мне с утра на работу” и замолчал. Прислонился к окну и прикинулся спящим, чтобы он не лез ко мне с разговорами. Сью даже это предусмотрела.
– Наверняка полиция стала бы вычислять передвижения Доминика в ту ночь, – подхватила Сюзанна, – и попыталась выяснить, каким образом он добрался до Хоута. Явно же не пешком, судя по тому, с какой скоростью телефон менял вышки. В идеале, конечно, Леону было бы лучше пойти пешком, но это минимум три часа в один конец, времени оставалось в обрез, вдруг он заблудился бы и вынужден был спрашивать дорогу, мы не могли так рисковать. Я подумала, копы наверняка начнут проверять все такси, а когда не найдут то, на котором ехал Доминик, решат, что его либо кто-то подвез и не очень-то рвется в этом признаваться, либо он поймал какое-то левое такси, нелегальное, или чувак без прав одолжил машину у приятеля, или за рулем был кто-то, кто получает пособие, а следовательно, не имеет права работать, или какой-нибудь беженец. Это как раз нас устраивало. Но если они найдут таксиста, который вспомнит, как среди ночи возил в Хоут и обратно парня, не похожего по описанию на Доминика, скорее всего, это их насторожит.
– Из Балдойла я шел пешком, – продолжал Леон. – На самый край Хоут-Хеда не полез, ночь, узкая тропинка, ну его нафиг. Отошел немного, удостоверился, что меня никто не видит, и отправил сообщение. Боялся, что не пройдет, если вдруг связь окажется плохая, но прошло. Как только на экране высветилось, что сообщение отправлено, я стер с мобильника отпечатки пальцев и зашвырнул его подальше вниз.
– Не страшно, если он не долетел до воды, – добавила Сюзанна. – В конце концов, Доминик мог обронить его, когда спускался с утеса.
– А потом я пошел домой, – продолжал Леон. – Пешком до Килбаррака, оттуда взял такси. Туда я ехал в белой толстовке поверх синей, а на обратном пути поменял их местами и надел бейсболку. Так что даже если оба таксиста на допросе вспомнили бы меня, вряд ли копы могли догадаться, что это один и тот же парень.
– Твоя идея, – сказал я Сюзанне; та кивнула, перевернулась на бок и посмотрела на Леона.
– Я попросил таксиста высадить меня в Ренеле, Сью даже улицу выбрала, уже не вспомню, какую именно. На этот раз я соврал водителю, будто бы поссорился с девушкой. Опять прислонился к окну и якобы заснул.
Он повертел в руках бокал, любуясь бликами огня на стекле.
– Это было самое странное, – продолжал Леон. – Обратная дорога на такси. До той минуты я думал лишь о том, как бы все поскорее закончить, не забыть то, не накосячить в этом, ну и так далее. А тут вдруг раз – и конец. Оставалось лишь… жить дальше. Уже без Доминика. Но с этим вот всем. – Он глубоко вздохнул. – В такси тихонько играло какое-то старье. REM, что ли. Или Дэвид Боуи. Было еще темно, но небо с одного края чуть-чуть посерело, и почему-то казалось, будто Земля наклоняется, а машина оторвалась и летит по воздуху. Над горизонте сияла одна яркая звезда. Это было очень красиво.
Сюзанна опустила голову на локоть, лежавший на подлокотнике дивана, не сводя взгляда с Леона.
– Я тогда тоже чувствовала себя именно так, – призналась она. – После того как Леон ушел, я убедилась, что уже выбросила содержимое того пакетика в дупло. Закидала листьями, землей, чтобы скрыть запах. Убрала лестницу, веревку, перчатки, разгладила под деревом ямки от стремянки, повесила куртку Хьюго обратно в шкаф. И просто сидела у себя в комнате, не зажигая свет, чтобы Хьюго не увидел, если проснется и пойдет в туалет. Думала, не забыла ли чего, но вроде бы нет. Больше ничего не оставалось. Даже захоти я вернуть все как раньше, это было бы невозможно. – Она перевела взгляд на пламя в камине. – И так у меня на душе стало спокойно. Странно, конечно, мне бы на стенку лезть от адреналина, мучиться угрызениями совести или еще что-нибудь в том же духе. Тем более что я всегда выступала против любой несправедливости. А тут человека убила – и ничего. Сидела себе у окна, смотрела в сад. Он будто сделался другим – не жутким, а просто другим. – Она задумалась. – Может, чище? Хотелось поставить весь остальной мир на паузу и сидеть так год или два, наблюдать.
Сюзанна лежала, свернувшись калачиком, волосы разметались по подлокотнику дивана; сейчас в полумраке она выглядела точь-в-точь как в детстве, будто устала после целого дня игр. Леон сидел на полу, опершись о кресло и вытянув ноги, тоже смахивал на мальчишку – шустрого, чумазого, с ободранными коленками. Оба такие привычные. Раньше мы были настолько близки, что воспринимали эту близость как нечто само собой разумеющееся. Когда же мы так отдалились?
– Наконец мне пришло сообщение, – сказала Сюзанна. – Я услышала, как пискнул мой телефон, потом телефон Леона, ему ведь пришлось оставить мобильник дома, мне это не нравилось, но если бы копы принялись разнюхивать, нельзя было допустить, чтобы они засекли его в Хоуте. Я выждала минуту, только после этого открыла сообщение – на случай, если полиция будет проверять и каким-то образом выяснит, когда я прочла, а то вдруг бы заподозрили, будто я его ждала. Это была та самая эсэмэска.
А я все это время крепко спал. Услышав сквозь сон, что телефон тренькнул, потянулся за мобильником, прочел сообщение, подумал: “Что за хрень?” – и снова заснул.
– Наконец вернулся Леон, сказал, что все прошло отлично, – продолжала Сюзанна. – Уже светлело. Мы оба ужасно проголодались, я сделала нам сэндвичи и чай…
– И мы сидели за столом на кухне, шептались, хихикали, как дети, пробравшиеся в ночи к холодильнику, – улыбнулся Леон. – У меня кружилась голова. Это были самые вкусные сэндвичи в моей жизни.
– А потом легли спать. Никогда еще я не спала крепче, хотя казалось бы, да? Но я не ворочалась, и кошмары мне тоже не снились.
– А я мгновенно отключился, меня словно вырубили бейсбольной битой, – вспомнил Леон. – И проспал бы сутки, если бы Сью не вытащила меня из кровати и не отправила на работу.
– Опаздывать было нельзя, – пояснила Сюзанна. – Следовало вести себя как обычно. Это оказалось не так уж трудно, достаточно было делать то же, что все остальные. Ты получила сообщение от Доминика Генли, о чем он вообще, кто-нибудь знает? Не натворил ли чего? – Она приподнялась на локте, потянулась за сигаретой. – Ну а дальше все шло само собой.
Я попытался вспомнить ту осень. Даже не верилось, однако я и правда ничего не заметил – осваивался в колледже, проводил время с новыми друзьями, в разных спортивных клубах, ходил на вечеринки, но ведь что-то же я должен был заподозрить, они оба человека убили, уж такое-то я не пропустил бы? Да и они должны были перемениться – переживать из-за случившегося, чувствовать на себе клеймо позора?
– Вы не боялись, что вас поймают? – спросил я.
– По-хорошему, надо было бы, – Сюзанна встряхнула зажигалку, – но нет, не боялись. Если ты помнишь, мы привыкли жить в страхе. К тому времени это было наше постоянное состояние. К тому же мысль “О нет, что если копы узнают, что Доминик не покончил с собой, поймут, что мы к этому руку приложили, найдут улики, арестуют нас и посадят в тюрьму” пугала меня куда меньше, чем “Доминик Генли в любой момент изнасилует меня и убьет”.
– На меня временами накатывало, – признался Леон. – Если я слишком долго думал об этом. Приди полиции в голову нас хоть в чем-то заподозрить, труп даже искать особо не пришлось бы, а как только нашли бы – нам конец. Спасло то, что на нас никто не подумал.
– Повезло, – согласилась Сюзанна. – Доминик считал себя умным, никогда не писал мне ничего такого, что можно было бы поставить ему в вину, чтобы у меня не осталось доказательств. Но если бы в его телефоне нашли кучу адресованных мне мерзких сообщений, копы сразу же взяли бы меня в оборот.
– Но ведь они приходили сюда, – напомнил я. – Разве нет?
Я не полагался на свою память, но на этот раз готов был поклясться, что однажды днем, когда я с бодуна собирался встретиться с парнями и опохмелиться, на пороге появились двое местных полицейских, показали документы, донимали меня бессмысленными вопросами – я только сейчас об этом вспомнил…
– Приходили, – подтвердила Сюзанна. – Примерно через неделю. Опрашивали всех, кто знал Доминика, но я их особенно интересовала – видимо, кто-то из моих подружек сообщил, что он ко мне приставал, вот копы и пришли выяснять. Слава богу, что это были не те, которым мы тогда пытались подать заявление на него, – те были рядовые полицейские, в форме, а эти двое оказались детективами, они были в обычных костюмах, как Рафферти с Керром. Скорее всего, те, в форме, тоже давным-давно обо мне позабыли, но было бы довольно неприятно.
– Господи, – вздохнул я. Жизнь, по которой я так беззаботно скакал, абсолютно не пересекалась с той, другой, что катилась своим чередом во мраке подземелья, в голове моей они не стыковались. – И что ты им ответила?
Сюзанна пожала плечами:
– Да все нормально прошло. Детективы были со мной любезны, меня же никто ни в чем не подозревал. Я была девяностой с чем-то в списке друзей и знакомых, которых им полагалось опросить. Я сказала то же, что мне тогда сказали в полиции: Доминик прикалывался, это была шутка, не более того. Они поверили. Ну то есть, – она спокойно развела руками, – сам посуди: кто я и кто Доминик. Я даже разволновалась, а вдруг он правда меня любил, а я не понимала, он не вынес муки и покончил с собой? Заплакала. Они меня еще успокаивали, мол, вы ни в чем не виноваты, он переживал, что завалил экзамены, не расстраивайтесь… И ушли.
– Слава богу, что ты умеешь держать себя в руках. – Леон отвернулся от нее и выпустил струйку дыма. – Со мной и Тоби они общались минут пять от силы, наверное, им никто не сказал о выходках Доминика – то ли чтобы не очернять такого славного парня, то ли еще почему. А тебя они мурыжили полчаса. Я все это время просидел у себя в комнате и трясся так, что ноги подкашивались. С меня семь потов сошло. Я был уверен, что сейчас ко мне постучат и нас потащат в тюрьму, даже подумывал, не вскрыть ли вены, пока есть время. Если бы ты проговорилась, если бы они хотя бы на миг заподозрили нас хоть в чем-то, нам был бы пиздец. Мегапиздец.