десь уже все такое?
От этого места веяло цивилизацией куда больше, чем от разбитой Халлайнийской дороги, по которой они ехали вчера. Тогда Акрена не удивляло практически ничего, сейчас же глаза то и дело цеплялись за разнообразные механизмы, интересные замки, запирающиеся самостоятельно, за смотрителей, спокойно заходивших в камеры.
— Вообще-то, — будто прочитав его мысли, промолвил сопровождающий Акрена маг, — у нас не принято бросать в тюрьмы до суда, для этого есть следственный изолятор.
— Но для меня решили сделать такое приятное исключение, провести эту интереснейшую экскурсию? — ухмыльнулся Акрен. — Спасибо за оказанное доверие, я очень это ценю.
— Мы — простые люди, — как-то очень виновато промолвил маг. — И мы не можем спорить с королем, даже если мы согласны. Господин де Кан был против, но король отдал четкие распоряжения, куда вас отправить.
— Господин де Кан? — зацепился за фамилию Ирвин. — Герцог?
— Ирвин, — довольно мягко, как для ответа заключенному, произнес маг. — Он взял фамилию жены. Лучше быть де Каном, чем представляться всем… кхм, Куоки.
Акрен кивнул. Он не слишком-то желал вникать в подробности жизни своего семейства на протяжении сотен лет — в первую очередь потому, что мало кому будет приятно узнать собственное будущее, ставшее для этого мира далеким прошлым.
— Его Величество не распоряжался насчет камеры, — на этот раз слова мага прозвучали так, будто он извинялся, останавливаясь у одной из дверей. — Но тех, по кому еще не принято окончательное решение, мы обычно отправляем в наш отстойник. Мы не столица, отдельного изолятора у нас нет. Если что — стучите.
— Обязательно, — усмехнулся Акрен.
Он уже прямо видел, как обрадуются его сокамерники, когда он будет скрести дверь в надежде, что кто-нибудь изволит прийти на помощь. Богатый криминальный и пиратский опыт подсказывал Акрену, что общение в таком случае будет просто донельзя приятным.
Интересно, а насколько изменился моральный облик преступников за эти триста лет? Вряд ли они стали порядочнее, но все же…
Маг зазвенел ключами, и Акрен досадливо отметил, что сам по себе механизм достаточно прост. Он надеялся на что-то получше. Но, судя по всему, из местных тюрем сбегали ох как нечасто, слишком уж спокойно вел себя сопроводитель.
Дверь открылась, и колдун толкнул Шантьи в плечо, скорее для проформы. Он даже не совершил глупую попытку снять магические оковы с его рук, тонкими серебристыми нитками сковывающие запястья Акрена. Собственно, Шантьи и так приходилось идти очень осторожно, чтобы не порвать эту паутину — без магии, поддерживающей его, материал оказался совсем хрупким.
За спиной вновь загремели ключами, запирая камеру, но Акрен так и не сдвинулся с места, используя его как наблюдательный пункт.
Что ж, тут было гораздо чище и приятнее, чем в похожем заведении лет эдак триста назад. Вода с потолка не капала, череп в углу не лежал. Двухъярусные кровати внушали определенное доверие, хотя явно были не верхом удобства, да и матрасы, брошенные на них, были получше гнилой соломы, на которой предлагалось валяться в том далеком, принадлежавшем Акрену прошлом.
Но одно оставалось стабильным. Как бы ни менялся антураж, персоны, наполнявшие его, вполне заслуживали внимания.
Акрен вздохнул. Надо же, только из одного выбрался, графом стал, будь он неладен, этот статус, как опять!
— Ну что, мальчики, — ухмыльнулся он, вспоминая обращение, которое больше всего раздражало банду Ланта, с которой он по молодости имел дело, — рад знакомству.
Сокамерников у Акрена оказалось не так уж и много. В старых тюрьмах, тюрьмах из его реальности, людей было куда больше. Иногда ожидающих суда десятками запихивали в крохотные комнатушки, так, что даже сидеть приходилось по очереди, и то на полу — не то что каждому предлагали свое место, где можно поспать. Но публика здесь была весьма живописная — не измученная голодом и отвратительными условиями, а куда живее, еще способная на заговоры, издевательства и прочие прелести, по которым так скучают преступники, когда их закрывают в камере.
Мужчин, если не считать самого Акрена, было всего пятеро. Намерения каждого из них были буквально написаны на лбу — все-таки, за картежный стол таким садиться нельзя, блефовать не получится.
— Ты кого мальчиком назвал? — зло щурясь, поднялся на ноги один из мужчин. — Ты, франт, понимаешь, с кем разговариваешь?
Акрен присвистнул. Однако, в его время франт — это был едва ли не комплимент в дворянских кругах, в тюрьмах общались словечками похуже. Казалось, даже сам мужчина — высоченный, широкоплечий и больше напоминающий ходячую гору, чем человека, — смутился того, что сказал, и дополнил фразу еще несколькими крепкими словечками.
— Ну как же, — ухмыльнулся Шантьи. — Вы ведь примитивны, как дети. Как мне вас еще называть? Господами?
Он умолк, но не для того, чтобы позволить своим сокамерникам ответить, и прислушался к шагам снаружи. Было тихо, на этаже, должно быть, оставался только один смотритель, да и тот дремал где-нибудь на своем рабочем посту. Это была ленивая, полагающаяся на силу магии тюрьма, в которую его запихнули только потому, что Его Величество был не в настроении и решил продемонстрировать сыну собственный отвратительный характер.
Зря решил, между прочим. Акрену уже того опыта общения с высокопоставленными лицами, что у него был, с головой хватило, чтобы понять — Его Величество Лиар, или как там звали того дурака, пытавшегося прилюдно ударить собственного сына, долго на своем троне не протянет. Первый шаг к тирании в стране, что так сильно привыкла к свободе, может сыграть с ним злую шутку. А если народ еще и не в восторге от всевозможных династических браков, то можно и вовсе позабыть о спокойствии.
…Но об этом Акрен подумает позже.
Он смерил громилу, шагнувшего было к нему, таким взглядом, что тот даже насторожился — привык, что его размеры достаточно пугающие, чтобы любой, даже маг, вел себя тихо.
Мужчина открыл рот, чтобы заявить что-то, наверное, очень оригинальное по его мнению, но Акрен опередил его. Он устало вздохнул и с мягкой, но несколько издевательской улыбкой промолвил:
— Сейчас ты скажешь мне, что ты здесь главный — не буду наводить точную цитату, она не слишком приятна, — и чтобы я не высовывался, и отправишь меня вон на ту дальнюю койку, гордый собой. Да, я в курсе, что там не лучшие условия, но я б посмотрел, что бы ты делал, если б пришлось поспать на гнилой соломке. Я могу, и нет, я не боюсь измазать белую рубашку. Вопросы еще будут?
Он обвел взглядом остальных присутствующих и, вспоминая, как это действовало на людей в его времени, спокойно продолжил:
— Ты, — он указал на еще одного здоровяка, смотревшего исподлобья, — можешь придержать свои сексуальные желания при себе, ты не в моем вкусе. И вопрос на тему оплаты тоже — тебе не хватит всего золота Халлайи. Ты, — он перевел взгляд на щуплого мальчишку, — можешь забыть о моем медальоне. Если попытаешься подмешать мне в еду ту гадость, которая лежит у тебя в кармане, то она на меня не подействует, и когда будешь стягивать медальон, я тебя случайно очень удачно толкну. Так, что ты разобьешь голову, прикусишь себе язык и будешь не только тупым, но и немым. Ты, — он перевел взгляд на четвертого, самого тихого мужчину, спокойно сидевшего на своем месте и только зло поглядывающего на здоровяков, — если желаешь самоутвердиться, сделай себе заточку чуть длиннее. Того, что ты сумел подготовить, не хватит, чтобы серьезно его ранить, а резать горло в тюрьме — плохой вариант, сядешь надолго. И, да, ты можешь попытаться выпустить мне кишки. Это хороший вариант, учитывая то, что мы в одной весовой категории. Но обижать старших, мальчики, бывает вредно для здоровья. Ну, и, наконец, последний, — он с усмешкой взглянул на мужчину, вальяжно развалившегося на самой лучшей койке. — Тебе страшно, правда, маг?
Мужчина даже не дернулся. Даже если бы Акрен обладал великолепным зрением, он не смог бы уличить своего сокамерника в излишней нервозности, тот слишком хорошо владел собой. Но это и сыграло с ним злую шутку.
Вольный знал: все проявляют эмоции. Даже люди, которые пытаются притвориться камнями. И чем лучше у них выходит это самое каменное выражение лица, тем быстрее они начинают забывать о том, как оно неестественно выглядит. Маска становится прочнее, роли перераспределяются, но тот, кто застрял в образе равнодушного, еще большим холодом реагирует на самый страшный раздражитель. Тот, кто действительно чувствовал себя расслабленно, сменил бы позу, отреагировал бы на обращение к нему.
Но у Акрена не было никакого желания выбивать себе главенство в камере. Он не собирался здесь задерживаться надолго.
— Можете поинтересоваться у него, кто я такой и почему меня стоит бояться, — Акрен спокойно прошел в самый конец камеры и легко запрыгнул на верхнюю полку. — Когда надумаете, обращайтесь. Так уж и быть, я согласен помочь вам с побегом.
В камере воцарилась тишина. Акрен растянулся на узкой койке и даже интереса ради закрыл глаза, хотя на что это влияло? Зрение никогда не было основным его оружием. Мужчина куда лучше слышал, чем видел, и сейчас, избавляясь от дополнительной информации в виде четких или даже размытых картинок, он только стал воспринимать окружающий мир лучше. Впрочем, тихое перешептывание громилы, первого попытавшегося распалить конфликт, и мага, немного заигравшегося в равнодушие и спокойствие, совершенно не интересовали Вольного.
Он не задремал по другой причине — продумывал, как проще, с меньшими последствиями выбраться из этого здания. В конце концов, хоть магия ему и не страшна, хватает и другого — любая пуля или даже уверенный удар ножа… Хотя кто-то и вздумал восторгаться его способностями как фехтовальщика, успехи Акрена были серьезно преувеличены, он вряд ли смог бы устоять против нескольких противников, да и та, локальная победа — скорее следствие чужого неумения, чем его преимуществ.
У него перед глазами буквально стоял тот интересный, закрывающийся и без ключа замок, если дверью хлопнуть с достаточной силой. Он считал щелчки, звучавшие, когда маг запирал и отпирал дверь, запомнил, как тот ее направил… Сколько магии было на ключе, Акрена совершенно не интересовало, он знал, что колдовство — то, что он даже не сможет увидеть, — не станет для него существенной преградой. А вот сам механизм мог, и этого надо избежать.