
Все дело в том, что я ему поверил, сам не знаю почему. Я не очень-то поверил Сюзанне, по крайней мере, не до конца, а тут поверил каждому слову: такая инфантильная эгоистичная чепуха вполне в духе Леона. И тут я наконец осознал, хоть и не без труда, почему от рассказа Леона у меня по коже пробежал мороз. Если самое страшное, что Леон натворил, – это ранил чувства очкарика Йохана, значит, Доминика он точно не убивал. И выходит, я ошибался.
– А ты что сделал? – спросил Леон. – Сам затеял, а теперь смеешься надо мной – история моя, видите ли, чересчур заурядна. Так расскажи свою!
И Сюзанна этого сделать тоже не могла. Тощая девчонка-подросток в жизни не затащила бы Доминика в дупло. А значит, и копов на меня натравили – в этом я ни минуты не сомневался, точно натравили, или один из них, или оба, и дело не только в толстовке, кто еще мог дать детективам те снимки, кто еще мог им сказать, что я якобы поссорился с Домиником? – вовсе не для того, чтобы спасти себя. Решили меня подставить? Неужели все это время они так сильно меня ненавидели, а я не замечал? Что же я такого натворил, чем это заслужил?
Косяк сделал свое дело: еще чуть-чуть – и меня накроет полномасштабная паранойя. Окна многоэтажки снова раскачивались маятником, но на этот раз мне было не до смеха – такое ощущение, что они, набрав скорость, вот-вот выломятся из здания и рухнут прямо на нас. Я понимал, что если сейчас же не встряхнусь, то кончится тем, что я забьюсь куда-нибудь в угол и буду там дрожать и скулить.
– Ладно, – Сюзанна зевнула, села и потерла глаз кулаком, – поехали домой. Тоби расскажет как-нибудь в другой раз.
– Нет, – возразил Леон. – Я излил душу и теперь хочу послушать его историю.
Мелисса смотрела на меня с тревогой, вопросительно наклонив голову. Глянув на нее, я собрался с духом, после ее рассказа я просто не мог промолчать и оставить ее ни с чем, это было немыслимо. Вдобавок я чуял: что-то происходит, и мне надо выяснить, что именно, пусть даже я ошибаюсь.
Я зажмурился, пару раз глубоко вдохнул, а когда открыл глаза, окна уже почти не качались. Я улыбнулся Мелиссе и легонько кивнул: не волнуйся, любимая, все идет по плану.
Сюзанна толкала ногой Леона – дескать, шевелись:
– Я уже никакая. Поехали домой, а то усну прямо тут. Ты в этот косяк всю траву упихал, что ли?
– Выпей воды. Я хочу послушать Тоби.
– Езжай, если хочешь, – сказал я Сюзанне. Так было даже лучше, без нее Леона будет проще разговорить. – А то там Зак уже наверняка Тома связал и поджег.
– Леон. Поехали. Закажем такси.
– Нет. – Леон упрямо вздернул подбородок.
Мы оба знали, что в таком настроении он точно не двинется с места. Сюзанна вздохнула, снова растянулась на полу и уставилась на меня.
– Ну хорошо, – начал я, – только поклянитесь, что никому не расскажете.
– Взаимно, – ответила Сюзанна. – Ты о нас, мы о тебе. Думаешь, мне очень хочется, чтобы кто-то узнал про меня и доктора Менгеле?
– Я не шучу. У меня могут быть серьезные неприятности.
Сюзанна оттопырила мизинец:
– Клянусь.
– Говори, – сказал Леон.
Я набрал в грудь воздуху.
– Ну, в общем, этой весной у нас в галерее была выставка…
С грехом пополам, спотыкаясь и заикаясь, я добрался до конца – впрочем, не особо и притворялся, уж очень мне не хотелось признаваться в этом при Мелиссе. По мере рассказа я поглядывал на нее (она заметно помрачнела: расстроилась? разозлилась? разочаровалась во мне?) и на Леона, тот, сутуло привалившись к стене, смотрел на меня с нарастающим отвращением да время от времени – видимо, когда совсем уж мерзко становилось – демонстративно отхлебывал джин-тоник.
– Вот так все и было, – заключил я с глубоким вздохом.
Я специально выбрал историю относительно безобидную, чтобы Леон не упустил случая меня упрекнуть, – учитывая, как я отнесся к его рассказу. И угадал.
– Охренеть, – Леон поджал губы, – то есть ты хочешь сказать, что это и есть самый худший твой поступок? Вот это?
– Я чуть не сорвал выставку. – Я с деланым смущением почесал нос. – Впервые у этих ребят появился шанс чего-то добиться, а я чуть все не испортил. И посмеялся над ними, – я вспомнил слова Дека, – над их жизнью. Выставил их на посмешище. Тогда я толком не понимал, что делаю, но сейчас…
Сюзанна смотрела скептически.
– Я должен был обо всем рассказать, но не хотел тебя расстраивать, – сказал я Мелиссе. – Я уже было со всем разобрался, но тут… – Она мотнула головой, но я не понял, что это значило, то ли “ничего страшного”, то ли “не начинай”, то ли “мы с тобой потом об этом поговорим”.
– Подожди-подожди, – Леон поднял брови, – и вот из-за этого тебя мучает совесть? Из-за того, что наврал горстке людей про какие-то там картины? И ты еще смеешь меня упрекать, что я рассказал фигню?
– Расставания бывают у всех. А вот обмануть сотни человек…
– Которых ты совсем не знаешь. К тому же никто ведь не пострадал.
– Ну, в общем, да, – слова Леона меня задели, – я их не знаю. С близкими я бы так не поступил. Ты, конечно, не такой…
– Или же Леон, – перебила Сюзанна, – считает, что обидеть близкого гораздо хуже, чем чужого. В отличие от тебя.
Я осознал, что она трезвее всех нас, и мне это не понравилось.
– Нет. Нет-нет-нет, – я погрозил ей пальцем, – я не это имел в виду. Просто я в жизни не обижу тех, кого люблю. И кто любит меня.
Леон вскинул голову, словно не в силах терпеть подобное лицемерие.
– Блядь. Ты с луны свалился, что ли? Такое ощущение, будто живешь в каком-то своем мире.
– О чем ты? Может, я хоть раз что-то сделал кому-то из близких? Приведи пример!
– Пример? Да сколько угодно. Когда меня изводил этот козел Доминик Генли, я пришел к тебе и обо всем рассказал. Помнишь?
Он выпрямился и уставился на меня исподлобья, точно ощетинившийся кот. Челка упала ему на глаза.
– Что именно?
Леон зло рассмеялся:
– Я так и знал. Тебе и тогда было плевать, а сейчас и подавно.
– Господи, – я поднял руки, – Сью, дай ему еще травы.
– Леон, – сказала Сюзанна.
– Я всю жизнь Леон. И мне плевать, что ему сейчас плохо, все равно он полный…
– Эй, полегче, – перебил я. – Давай с начала. Доминик тебя изводил?
– Меня все изводили. Ты был рядом, ты не раз это видел, иногда даже снисходил, чтобы подойти и сказать: слышь, чуваки, отвяжитесь от моего брата, и меня на время оставляли в покое. Но Доминика я боялся по-настоящему. Остальные-то так, обычные первобытные идиоты, а он был настоящий садист. Конченый. При тебе он особо не выступал, а вот когда тебя не было… В конце концов я тебе обо всем рассказал. И ты, – Леон насмешливо скривился, – типа, да брось, расслабься, он просто прикалывается, я с ним поговорю.
– И что не так? – удивился я. – Я же тебе помог. Я поговорил с ним. А ты чего хотел?
– Толку от твоих разговоров? Я хотел, чтобы ты позвал Шона, вы вдвоем выбили Доминику все зубы и сказали, что если он еще хоть раз посмеет ко мне подойти, ты ему башку оторвешь и в жопу засунешь. Но ты сказал – да еще так рассудительно, – нет, так мы ничего не добьемся. Дескать, ты же не можешь все время меня караулить, а если ты изобьешь Доминика, он обязательно мне отомстит. И еще ты сказал: научись уже сам разбираться со своими проблемами.
Вот оно, наконец-то. В голосе Леона звучала такая явная, такая жгучая обида, словно все это было вчера.
– Ну, в чем-то я был прав. – Сердце колотилось – то ли от признания Леона, то ли от травки, и о чем я только думал, когда курил, для такого разговора нужна ясная голова. – Разве нет?
– Нет. Это хорошо лишь на словах… Ты поговорил с Домиником, и стало еще хуже. А я ведь тебя предупреждал. Потому что после этого он издевался надо мной уже не походя, как раньше, – ну там дать по башке дверью шкафчика, как всем, кто слабее его, – нет, он стал за мной охотиться. Ведь теперь он знал, что со мной можно делать что угодно и ничего ему за это не будет, разве что ты снова с ним поговоришь: если тебе не трудно, будь повежливее с моим братом, спасибо-пожалуйста.
Леон часто дышал, ноздри его раздувались.
– Господи, – сказал я, – прости меня, пожалуйста. Но ведь это было лет пятнадцать назад, может, пора уже и забыть?
Леон, разумеется, уцепился за мои слова. Откинулся на стену и протянул:
– Ну ты и мудак. Доминик надо мной измывался. Годами. Все это время мне хотелось покончить с собой. Тебе один-единственный раз дали по башке, и ты уже ноешь: ах, как мне плохо. А представь, когда тебя избивают изо дня в день. Я не знаю, – тут я хотел что-то сказать, но Леон повысил голос, – и никогда не узнаю, каким бы я вырос, если бы ты тогда меня защитил. Так что нечего, – он в ярости откинул челку, – нечего тут свистеть, будто ты никогда бы не обидел никого из близких.