– Если до этого дойдет, – добавил Рафферти.
– Вот-вот, если. Пока что мы знаем лишь, что мистер Хеннесси хочет нам что-то рассказать, следовательно, мы обязаны взять у него показания.
– Но он же все выдумал. Он никого не убивал. Это… какая-то галлюцинация, это…
Хьюго теребил пуговицы пальто.
– Хьюго, пожалуйста.
– Я ценю твое доверие, Тоби, – с удивлением, смешанным с раздражением, ответил Хьюго, – но я прекрасно понимаю, что делаю.
– Если это и правда галлюцинация, – сказал Рафферти, – то вам не о чем волноваться. Мы во всем разберемся, не переживайте, и привезем его домой.
– Он умирает, – сказал я в отчаянии, мне уже было не до такта. – Доктор хотел положить его в хоспис. Вы не имеете права сажать его за решетку…
Керр разразился лающим смехом.
– За какую еще решетку? Господи. Угомонитесь, не кипятитесь. Мы просто поговорим.
– И ваш дядя волен будет в любое время уехать домой, – подхватил Рафферти. – В худшем случае – я подчеркиваю, в самом худшем – он вернется завтра.
– Завтра?
– Вряд ли начальство станет возражать, если мы выпустим его до суда, – добродушно пояснил Керр. – Он не сбежит.
– Тоби, успокойся, бога ради, – сказал Хьюго. – Все в порядке. Не суетись.
– А вы отдохните, расслабьтесь. – Керр глянул на меня и направился к двери. – Выпейте что-нибудь, отвлекитесь. Незачем попусту волноваться.
Хьюго снял с вешалки шарф, обмотал вокруг шеи.
– Ну что, пошли?
Рафферти открыл дверь, и в прихожую ворвался ветер, холодный, насквозь пропитанный осенью. Хьюго улыбнулся мне.
– Иди сюда, – позвал он, а когда я приблизился, обхватил меня рукой за шею, чуть притянул к себе. – Не переживай. Лучше займись дневником, а когда я вернусь, расскажешь мне, что нашел интересного. И помирись с Мелиссой, хорошо?
– Хьюго… – произнес я, но он уже оттолкнул меня и в сопровождении Рафферти с Керром вышел к солнцу и трепету желтой листвы.
Я тяжело опустился на ступеньку и просидел так долго. Разумеется, я догадался, что задумал Хьюго. Он все рассчитал, спокойно провел невообразимые вычисления и рискнул поставить немногое оставшееся ему время на то, что с нашей медлительной судебной системой и возможностью освобождения до суда его, скорее всего, уже не посадят. И решил провести пару из оставшихся ему дней в кабинетах для допросов, а потом войти в историю как Убийца с вязом – или как его окрестят таблоиды, – лишь бы меня спасти.
Я был против, но понятия не имел, как ему помешать. Прыгнуть в такси, погнаться за ними в полицейский участок и добавить в этот хаос собственное признание? Но при одной лишь этой мысли меня скрутил дикий страх, вдобавок я не представлял, как за такое взяться, – я не знал, в какой участок они поехали, и не понимал, как признаваться в том, чего не помню. В голове шумело, мозг словно отключился.
Я ни на миг не усомнился в том, что Хьюго лжет. Разумеется, никто никого не видит насквозь, как бы ни хотелось верить в обратное, но уж настолько-то я успел его изучить, он в жизни не стал бы никого душить. В Хьюго я был уверен больше, чем в себе, а это уже говорило о многом.
В конце концов на послушном автопилоте я поднялся в кабинет. На столе лежал раскрытый дневник Хаскинса, над которым трудился Хьюго; на пожелтевшие страницы были предупредительно наклеены листочки с пометками. Рядом была расшифровка, отрывочная, изобиловавшая лакунами, какие-то фрагменты Хьюго пропускал, выискивая интересные места. Я уселся за его стол и принялся заполнять пробелы.
Работа эта сама по себе медленная, выматывающая душу, с похмелья же текст и вовсе расплывался и прыгал перед глазами, так что невозможно было сосредоточиться, на каждое предложение у меня уходило по полчаса, все страницы пестрели крохотными кляксами.
Слушал, как Джорджи читает из учебника. Читает он более чем удовлетворительно, однако ж без огонька. Я показал ему, как следует читать, на примере рассказа – ???? – к нашему вящему обоюдному удовольствию… Чудесный день, вернулся с мессы, изрядно проголодавшись и надеясь отобедать как следует, но…
дальше жалобы на кухарку.
В городе вспышка кори, говорят, у…
кого-то, может, у Салливанов?
младшенький при смерти, но…
неразборчиво
…надежда…
День тянулся и тянулся, а Хьюго не возвращался. В какой-то момент – голова кружится, перед глазами черные точки – я позвонил Мелиссе, убедив себя, что она имеет право знать о случившемся, хотя, разумеется, надеялся, что она тут же примчится и поддержит меня в этой новой беде. Но она не ответила. Сообщения я не оставил, не хотел о таком говорить на автоответчик.
Сегодня я рассчитывал съездить в Лимерик, но дорогу развезло, и я никуда не поехал. Супруга меня привела в великое расстройство и…огорчение?..
Было почти шесть, наверняка они уже записали его показания, не бог весть какая эпопея. Я позвонил на мобильный Хьюго, но он не взял трубку. Обшарил все карманы и ящики, отыскал визитку Рафферти и с колотящимся сердцем набрал его номер, сразу же сработал автоответчик.
Я добрался до перипетий с Элейн Макнамарой, тут Хаскинс разразился желчной проповедью.
С одной стороны, мы, как говорит Каролина, наставим ее целомудрию, добродетели и…
…трудолюбию?
Но невелика получается кара за ее грех…
Я перелистал дальше, так он распинался несколько страниц.
За окном сгущались сумерки, от стекла тянуло вечерней прохладой. Хьюго строго-настрого приказал никому не говорить, но я уже с ума сходил от тревоги. Сюзанна, скорее всего, еще обижена, но она единственная, кто может предложить хоть сколько-нибудь разумный вариант действий.
Трубку она взяла не сразу.
– Тоби. – Холодно, настороженно. – Как голова?
– У нас беда, – ответил я.
Когда я закончил рассказ, повисло молчание. В трубке было слышно, как Салли мирно и немного фальшиво поет: Паучок-малютка в трубу забрался на минутку…
– Ясно, – сказала наконец Сюзанна. – Леону звонил?
– Нет. Тебе первой.
– Хорошо. Не говори никому. Вообще ничего не делай.
– Почему?
Плеск воды – значит, Салли в ванной.
– Не знаю, как твоему отцу, а моему и так уже волнений хватает. И совершенно незачем рассказывать ему о том, что, может, к утру само рассосется.
– По-твоему, они не заметят, что Хьюго арестовали?
– Никто его пока не арестовывал, не нагнетай. Сал, возьми мыло…
– Он признался. Разумеется, его…
– Люди постоянно делают ложные признания. Детективы не станут просто верить Хьюго на слово. Сперва они проверят, совпадает ли его рассказ с имеющимися у них уликами, знает ли он то, что мог знать только убийца. Ну и все такое прочее.
Радуга спустилась и смыла дождик весь…
Разговор наш принял странный оборот и зашел совсем не туда, куда я ожидал.
– Тогда почему ты не хочешь, чтобы я рассказал Леону? Раз это полная фигня?
– Если ты не заметил, Леону и без того тяжело. И я не хочу, чтобы он снова распсиховался.
– Почему? Он нежный цветок, который надо защищать от… от… мы уже не дети… – Что, если Рафферти прав и я старался его защитить, когда мы действительно были еще детьми? И вот до чего меня это довело. – Он взрослый человек. Выдержит. Мы же держимся.
– Между прочим, – вздохнула Сюзанна, – он считает, что это ты убил Доминика. – Пауза, ждет, что я отвечу? Но я ничего не ответил, и она продолжила: – Он с самого начала подумал на тебя. И бесится, что тебе в очередной раз все сойдет с рук.
– Да пошел он! – Меня охватило раздражение, и я повысил голос. – Он что, и копам об этом сказал? Они поэтому меня мурыжили?
– Не сказал. И не скажет, не беспокойся, я с ним поговорила, он держит себя в руках. Он вовсе не хочет, чтобы тебя посадили в тюрьму. Ему просто досадно, что тебе вечно удается выкрутиться, потому что это несправедливо.
– Господи боже мой! Ему шесть лет, что ли?
– Согласна, это и правда глупо. Детский сад. Но если Леон услышит о Хьюго, даже не знаю, что он выкинет. И знать не хочу.
– Ладно, – помолчав, согласился я, хотя мне все это совершенно не нравилось. Леон и правда нервничал, но Сюзанна говорила так, словно у него вот-вот сорвет крышу и я первый от этого пострадаю. – И что мне делать, если он примчится и спросит, где Хьюго?
– Не примчится.
– Откуда ты знаешь?
– Вряд ли он после вчерашнего захочет с тобой разговаривать. Он очень расстроился.
– И прекрасно, – ответил я. Мне и самому не хотелось сейчас разговаривать с Леоном, но мысль, что он злится на меня, была неприятна. – Охрененно обнадеживает.
– Хоть ты не начинай. Я же сказала, он контролирует себя. Просто не заводи его, больше от тебя и не требуется.
Что это значит? Можно подумать, я себя не контролирую.
– А я и не начинаю. Черт, я пытаюсь понять, что нам делать с Хьюго.
– Ничего не делать. Сидеть тихо.
– Но он там уже несколько долбаных часов, Сью. Без адвоката.
– И что? Даже если ему поверят, это вовсе не значит, что у них хватит доказательств для обвинения. А если и хватит, так до суда пройдет… сколько? Полгода, год? Это не катастрофа, Тоби. Я понимаю, приятного тут мало, но в конечном счете ничего от этого не изменится.
Я наконец понял, что не давало мне покоя с самого начала разговора: Сюзанна никак не отреагировала на то, что Хьюго, если верить его словам, убил Доминика.
– То есть ты не веришь, что это сделал он, – резюмировал я.
– А ты?
– Нет, конечно.
– Ну вот.
Паучок-малютка снова в трубу забрался на минутку…
– Ты ведь согласна с Леоном? – спросил я. – Ты тоже считаешь, что это я его убил?
После паузы:
– Послушай. – Ее голос звучал твердо, сдержанно и четко, пискляво-сладкая песенка Салли смолкла, Сюзанна явно вышла в другую комнату, чтобы ее слова точно дошли до меня. – Я хочу только одного: чтобы никто из нас не сел в тюрьму. Всё. На остальное мне плевать. Что бы ни задумал Хьюго, так будет лучше для всех. Не мешай ему. – Я ничего не ответил, и она спросила: – Хорошо? Обещаешь?