— Уль, а кто это?
Я отвлеклась от сыров.
— Где?
Рядом с нами, тщательно изучая даты изготовления, выбирала молоко очень высокая и худая женщина. Длинные костлявые руки, вытянутое лицо, темные круги под глазами, синее пальто висит как на вешалке, тонкие губы фиолетового цвета. В шаге от нее переминался, с подозрением косясь на Зойку, парнишка лет двенадцати. Весь в маму. Со стороны она казались обычными людьми, очень больными, но обычными. Однако…
— Это нечисть, — ответила тихо. — «Малиновки».
Женщина наконец выбрала молоко и повернулась ко мне. Удивленно замерла на секунду и вежливо улыбнулась. Губы посинели, коричневые круги под глазами покраснели. Зойка тихо ойкнула, попятившись, и в ее серых глазах заискрился опасливый интерес.
— Здравствуйте, Ульяна Андреевна, — голос у женщины низкий, хриплый, грудной.
— Доброго дня, Евгения Геннадьевна. Привет, Леш, — я кивнула пацану и задала дежурный вопрос: — У вас все в порядке?
Она оглянулась и тихо спросила:
— Сбор сегодня?..
Нечисть всегда в курсе событий, и бог знает, как ей удается узнавать такие вещи…
— Да. А что?
— Вы будете говорить? — она смотрела на меня испытывающе и с волнением. — Вам дадут слово на выступлении?
— Не возьму сама — так всучат силой, — отшутилась мрачно.
Лешка глянула на меня украдкой и показал Зойке узкий и вьющийся фиолетовый язык. Девочка просияла до ямочек на щеках и ответила тем же. Парнишка выпучил ядовито-синие глаза. Зойка дернула меня за рукав пальто, подняла взгляд и заулыбалась. Подобное тянется к подобному, да.
— Ульяна Андреевна, мы уезжаем, завтра утром, — сказала Евгения Геннадьевна. — Неуютно здесь становится… неспокойно.
— Где именно «здесь»? — уточнила я и переложила тяжелую корзинку с одного локтя на другой. — В нашем районе или вообще?
— В городе. Тучи сгущаются. Гроза надвигается. Буря, — женщина прикрыла синие глаза и посмотрела на меня сверху вниз. — Сильная буря. Не хочу рисковать ребенком. У меня брат живет в Самаре… Пока — туда. А минует… вернемся.
Пауза после слова «минует» была очень многозначительной. Неуверенной. Точно не факт, что… минует. И минует благополучно.
— Хорошо, я доложу. Доброго пути. И жду вас обратно, — я подмигнула Леше.
Тот, насупившись, и мне показал язык.
— Сын!.. — одернула его мать.
— Ничего-ничего, не наказывайте, — и я тоже показала пацану язык.
Он недоверчиво заморгал. Это на вид ему двенадцать лет, а сознание — как у трехлетнего. «Малиновки» растут и физически развиваются быстро, а вот умственное и психическое развитие начинается после двадцати человеческих лет.
— Расскажите на совете про грозу, — попросила Евгения Геннадьевна. — И берегите себя, Ульяна Андреевна.
Мы распрощались. Я задумалась, быстро и на автомате выбирая продукты. Зойка летала от прилавка к прилавку, хватая то мороженое, то пакет креветок, то соус с любопытствующим «надо?..». Я рассеянно кивала, и хорошо, ей хватило ума и совести не тащить к кассе всё выбранное. М-да, совесть-Совесть… Совести было не по себе. Ответственности — тоже. Я ведь обязана не только бдить, но и защищать порученное… И «порученное» платило ведьмам нехилые налоги за спокойную жизнь. И если оно бежит… значит, не верит в защиту. И в нашу силу. Значит, то, что грядет… сильнее даже Круга.
Домой мы шли в молчании. Зойка сосредоточенно грызла очередное мороженое, а я тащила пакеты и мрачно посматривала по сторонам. И у фонтана решила сделать остановку. Поставила пакеты на бортик и перевела дух. В стальной воде плавали опавшие листья, отражались гроздья рябин и крошечное окно в небо меж желтых ветвей и пушистых облаков. Я воровато оглянулась. Моя спутница доела мороженое и теперь шуршала в кустах, собирая осенний букет. Из сквера доносились редкие голоса галдящих пичуг и гуляющих мамаш. Ну, была не была…
Я втянула носом воздух, мысленно возвращаясь на три дня назад, в тот поздний вечер, когда случилось странное видение. И посмотрела на себя со стороны. Ноги в ледяной воде, туманная дымка над чашей фонтана… И всё. Нет, видение не стертое. Стертую мазню не скроешь. Оно не отпечаталось в воздухе, пришло и исчезло, не оставив следов. Я задумчиво прищурилась на спокойную воду. Ушло и, похоже, не собирается возвращаться. А если и вернется — то само, как завещал Кыс. Жаль.
— Зой, пошли домой, — я подняла пакеты. Время — к пяти вечера, а еще к сбору готовиться.
Дома мы быстро разобрали пакеты, и я на скорую руку приготовила голубцы и грибной суп. Люблю готовить — хорошо нервы успокаивает… Перед встречей в Кругу меня слегка потряхивало, и я отвлекалась, как умела. И, закончив с ужином, зарылась в шкаф.
— Зой, собирайся! Через час выходим!
Обязанность являться на «круговой» сбор как на экзамен, который «всегда праздник, профессор!», завела предшественница тети Фисы, а та традицию усердно поддерживала. Как шутили ведьмы, чтобы хоть раз в году выгулять вечерние платья. А я, как обычно, не знала, в чем пойти. Из гардероба обычно пользовала вещей десять — что под руку попадалось, то и надевала. Но питала слабость к платьям. И когда меня доканывал собственный бомжовский вид, я устремлялась по магазинам и спускала ползарплаты на платья. Уверяя себя, что обязательно и непременно… Зря, разумеется. Только тряпок наплодила столько, что терялась в выборе.
И, сейчас, не теряя времени даром, я зажмурилась и вытащила одно наугад. Строгий синий «футляр». Пойдет. А с обувью еще проще — на нее после платьев уже не оставалось денег. И единственные «культурные» сапоги на каблуках скромно ждали своего часа в коробке на шкафу.
Распотрошив в ванной косметичку, я быстро накрасилась и взялась за прическу, когда в зеркале замаячил, отвлекая, Кирюша. Смущенно теребя ворот пальто, он многозначительно постучал костяшками пальцев по стене. Той, что граничила с гостиной. Я отложила расческу и пошла за скелетом. Заглянула в комнату и качнула головой. Зойка сидела на полу, в чем пришла, и рассеянно перебирала колечки для плетения.
— В чем дело? — спросила я негромко.
— Не пойду, — сухо ответила она и отвернулась.
— Почему?
Девочка молча ссутулилась.
— Боишься?
— А вдруг я не ведьма?.. — тихо-тихо, на грани слышимости. — Вдруг я только… нечисть?..
— Конечно, ты ведьма, — заявила убежденно. — Нечисть не имеет изначального человеческого облика, и в твоем возрасте только учится оборачиваться человеком. А ты даже нечистью-то обернуться не можешь. Ты — ведьма. Точка.
— Докажи! — обернулась. Глаза снова подернулись туманной дымкой, губы сжались в тонкую линию.
Ну-с, Ульяна, не плошаем и не разочаровываем ребенка, даже если сил после вчерашнего — кот наплакал…
— Смотри, — я закатала правый рукав, пережала пальцами вену на сгибе локтя и задержала дыхание.
Раз, два, три… По вене пробежались искры, и на сгибе замерцал голубым клубок света. Зойка подалась вперед.
— Это наш «уголь», — я улыбнулась ее любопытству. — Средоточие ведьминой силы. Хочешь на свой посмотреть? Раз тебе скоро тринадцать, то он уже должен сформироваться. Хочешь? Давай руку.
Она кивнула и быстро закатала рукав свитера.
— Левша?
— Это плохо? — Зойка насторожилась.
Кровь нечисти — есть кровь нечисти… Правая рука — свет, левая — тьма. Но еще не факт, что «уголь» — именно в левой руке.
— Нет. Я тоже левша. Переученная. В мои времена требовалось, чтобы все были как все, — пояснила, присев на корточки, и скомандовала: — Вдохни и не дыши.
Раз, два… Я едва успела одернуть руку. Вена заискрила, и на Зойкином локтевом сгибе вспыхнуло ослепительное белое пламя. Нет, не пламя — а Пламя. Я изумленно уставилась на ее побелевшее личико. Потенциальная Верховная… Редчайший случай…
— Видишь, не такое… — ее губы задрожали, мордочка испуганно сморщилась. — И не там, не справа…
— Конечно, не такое… — я неотрывно смотрела на Пламя. А то весело мерцало, брызжа искрами. — Конечно, не там… — впрочем, незачем пугать ребенка раньше времени. — Но это точно ведьмин «уголь».
— Нет, не «уголь»! У тебя — другое и…
— Да что ты? — я фальшиво удивилась. — А из чего разгорается пламя?
Она не нашлась с ответом.
— Так, — я встала с пола и одернула юбку, — собирайся. Томка вот-вот заедет. Успеешь собраться быстро — успею рассказать, что к чему, — и пошла обратно, в ванную, доводить до ума прическу.
Любопытство — двигатель прогресса, да. Через пятнадцать минут Зойка, нарядившись в новое платье, сидела на кухне рядом с Жориком. Тот усердно читал и, судя по довольной рожице, был потерян для общества дня на три, то есть на семь книг про Гарри Поттера с сотоварищи.
Я налила девочке чаю и взялась за расческу:
— Повернись, косичку заплету.
Плести-то не из чего… Волос тонкий, ломкий, пушистый.
— «Уголь» — это концентрированная… собранная в одной точке энергия. Сила. Мы рождаемся как со способностью самостоятельно вырабатывать силу, так и со способностью поглощать. Впитывать то, что нас окружает. И эта способность у всех разная. Как волосы, — я мягко дернула ее за пушистый хвостик тонкой косы и подколола непослушные прядки «невидимками». — У кого-то от природы волосы толстые и пышные, у кого-то — слабые. У меня способность слабая и «уголь»… обычный. А у тебя — сильная. Чем сильнее способность вырабатывать и поглощать — тем ярче и сильнее «уголь».
Она внимала и мелкими глотками пила чай. То ли не верила… то ли боялась поверить.
— Зой, — я села рядом и осторожно спросила: — Что тебе говорили о твоей силе? К чему готовили? — и чем, черт побери, напугали?..
— Я — нечисть, — ответила она просто и уткнулась в кружку.
— Бедово дитё… — посочувствовал Жорик из-за книги и перелистнул страницу. — Уль, як же так, э? Ведьму с поганью почем зря спутали… Нонсенс!
Я не стала напоминать, как он испугался перевоплощения и чего со страху наговорил. Но в одном прав: ведьму с нечистью никогда не спутаешь. Нечисть в детстве