Магда воткнула нож в землю, напротив него — прут. Легла между ними. Места едва хватало, пришлось согнуть колени. Привстала. С наслаждением вдохнула ночной воздух. Сняла изодранное крестьянское платье — по лету под ним ничего не носила, даже нательной сорочки, улеглась обратно и, подумав, укрылась от ночной прохлады. Развернула руки ладонями к земле. Ощутила её пальцами. Ощутила её всем телом.
Этот холм насыпан людьми. До живой земли ещё далеко.
В холме гулко отдавалась так раздражавшая Вейму музыка проклятых — шум от песен, игр, плясок, всего, что творилось на холме Гандулы. Это мешало сосредоточиться.
Девушка направила свою мысль вглубь, внутрь холма, туда, где под его гнётом изнывала живая земля.
— В землю прорасту, — нараспев начала ведьма, — с травой вырасту, росой выпаду, испарюсь с рассветом, с дождём выпаду, уйду в землю.
— Мир — оковы, мир — печаль и горе. Отрекись от своего тела, непокорная. Владыка, освободи её от суеты и страданий!
— Соком дерево напитаю, с листом упаду на землю. Криком ночной птицы встревожу сердце. Глотком воды после долгой дороги сниму усталость.
— Только боль. Только ненависть и злоба. Владыка, помоги же заблудшей!
— Огнём свечи загорюсь, пеплом истлею. Песней жаворонка буду, красотой цветка. Зацвету весной, отцвету осенью. На зиму в земле спрячусь.
— Прими свет нездешний, благотворный, откажись от хлопот и страстей. Владыка, озари её душу, чтобы вернулась в истинный дом.
— Камешком в башмаке, снегом за воротником, искрой от очага, ветром в лицо.
— Нет другой истины, кроме Освобождения, нет другого друга, кроме Освободителя. Прими дары его. Владыка, прими свою дочь!
— Долгой дорогой буду. Ночью накрою землю. Первым лучом рассвета. Ароматом свежего сена. Криком младенца и стоном страсти. Воплем боли. Предсмертным хрипом. Прими меня, мать земля. Прими мою душу. Прими моё тело. Прими меня, родная. Дай мне свою силу. Дай мне свою подмогу. Дай мне свою твёрдость. Железом и кровью молю. Лес, что принял меня, заступись! Алтарь, что принял мои жертвы, поддержи!
Магда слишком поздно сообразила, что заговаривает не на то, чтобы выжить, а на то, чтобы принадлежать душой и телом своей земле. После смерти она не родится снова, она не обретёт Освобождение, нет, она станет бесплотным духом гулять по лесу, защищая его. Оберегая людей, что там живут. Она растворится в лесу. В земле. В мире. Она станет его частью.
Посвящению можно противопоставить только нечто прямо противоположное.
Магда дарила себя миру, открываясь перед ним. Назад пути уже не было.
…я всё равно умру…
Что-то в ней вдруг воспротивилось смерти — ярко, отчаянно, словно пламя вспыхнул протест.
— Земля, ты мать всего живого. Прими же меня. Дай мне свою силу и возьми мою.
Пламя протеста опадало, истлевало, гасло.
— Железом и кровью…
Арне ощутил что-то странное. Будто запахло Бертильдой, но приглушённо, словно девушку закопали в землю. Он взвыл и бросился туда, но дорогу преграждала стена, и он кинулся искать дорогу в этом безумном матерчатом лабиринте. Свернул в первый же проход… надо искать поворот направо… теперь прямо… но пришлось повернуть влево… а теперь вовсе надо развернуться. Оборотень метался, не догадываясь сорвать мешающие тряпки… и вдруг выбежал на открытое место. Там, ласково улыбаясь, стояла Ульберга.
— Молодец, — сказала она с искренним одобрением. — Ты достойно выдержал все испытания.
Арне недоверчиво уставился на ведьму.
— Не ожидал услышать это от меня, мой мальчик? — ласково засмеялась Ульбарга. — Ты получил урок, но ты с ним и справился. Стая будет гордиться тобой. Идём. Я проведу тебя к Магде. Она уже ждёт тебя. Пойдём.
Ульберга сказала, что преподаст тебе урок, а учитель она жестокий.
…найди её до исхода ночи…
От старой ведьмы пахло как-то неправильно. Она не была ему рада. Ей не хотелось улыбаться.
— Идём же! — позвала она его и попыталась ухватить юношу за плечо. Оборотень отпрыгнул. Она звала не в ту сторону. Приглушённый, засыпанный запах Бертильды доносился не оттуда.
Он доносился из-за её спины. Старая ведьма хотела увести его подальше.
…учитель она жестокий…
…найди её до исхода ночи…
— Не вздумай меня рассердить, — предостерегла Ульберга. — Не мешкай, скоро рассветёт и ты проиграешь. Потеряешь всё. Ну же, пойдём.
Арне растерялся. Ему надо было пройти всего несколько шагов, но — мимо Ульберги. Это было страшно, как сунуть лапу в капкан. От колдовской силы старой ведьмы волосы вставали дыбом. Встала бы шерсть на загривке, будь он в правильном облике.
В правильном.
— Не знаешь как поступить — смени облик, — как-то раз посоветовала Вейма, наблюдая, как муж учит своего нового младшего брата.
— Идём! — снова позвала Ульберга и решительно шагнула к оборотню.
Это решило дело. Он отпрыгнул назад, едва не упал, но — вспомнил — подпрыгнул как учил Вир и умудрился перекувырнуться в воздухе. На землю упал тощий волк со светлой шерстью. Раньше у него никогда не получался этот трюк — тело слишком хорошо помнило, что этого не умеет. Тело не понимало, что вторая природа дала силу и гибкость мускулам. Напряжение и страх не дали усомниться.
Арне бы порадовался своему достижению, но было некогда. Старая ведьма нагнулась, пытаясь ухватить оборотня за загривок, тот рванулся в сторону, а после побежал прямо на неё. Сшиб плечом и бросился дальше, прямо на загораживающую дорогу ткань.
В место недавнего судилища он вкатился, путаясь в противно шуршащей материи. Кое-как сумел вырваться из неожиданного плена, рыча и поскуливая от злости и страха перед новой ловушкой. Бертильда лежала посреди площадки, под накренившейся и противно скрипящей платформой. Волк поднял голову и сердито зарычал, но деревяшка, разумеется, не отзывалась.
Мысли путались, ускользали. Он слишком часто менял облик за эту ночь, чтобы суметь теперь вернуться. Но это пока не имело значения.
Встряхнувшись, он потрусил к распростёртому на земле телу девушки. Она пахло правильно. Так, как он помнил. Толкнул девушку носом. Она не отзывалась и была пугающе холодной. Волк коротко взвыл, но ему никто не ответил. Небо светлело на востоке. Где-то далеко, как будто в другой стране запел петух. Арне наклонился к самому лицу девушки. Она дышала — медленно и спокойно. Очень медленно и очень спокойно. Он снова толкнул её носом, лизнул в щеку, в глаза. Девушка не отзывалась. Он заскулил, заметался вокруг. Потом сел рядом и пристально посмотрел на спящую ведьму. Что-то шевельнулось в остатках разума. А, может, это волчья природа предложила решение. Арне осторожно стянул с бесчувственной девушки платье, лёг прямо на неё, чтобы согреть своим живым теплом и принялся вылизывать ей лицо.
Магда проснулась, чувствуя себя придавленной тяжёлым и невозможно тёплым одеялом. Припекало солнце и жара сделалась нестерпимой. Не открывая глаза, девушка удивилась чуду. Она жива. Она в собственном теле! Она чувствует себя — собой! Потом открыла. Оттолкнула волчью морду и засмеялась.
— Нашёл всё-таки, дурачок ты эдакий.
Арне вскочил на ноги и издал восторженное щенячье тявканье. Магда увидела платье, валяющееся на земле, и сердито оттолкнула волка.
— Ах ты, бесстыдник! — возмутилась девушка. — Глаза хоть закрой!
…она скажет что-то очень простое…
…может быть, будет ругаться…
Волк послушно зажмурился, не понимая, что так разозлило ведьму, но радуясь сбывшемуся предсказанию. Магда с ворчанием принялась одеваться.
Она едва успела расправить платье и с сожалением оглянуться на платформу, где остался её пояс, как волк насторожил уши и оскалился.
— Открывай глаза, чего уж там, — пробормотала Магда, запоздало сообразив, что в животном облике Арне едва ли заметил её наготу, вернее, вряд ли придал ей значение. Волк принюхался и зарычал громче, злее. В западный пролом, от которого девушку теперь не отделяла ткань, вошёл, сонно потягиваясь, Виль.
— А, Маглейн, — слегка оживился батрак. — Справилась. А я уж думал, конец тебе пришёл.
— Ты… — зло прошипела девушка. — Ты…
— Да ты что же, сердишься? — искренне удивился Виль. — Шуток не понимаешь? Твой дружок чёрный сказал время потянуть — я и постарался. Небось, он за прутом бегал. Кстати, ножик верни.
Остолбенев от такой наглости, Магда молча кивнула туда, где нож был воткнут в землю, завершая колдовской круг. Виль выдернул его и обтёр о штаны.
Вокруг было тихо, словно в мире никого, кроме них не осталось. Батрак сунул нож за пояс.
— А где все? — запоздало удивилась ведьма, предостерегающе кладя руку на загривок рычащего оборотня. Под её пальцами вздыбленная шерсть постепенно опускалась.
— Встреча закончилась, — напомнил батрак, — все разошлись. Серый с кровосоской своей ещё остались, а дружок твой чёрный ушёл ещё ночью. Говорит, пространство будет раскладывать. Я ему посоветовал жену разложить, так он в меня молнией запустил, еле увернулся.
Магда хмыкнула. Если бы Лонгин хотел, Виль бы не увернулся. Вернее, маг попал бы в него если не второй, то пятой молнией точно, а кинуть он мог и десять, не запыхавшись.
— Зато денежки отдал, — похвастался батрак. — Два кошеля. Золотом.
— Сколько-сколько? — поразилась девушка.
— Да ты, что, Маглейн, себя дешевле ценишь? — засмеялся батрак.
— Лонгин — небогатый человек, — пояснила ведьма. — Почти бедный. Он целыми днями придумывает новые заклинания, но не использует, чтобы не огорчать жену, а белые волшебницы денег за помощь не берут. А ещё он очень жаден и скуп. Он никогда бы не отдал тебе два кошеля золотом. И никогда не заплатил бы за то, что можно получить даром.
Батрак пожал плечами.
— Меня так просто не обманешь.
— Проверь, — предложила девушка.