ла без раздумий. У деда был выбор — смерть или служба, и он выбрал службу. Но она все равно его убила. За верность и преданность, — мой собеседник оскалился, красные глаза налились яростью. — Он рассказывал о таких ритуалах. Она прожила больше двухсот лет за счет ведьминских «углей». И я не уверен, что сдохла.
Меня… отпустило. Я откинулась на спинку кресла, ощущая небывалое облегчение. Кое-что проясняется. Если это тот самый ритуал, если тетя Фиса о нем знает, то черта с два на меня еще что-то повесят. У меня ни сил, ни знаний не хватит такое провернуть, как и в случае с кроличьей норой. И я не в том возрасте, чтобы бояться ста пятидесяти лет. И если наблюдатели вызвали Верховную для объяснений… надеюсь, она в курсе.
— Ты слышала? — спросил Аспид резко. — Я не уверен, что она сдохла. А этот ритуал был ее изобретением. Ни капли крови, ни капли магии, ни капли жалости — так описывал дед ее ритуал.
— И поэтому ты так ненавидишь всех ведьм? — я поправила сумку и задумчиво продолжила: — Знаешь, сегодня меня пыталась убить парочка «скорпионов». Как думаешь, не пора ли мне начать ненавидеть всю нечисть без исключения?
Аспид посмотрел угрюмо и сверкнул глазами:
— Похоже, ты ей мешаешь, ведьма. И вы встретитесь. Позови меня, — и протянул руку. На сухощавой ладони извивалась черная змейка. — Она хамелеон. Использует то, что забирает. Не помню ее лица, но по запаху крови опознаю точно, — и оскалился.
— Хорошо, — согласилась легко. — Спасибо, что подвез. Доброй ночи.
Мой собеседник промолчал и, едва я вышла из машины, умчался в ночь. Я посмотрела ему вслед и хмыкнула. В двухсотлетнюю ведьму я не поверила, а вот про ритуал слышала: давным-давно Изольда Дмитриевна рассказывала страшной сказкой на ночь. В свое время именно из-за ритуальных убийств наблюдатели понатыкали везде маячки, чтобы отлавливать нарушительниц. Но далеко не все ритуалы излучали заметную магию. Надо бы в записях наставницы покопаться…
Домой я пришла усталой и задумчивой. Нещадно грызли Совесть и горечь. После Ночи выбора, когда я разобралась в свойствах собственного «угля», то обещала себе, что никогда-никогда, даже если… И очень было жаль Аллу, но почему-то из-за Зойки. Как сказать?..
В хате было тихо и уютно. Кипел чайник, и вся компания, как обычно, гнездилась на кухне. Зойка сосредоточенно плела браслет, Кирюша сидел рядом и подавал колечки, а Жорик расхаживал по кухне и с выражением читал вслух финальную сцену битвы из «Даров смерти». И на меня все трое глянули так… хитро. И быстро сделали вид, что заняты. Я посмотрела на Жорика с подозрением, сняла куртку, разулась и прошла в спальню. А там… сюрприз.
— Нравится? — Жорик подпрыгивал, пока я в шоке обозревала спальню.
Я не любила обои, и все стены выкрасила светлой краской. Да, и ничто так не красит жизнь, как дети с фломастерами и красками… На прикроватной стене раскинулась зеленая полянка с цветочками, солнышком, облаками и радугой. По противоположной, где стояли комод и рабочий стол, — кривой замок, барашки и опять-таки цветочки. Даже торцевую стену, закрытую угловым шкафом, ухитрились разрисовать сверху. А я же отсутствовала часа три, когда успели?.. Я безмолвно посмотрела на Жорика и притаившуюся за его спиной Зойку.
— Мы решили, что тебе ярких красок в жизни не хватает, — пояснил призрак безо всякого акцента и с гордостью посмотрел на нарисованный замок. — Но если не нравится…
— Нравится, — я улыбнулась. — Очень нравится! Замок волшебный, и радуга великолепна!
Оба художника просияли, а Кирюша привычно уронил челюсть.
— Ну, тогда ужинать?..
Я сходила в душ и переоделась в домашние бриджи с майкой. И, без аппетита уплетая плов, посматривала на сосредоточенную Зойку и собиралась с мыслями. Но они не давались. Я помыла тарелку, налила чаю и откашлялась. Скажу уж, как есть.
— Зой, я сегодня видела Аллу… — начала осторожно и мысленно влепила себе подзатыльник. Кто ж так готовит к важному?..
— А я тоже, — отозвалась она безмятежно, не отрываясь от плетения.
— Что?..
— Я днем уснула, и она пришла попрощаться, — девочка подняла на меня спокойный взгляд. — Мы больше не увидимся. Я знаю, Уля.
Я перевела дух. Черт… Чем больше наблюдаю, тем больше кажется, что от человека вообще и от маленькой девочки в частности в ней почти ничего нет. Но не совсем же нечисть…
— Днем?
Зойка кивнула. А ведьма наглая, если в центре города и посреди бела дня…
— Так, ладно, пора спать, время — первый час ночи.
Мне однако не спалось. Зойка оставила плетение на кухне и ушла в гостиную, Кирюша вернулся сторожить мое пальто, а Жорик дочитывал книгу. Вооружившись чаем, влажной тряпкой и пледом, я полезла на шкаф. Там, в углу, стояли коробки с суматошными записями наставницы, которые мне полагалось сдать в архив, но я не смогла с ними расстаться. А расстояния от верхушки шкафа до потолка хватало, чтобы постелить плед и читать. Так, ритуал…
— Уль, як вечер? — Жорик сел на постель и поднял голову.
— Не айс, — я отложила исписанный крупным торопливым почерком еженедельник и вкратце пересказала случившееся.
— Под тетку роют, — сделал вывод. — Пламя кому достанется? Тамаре? — и лег на спину, закинув руки за голову.
— Нет, ей — только через тетин труп. У нее необычность… опасная. Тетя Фиса боится, что если Томка до власти дорвется, то бросит себя контролировать, а тогда всем хана. Гале, скорее всего. Или кому-то из Совета. Думаешь, дело в Пламени?
— Нэ, не только в Пламени як… — призрак щелкнул пальцами, подбирая слова. — В памяти. Коллективная память Верховных, помнишь? Память и знания — вот сила и власть.
Я пошелестела страницами еженедельника и осторожно ответила:
— Но, Жор, Пламя просто так не схватить. Верховная целый обряд проводит, чтобы передать его именно выбранной. Кого попало оно спалит. И Верховная перед передачей обязательно проверяет преемницу — та обязана раскрыться полностью, показывая все мысли.
— А ежели свое Пламя есть, а? — Жорик сел и посмотрел на меня очень внимательно. — Як у дивчины костер в крови?
— Тогда на кой ей второе, раз свое есть? Не вижу логики.
— Да-с, да-с… — он почесал щеку. — Но все-таки?
— Не знаю, Жор, правда.
Он снова лег на спину и уставился в потолок. Я зарылась в записи, но на душе было беспокойно. И отнюдь не из-за Жориковых вопросов. В душе занозой засело… ожидание. Прежде я испытывала подобное, когда хипповала без связи, и тетя с мамой начинали меня искать, используя подручную магию. И я сидела на шкафу, как у телефона, ожидая, когда… позвонят.
— Но тетю точно положить хотят, — вернулся к своему призрак.
— Не спорю, — я взяла второй ежедневник. — С новой Верховной, как и без нее, защита Круга пошатнется.
А тут — тюрьма лезет… М-мать.
Раздался звонок. В дверь. Длинный и требовательный. Вот и оно…
— Кого ждешь? — Жорик порывисто сел.
— Никого, — я напряглась.
Глянула за дверь и не поверила собственному внутреннему взору. Туманная стена. Как у Зойки. Я безрезультатно ворошила воздух, а в дверь звонили снова и снова.
— Надо уж или открыть, или отсюда по башке… — занервничал призрак. — Дитятю же ж розбудить…
Я слезла со шкафа и вооружилась привычной воздушной удавкой. Кирюша нервничал, переступая с ноги на ногу. Зойка сонно выглядывала из дверной щели. Жорик опасливо вышел в коридор и затаился за моей спиной.
— Все на кухню, — скомандовала я и посмотрела в глазок. Темно. Лампочки перегорели, что ли… — Кто там?
Ответом — очередная длинная трель. Ладно… Я быстро распахнула дверь и снова не поверила своим глазам. На пороге, шатаясь, стоял Гоша, не похожий сам на себя. Все те же подранные «скорпионами» джинсы и кожаная куртка, но лицо — белое как мел, кожа тонкая, пергаментом обтянувшая резкие скулы, щеки ввалившиеся, глаза закрытые. Именно закрытые, как во сне. Ладонь на звонке. И сам он стал… меньше, так ежился, сутулился и сжимался.
— Гош?.. — окликнула осторожно.
Он опять не ответил. Пошатнулся, ища плечом опору, и рухнул в дверной проем. Я едва успела отскочить и подстелить ему воздушную «подушку».
— Это шо ж с ним, э? — Жорик присел рядом на корточки. — Это кто таков?
— Летун твой… прилетел. Помоги-ка.
Мы сообща перевернули наблюдателя на спину. Кирюша закрыл входную дверь и встал на стреме. Зойка выглянула из комнаты и с любопытством присела на корточки.
— Жор, снимай с него куртку.
Я проверила пульс. Зашкаливает. Руки ледяные и лихорадочно дрожат. Я нахмурилась. Знакомые симптомы. Но не для человека. Впрочем, он мог и отравиться… Но — стена, которой раньше не было?.. Я оттянула наблюдательское веко и выругалась про себя. Серую радужку и зрачок затопил туман. Опять туман.
— Ой, б… — призрак вспомнил, с чего началось изучение русского языка.
— Жор, за языком следи.
— Я нэ, я всё… А шо ты робиш?
Я не ответила, сосредоточившись на деле. Задрала на Гоше майку и села на него верхом, ощупывая грудную клетку. Где ты, зараза, прячешься?..
— Уля, не при детях же!..
— Жор, не лезь под руку!
— Дивчина, закрой глазки, мала еще…
В солнечном сплетении нащупался пульсирующий комок. Я осторожно надавила, и наблюдатель конвульсивно дернулся. Я уплотнила воздух, прижимая к полу его руки и ноги, и предупредила:
— Уши зажмите. Орать будет.
— Ты такое уже делала? — Зойка и не думала слушаться.
— Да. С нечистью, — которая ловит дар. И силу. И… — Жор… займись!
Призрак послушно зажал девочке уши, и я сильно надавила на солнечное сплетение, пропуская через ладони горячий воздух, расплавляя и разжижая тугой сгусток. Наблюдатель, на удивление, не орал, а сипло матерился. Комок смягчился, расплылся тонкой желейной лепешкой, и в теплом коридоре враз стало сыро и гнилостно, как в заброшенном погребе. И Гоша некстати очнулся. Приподнял голову и уставился на меня безумным взглядом.
— Терпи-терпи, — ободряюще улыбнулась. — Еще чуть-чуть…