Я методично перебирал одну версию за другой, слоняясь из комнаты в комнату и разговаривая вслух с самим собой, чтобы уж точно ничего не упустить. Если я сделал это потому, что Доминик тем летом меня достал (вполне вероятно, учитывая, какой он был козел) или после какой-нибудь подогреваемой гормонами ссоры из-за девчонки (по кому я тогда сох? По Джасмин Как-ее-там? Но я и влюблен-то в нее толком не был – уж точно не больше, чем в Лару Малвени и вообще в любую хоть отдаленно симпатичную знакомую девчонку, – как-то не верится, что я стал бы из-за них кого-то душить, впрочем, кого волнует, во что мне верится и не верится), – в общем, если я действительно вдруг психанул на ровном месте, то вряд ли забыл бы об этом. Я не испытывал ни малейшего желания искупить грех, посвятив себя служению бедным и прочему в этом духе, но и путь в благополучную обывательскую жизнь с удобным домом в пригороде и садиком за белым заборчиком для меня теперь был заказан. Я опасен в худшем смысле слова, непредсказуем и вспыльчив, какие тут дети, какая Мелисса.
Другое дело, если Рафферти прав и я всего-навсего защищал Леона, – тогда я заслуживаю жертвы, которую ради меня принес Хьюго, и имею полное право, даже обязан вернуться к нормальной жизни.
Сам не знаю, поверил ли я в это. Я никогда не считал себя Белым рыцарем, который очертя голову рвется в бой за спасение угнетенных, и все же мне хотелось хоть в чем-то считать себя хорошим человеком. Если Леон правду говорил, что я вел себя как жуткий эгоист, который в жизни палец о палец не ударил, чтобы помочь ближнему, то, между прочим, я вступался за него перед хулиганами, я прогнал того упыря, который приставал к Мелиссе, я перебрался в Дом с плющом и оставался с Хьюго до самого конца, – неужели так трудно предположить, что, узнай я, как на самом деле Доминик измывается над Леоном, не встал бы на защиту брата?
Но я уже сомневался в собственном рассудке, а потому и не пытался ничего вспомнить. Если я что и раскопаю, скорее всего, выяснится, что это бред, который подсунули мне перепутанные синапсы, – как тогда, с кремацией бабушки и дедушки. И пусть Леон с Сюзанной не знают наверняка, я ли убил Доминика, они обязаны знать – даже если сами об этом не подозревают, – какие именно запутанные обстоятельства толкнули меня на это. И я снова решил поиграть в детектива и попросил их как-нибудь ко мне заехать.
Пожалуй, не стоило впутывать в это Сюзанну. Леона можно разговорить, поймать на чувстве вины, раздразнить и все у него выведать. Сюзанна и прежде, еще до того, как мне едва не вышибли мозги, была гораздо умнее меня, и если уж она решила что-то от меня скрыть, мне ее не расколоть. Но мне и в голову не пришло ее не позвать. Слишком мы с ними переплелись корнями еще в той, прежней жизни. И в глубине души я верил: если кто и поможет мне отыскать туда дорогу, так только они. А еще – и это, несмотря ни на что, была чистая правда – я нуждался в них, потому что любил.
Тогда мне казалось, что я очень ловко и непринужденно пригласил их заглянуть в гости, сейчас же понимаю, что они сразу обо всем догадались, но тем не менее приехали. Не знаю, должен ли я быть им за это благодарен, не подумали ли они – или хотя бы один из них, – что делают мне одолжение.
После долгих одиноких часов погружения в тишину дома их энергия встряхнула меня, точно удар тока. Сюзанна привезла сосиски в слоеном тесте, загремела противнями, отправила их разогреваться в духовку, Леон захватил большую упаковку мини-батончиков “Марс” – близился Хэллоуин, о чем я вспомнил, лишь увидев ухмылявшихся мне с пачки мультяшных привидений и вампиров, – я же выставил на стол вино, оставшееся с поминок.
– Классическое сочетание. – Леон опустился на колени в гостиной и, отодвинув обрывки бумаги, тарелки и прочее, вывалил шоколадки на журнальный столик. Настали холода, я зажег камин, и тепло было только в гостиной. – Можно говорить о нас что угодно, но у нас есть стиль.
– В следующий раз, если хочешь, можем, как приличные, сделать сэндвичи с огурцом, лепешки и чай. – Сюзанна оттолкнула его и поставила на стол тарелку с сосисками. – Но поскольку мы все уже черт знает сколько живем на нервах, нам не помешает что-нибудь вредное и вкусное. Мы с Томом и детьми последнее время питаемся только пиццей и едой из китайских кафе. Рано или поздно я снова стану идеальной мамочкой, которая готовит для семьи исключительно здоровые блюда из натуральных продуктов, ну а пока – нафиг.
– А что такого? – Я откупорил бутылку красного вина. – Я люблю сосиски в тесте, я люблю шоколад, я люблю вино. А у нас как раз красное, к свинине. – Готовясь к этой встрече, я основательно накачался кофе и теперь чувствовал себя как под кайфом, который, однако, грозил развеяться в любой момент, словно я смешал спиды с какой-то стремной дрянью.
– Хреново выглядишь, – Леон встревоженно наклонился ко мне, заглянул в лицо, – ты как вообще?
– Вот спасибо.
– Я серьезно. Ты хоть ешь что-нибудь?
– Иногда.
– Неудивительно, что ты так осунулся, – сказала Сюзанна. – Тебе досталось больше всех. Но ты держался молодцом.
– А вы еще издевались надо мной, мол, не справишься, – ответил я. – Помните?
– Помню. И беру свои слова назад. Мне очень жаль. – Она упала на диван и потянулась за шерстяным пледом. – Если бы я знала, как все обернется, вряд ли попросила бы тебя переехать к Хьюго.
– И я бы не поехал, уж поверь.
– С нас причитается.
– Еще как.
– Давай поешь, – Леон пододвинул ко мне сосиски, – пока горячие.
– Нет, спасибо. – От запаха сосисок меня замутило, больше всего мне почему-то хотелось шоколадку, я никогда не был сладкоежкой, но сейчас так и тянуло сожрать сразу три. – Держите, – и раздал им бокалы с вином.
– За Хьюго. – Сюзанна подняла бокал.
– За Хьюго, – повторили мы с Леоном и чокнулись.
Леон уселся на коврик возле камина, прислонился к креслу, что стояло напротив меня, снял кроссовки и носки.
– Прошу прощения, но я угодил в глубокую лужу и насквозь промочил ноги. Надо высушить. – И он развесил носки над камином.
– Надеюсь, они чистые, – заметила Сюзанна.
– Не начинай. У самой-то носки сухие…
– И не воняют…
– Мои тоже не воняют. Чистые как попка младенца. Хочешь понюхать? – Он помахал ей носком, Сюзанна сделал вид, будто ее сейчас вырвет.
– А ты неплохо выглядишь, – сказал я Леону. Он и правда пришел в себя: щеки округлились, волосы аккуратно уложены гелем, снова в своих модных шмотках, – не могу сказать, что они мне нравились, однако же я расценил это как знак, что Леону полегчало. – Намного спокойнее.
– Да, – Леон вытянул ноги к огню и блаженно пошевелил пальцами, – меня отпустило. Разве это плохо? Ненавижу ожидание. А теперь, когда все позади, мне гораздо легче.
– И что ты дальше намерен делать? – спросил я, набив рот шоколадом. – Вернешься в Берлин? Или останешься?
– Пока не знаю, – пожал он плечами.
– Но как же твоя работа? – Сюзанна взяла сосиску в тесте. – И Карстен?
– Говорю же, не знаю. Пока ничего не решил. Отстаньте. – И мне: – А ты что думаешь? Когда выйдешь на работу?
– Тоже не знаю, – ответил я. Шоколад подействовал на меня как кокаин. – Дай отдохнуть. Всего неделя прошла. – Я потянулся за очередным батончиком.
– Лучше бы на работу, – заметил Леон. – А то сидишь здесь один целый день, так и спятить недолго.
– Как поживает Мелисса? – спросила Сюзанна.
– Отлично.
– Куда она подевалась из церкви? Ей нужно было уехать?
– Мелисса вернулась к себе, – ответил я.
– Из-за мамы? – помолчав, с надеждой уточнил Леон.
– Нет. Она меня бросила. По крайней мере, не звонила мне с самых похорон.
– Как же так, – выпрямился Леон, – ведь в прошлый раз она была с нами. В ту ужасную ночь, за два дня до того, как Хьюго…
– Я помню. А когда я поднялся к себе в комнату, она уже исчезла.
Сюзанна подбирала крошки со свитера, и невозможно было понять, о чем она думает.
– Это из-за… – начал Леон, не донеся до рта сосиску. – Из-за того, о чем мы тогда говорили? Да?
– Как ты догадался, Шерлок? Впрочем, трудно ее винить.
– Она думает, что ты убил Доминика? – спросила Сюзанна.
– Наверняка.
– Что я говорила. – Сюзанна глянула на Леона.
– Ну вот, – потерянно сказал тот. – Мне нравится Мелисса.
– Мне тоже, – сказал я.
– Она тебе подходит. Я думал, ты на ней женишься. По крайней мере, надеялся.
– Я тоже.
– Мелисса хотя бы раз обмолвилась, что считает тебя убийцей? – спросила Сюзанна.
– А зачем? И так все ясно.
– Тогда, возможно, она вовсе так не думает, – сказал Леон. – И уехала она по другой причине. Вы тут жили в таком напряжении из-за Хьюго…
– Дело в том… – Я откашлялся, разговор оказался не сложнее, а, скорее, необычнее. Сейчас спрошу у них, почему стал убийцей, кто бы мог подумать, что я доживу до такого. – Как ни странно, ты прав, бросила она меня по другой причине. Я даже думаю, она вполне могла бы смириться с мыслью, что это я его убил, – да, я понимаю, звучит нелепо, но ведь Мелисса не такая, как все… Так вот, она, пожалуй, приняла бы это – в зависимости от того, почему я это сделал. Но она не знает мотивов. И наверняка испугалась. Вдруг я псих, просто ловко это скрывал. А мне нечего ей сказать. Потому что я не помню. Вообще ничего. Такая вот херня.
Повисло молчание. Я поднес к губам бокал, чтобы хлебнуть вина, и понял, как сильно дрожит рука. Сюзанна и Леон обменялись непонятным взглядом.
– Если вы что-нибудь помните, – продолжал я, – что-то, что хоть как-то объясняет, зачем мне это понадобилось… то расскажите, и будем в расчете. Помогите мне разобраться. Мелисса приехала сюда исключительно из-за того, что вы меня уговорили пожить с Хьюго. И если я не…
– Ладно, – перебила Сюзанна. – Мы расскажем, как все было на самом деле.
– Сью, – сказал Леон, – думаю, это не лучшая идея.
– Расслабься. Все будет хорошо.
– Сью. Я серьезно.