— Жор, что говорит твое чутье?
— Ну, не знаю, Уль, кажись, все погано, — отозвался Жорик, нещадно «гэкая», и зазвенел амулетами. — День дурной, а ночка — еще краше… На, эти бери.
Тьфу-тьфу-тьфу, и по голове…
— Эй, а я-то чего? — возмутился призрак. — Нехай не дерево!
— Зой, обещай не убегать, — собравшись, я заглянула на кухню. — Если хочешь, помогу тебе с поисками тети… потом, только не убегай, ладно? — и торопливо добавила: — Давай договоримся: я верю тебе, а ты веришь мне.
Да, Совести очень… беспокойно. И Ответственности — не лучше.
Она отвлеклась от изучения игры и посмотрела на меня через плечо.
— Ладно, — и ее взгляд стал туманным и очень светлым. — Не убегу, — и уткнулась в игру.
Я поманила Жорика и жестами показала, что с ним сделаю, если не досмотрит. Призрак нервно поправил «галстук» и понятливо кивнул. Кирюша покивал за компанию и протянул мне колоду карт. Я вытащила одну, не глядя. Пиковый туз, перевернутый. Ну и черт с ним.
По основным адресам — к главам общин — я поехала на такси. Двое жили недалеко от меня, еще пятеро — в центре, с десяток — по окраинам. Но мой берег — левый, а дело… правое. Под началом у общинных глав — тьма народу, а за такси по копиям чека потом деньги стребую. И, садясь на заднее сиденье очередной машины, я уныло посмотрела на ванильно-закатное небо. Коврик бы сейчас, летные права — и вперед, на крыльях ветра… Приземлиться на крышу — и вниз по квартирам. А то что, крыши запирают — ерунда, и то, что решетками забирают выходы — тоже. Я — воздух и при большом желании просочусь куда угодно.
Троих пришлось искать по подвалам, двоих — отлавливать на крыше, а за одним юрким лешаком я до темноты гонялась по центральному парку. Паразит решил, что я поразвлечься приехала. Поймала, морально накостыляла и выслушала обещания. У всей нечисти есть удивительная штука — ментальная связь с братьями по силе, и предела ее расстояниям я не знала. И преград для нее не было. Интернет с сотовой связью отдыхают. Лешаку достаточно накарябать на древесной коре «SOS!», и всё, все в курсе.
Договорившись с лешаком, я устремилась к выходу из парка — успеть до закрытия купить поесть. Давно стемнело, и в желтой листве сияли серебристые фонари. На скамейках, то щебеча, то целуясь, зависали парочки, а одинокая молодежь неспешно бродила по аллеям, уставившись в экраны сотовых. Я же, не оглядываясь, шла строго на запах хот-дога. Омлет был вкусным, но… быстрым.
Набрав пакет еды, я с кофе и хот-догом села на скамейку передохнуть. И на всякий случай повела носом. Кыс где-то здесь, совсем рядом. Уникальный вид нечисти и редкой полезности тип. Отличный наводчик и осведомитель — без зазрения совести сдавал всех, и своих, и чужих. Да, и у меня тоже были свои «паучки». Мне велели беречь его, как зеницу ока, и я старалась, заодно подкармливая при случае. Найти его — дело нелегкое, но не для меня. Мы все дышим одним воздухом.
— Девушка, а давайте-ка я вам погадаю!
Я едва не подавилась сосиской. Подкравшаяся мадам, звеня килограммами бижутерии, сочувственно похлопала меня по спине.
— Ну, что же вы так неосторожно-то, — и пытливо заглянула в мои глаза: — Вы ведь не замужем и совсем-совсем одна, бедняжечка…
А домашняя нежить в счет?
— Неужели? — выдавила я и глотнула кофе. Проклятая осень…
— Погодите, я вам все сейчас расскажу! — она таинственно улыбнулась и закатила глаза, «впадая» в транс. — Ведь это порча!.. Да-да, с могилки с чужой землицы взяли да вам под кровать, и… Толя… Кто такой Толя?.. Из-за него у вас одиночество в глазах?..
— А у вас — камни в почках. И хронический гастрит, — да, я тоже немного смыслю в экстрасенсорике. — И дочь дома, на третьем месяце беременности, брошенная парнем. И вами. И лучше ей помогите, чем мне про могилки сочинять.
Видит бог, я стараюсь быть добрее, но люди сами нарываются. И мое отношение к окружающим всегда зависит от того, зачем они меня окружили.
Мадам резко выпрямилась и вспыхнула.
— Откуда вы…
— От верблюда, — я встала и подхватила пакет с едой. — Всего хорошего.
И, сунув в рот остатки хот-дога, сбежала, оставив мадам в шоке и расстроенных чувствах. Одиночество в глазах… Я презрительно фыркнула. Да я уже года три мечтаю побыть в одиночестве и без срочного дела, хотя бы денек… Выйдя из парка, я пошла вдоль ограды, поводя носом. Кыс-Кыс-Кыс, где же прячешься, морда пятнистая?.. А время — к десяти, и мне еще по барам…
Потягивая из трубочки кофе, я перешла через дорогу, нырнула в темный проем между домами и углубилась в подворотни. Внимательно смотрела под ноги, обходя разбитый асфальт, и мысленно составляла диалог. Влажный ветер шуршал в кронах старых тополей, роняя желтые листья. В зашторенных окнах горели редкие огоньки. И как там Жорик, справляется ли?.. С тех пор, как мы познакомились, призрак почему-то считал себя обязанным за мной присматривать. То есть активно лезть в мою жизнь и совать любопытный нос во все дела. А я разрешала, взамен нещадно его эксплуатируя. А что, близкие должны быть использованы по назначению чувствовать себя нужными.
Кыс нашелся на высоченном тополе. Я быстро осмотрелась. Сталинские пятиэтажки, квадратный двор, заросший старыми деревьями, сломанные качели и разбитая песочница. На единственной скамейке с единственной же доской-сидушкой — знакомое клетчатое одеяло. И ни души. За исключением пары зеркальных «фар» меж густых ветвей.
— Кыс, сползай, — я положила на скамейку пакет с едой. — Дело есть, — и отошла, отвернувшись.
Позади меня завозились. Кыс частенько выбирал кошачий облик — говорил, так легче и затеряться, и ноги унести, и на жалость надавить. Но я его видела и птицей, и змеем, и даже — по большим праздникам — человеком. Он, конечно, уверял, что может обернуться кем угодно, хоть слоном, но я подозревала, что массы тела ему хватит от силы на плюшевого слоника. И пес типа «кавказца» — его потолок.
— Привет, Улька, — сиплый голос и шуршание пакета. — Я поем, а ты вещай.
Я села рядом и глотнула остывший кофе. Кыс же, укрывшись одеялом, залез в пакет, доставая беляши и бутерброды. Тощий и мелкий, едва ли мне по плечо, с плющевым подшерстком по всему телу, совершенно седой парень с рыжим родимым пятном на пол-лица, носом «уточкой» и умными зелеными глазами.
— Лучше бы сырого мяса принесла, — он недовольно скривился. — И как люди эту гадость жрут, а?
— Как они едят, так и ты съешь, — я пожала плечами. — Слушай, у меня времени в обрез…
И быстро пересказала случившееся. Предупредив, чтобы никуда не лез.
— А лучше вообще из города смойся, — закончила серьезно. — Кыс, что-то затевается…
— …и не только это, — он повел длинными острыми ушами, быстро проглотил очередной беляш и достал из пакета минералку. — Не чуешь разве? У меня со вчерашнего дня шерсть дыбом. И в городе неспокойно.
— В смысле? — озадачилась. — Я сегодня с главами общин встречалась — никакого беспокойства. Излишнего. Из-за подставы «пауков» волнуются, конечно…
— Нет, Улька, нет, — Кыс сморщился. — Ты же видящая, неужто ничего подозрительного не замечала, а?
— Вообще-то… было видение, — я встряхнула бумажный стакан и с сожалением констатировала отсутствие кофе. От долгих разговоров ныли связки и хотелось пить. — Дай-ка глотнуть… Только Верховная сказала, ерунда…
— А Анфиса Никифоровна, разумеется, истина в последней инстанции? — едко ухмыльнулся он.
Я передернула плечами и рассказала о видении.
— Говоришь, погода менялась?
— Угу.
— Плохо, Улька.
Стыдно уточнять, но что делать…
— Почему? — да, в архивы надо.
— Потому что если не меняется, то ты погружаешься в видение — и идешь навстречу будущему сквозь ткань настоящего. А если мир меняется — то будущее идет к тебе, комкая настоящее.
— Не поняла… — призналась смущенно.
— Время, — Кыс посмотрел на меня, не мигая. Вертикальные зрачки — живые язычки белого пламени, на зеленой радужке вспыхивали серебристые искры. — Время, Улька, подобно воде. И имеет свой путь — и свой круговорот. Иногда оно бежит живой рекой, иногда — застывает кристаллами вечного льда, а иногда… испаряется, словно его и не было, — мой собеседник откусил от последнего беляша и рассеянно проглотил, не жуя. — Но время никогда не пропадает бесследно — оно всегда возвращается. Проходит осенним дождем. Сыплется снегом. Гейзером рвет землю. И оно помнит — всегда помнит — старые русла рек, старые выемки и щербинки. И бежит знакомыми дорожками. Заполнять их. Снова. И тогда оживает то, что спало в старых руслах и высохших водоемах тысячелетиями.
— И?.. — я вернула ему бутылку.
Кыс поежился, ссутулился и промолчал. Встряхнул пустой пакет, сложил туда оберточную бумагу и допил минералку.
— Я тебя услышал, — он встал, придерживая одеяло. — И, надеюсь, ты меня — тоже.
Как же нечисть любит говорить загадками…
— Случатся еще видения — разберешься, — Кыс красноречиво махнул рукой: дескать, все, проваливай. — У меня пока только предчувствия… и страх.
— Это будущее… оно за мной идет? — я встала.
Мой собеседник хихикнул:
— Не льсти себе, Улька. На кой шут ему молодая, недоученная и не шибко умная ведьма, а? Ты просто видишь. Ты — единственная видящая в городе. Вот и всё. А вот зачем оно воскрешает то, что когда-то убило время… — он нервно прижал уши. — Не знаю. Но если узнаю — расскажу. Ночи, Улька. Спать пора.
— Ночи, — я отвернулась. И сделала вид, что поверила его сонливости и инертности. Наверняка за мной по пятам рванет, любопытный.
Скрипнула скамейка, зашуршали ветки, и с дерева осыпался дождь из желтых листьев. Я достала из сумки распечатку адресов. Да, пора по барам… Ближайший находился в полутора остановках, и я для разнообразия пошла пешком. Вернулась к парку, заглянула в круглосуточный «Подорожник» за кофе и отправилась по делам. По пути вертела Кысовы слова и так, и сяк, но поняла одно: гадости быть. А тетя Фиса опять попыталась развернуть ситуацию в свою сторону, чтобы я делом занималась, а не призраков гоняла. За призраками-то интереснее бегать, чем по сомнительным заведениям шляться в ожидании чуда.