ему вполголоса бушевал мистер Уэнтворт. — И этого спектакля тебе не хватило — нет, надо было еще и Саймона Силверсона заколдовать!
— А как вы догадались, что это я? — спросил Чарлз.
— Да я в лицо тебе посмотрел, мальчик! А пока все травили бедную Нэн Пилигрим, ты к тому же сидел тише воды ниже травы! Я считаю, что ты поступил низко и эгоистично! А теперь еще и это! Писать строчки у всех на виду! Пойми, тебе несказанно повезло, просто несказанно, что ты сейчас не сидишь в полицейском участке в ожидании инквизитора! И ты этого вполне заслуживаешь. Понял? — Он снова встряхнул Чарлза. — Понял?
— Да, сэр, — пролепетал Чарлз.
— И ты там окажешься, стоит тебе сделать еще хоть что-нибудь, — заверил его мистер Уэнтворт. — О колдовстве просто забудь, ясно? Забудь о колдовстве! Постарайся быть нормальным, если, конечно, ты понимаешь, как это! Потому что я тебе обещаю: стоит тебе еще хоть раз поколдовать, и ты влип. Ясно?
— Да, сэр, — кивнул Чарлз.
— А теперь иди обратно и пиши, как полагается! — Мистер Уэнтворт подтолкнул Чарлза и тот ощутил, как дрожит его рука — наверное, от ярости? Это было страшно, но Чарлз все равно обрадовался. Без очков он почти ничего не видел, и, когда мистер Уэнтворт швырнул Чарлза обратно в старую лабораторию, перед глазами у мальчика все расплывалось большими дрожащими пятнами. Но и так было понятно, что все на него смотрят. В воздухе так и звенело: “Как хорошо, что это не я!”
— Садись на место! — рявкнул мистер Уэнтворт и основательно ткнул Чарлза в спину.
Чарлз ощупью пробрался через плавающие перед глазами пятна на задний ряд. Размытые белые квадраты — это, наверное, бумага и книга... А ручка, насколько он помнил, свалилась на пол. Как же теперь ее найти? О том, чтобы что-то писать, вообще речи не было...
— Ну, что стоишь? — зарычал мистер Уэнтворт. — Надевай очки — и за работу!
Чарлз так и подпрыгнул от ужаса. А потом он рухнул на скамью и нацепил очки.
Мир тут же обрел ясные очертания. Ручка лежала у него прямо под ногами — он нагнулся и поднял ее. Но ведь очки совершенно точно треснули пополам! — подумал он, ныряя за ручкой под скамью. Он же слышал этот ужасный предсмертный хруст! Он же даже почувствовал, как они развалились!
Он поспешно поднял руку и ощупал очки, снимать их и осматривать смысла не было, он бы все равно ничего не увидел. Вроде целы? Целы и невредимы. Или он ошибся, или треснул только пластик, а не металл внутри… Чарлз с облегчением выпрямился и посмотрел на то, что написала ручка сама по себе.
Уаттс школы какая меня сборная радость записали младший воскликнул в, Меня в младший радость школы записали какая воскликнул сборную Уаттс…
И так далее. Две страницы! Это никуда не годилось. Мистер Тауэрс обязательно заметит! Чарлз тяжко вздохнул и принялся писать. Наверное, действительно пора прекращать колдовать — все равно ничего путного не выходит…
Поэтому остаток вечера прошел относительно спокойно. Сидя на “губе”, Чарлз задумчиво поглаживал огромный волдырь — ему вовсе не хотелось прекращать колдовство, но и колдовать дальше он не осмеливался. Раскаяние и страх смешались в нем так причудливо, что он вконец растерялся. Саймон тоже глядел довольно мрачно. Брайан Уэнтворт вернулся из медкабинета и теперь яростно что-то строчил, по-прежнему чуточку кося одним глазом, но Саймон, кажется, на время утратил всякое желание бить его по голове, а друзья Саймона последовали его примеру.
Нэн тоже держалась в сторонке — из-за того, что сказал ей Нирупам. Но сколько она с собой ни спорила, бурлящая сила не унималась. И в спальне это бурление никуда не делось. Оно никуда не делось, несмотря на то, что Дебора, Хизер, Делия и прочие принялись, как обычно, к ней приставать,
— Знаешь, заколдовать Саймона — это уж слишком!
— Ну правда, Нэн! Мы, конечно, тебя просили, но надо же было думать!
— Только посмотри, что он сделал с Терезой! И вязанье у нее погибло!
И тут Нэн, вместо того, чтобы, как обычно, вжать голову в плечи и начать оправдываться, вздернула подбородок и спросила:
— А с чего, собственно, вы вбили в свои прелестные головки, что это я его заколдовала?
— Но ты же ведьма! Мы точно знаем! — обиделась Хизер.
— Конечно, — пожала плечами Нэн. — Но с чего вы решили, что я тут одна -единственная? Ты лучше сначала думай, Хизер, а уже потом открывай свой розовенький ротик и говори всякие словечки. Я же вам сказала — на заклятье нужно время. Я же все вам рассказала про то, как собирают травы, как летают кругами, как распевают заклинания! Не говоря уже о том, на что приходится идти, чтобы наловить нетопырей. На это уходит просто прорва времени, даже если летаешь на скоростной ультрасовременной метле, потому что нетопыри страшно шустрые. А вы видели меня в ванной, да вообще я всю эту неделю всегда была у вас на глазах — и что, было у меня время наловить нетопырей и набрать трав? Может быть, я пела что-то странное или бормотала заклинания? Ясно вам? Это не я!
Наверное, Нэн удалось убедить одноклассниц, потому что те были ужасно разочарованы.
— А говорила, на метле летать не умеет! — буркнула Хизер, но больше ничего не сказала.
Нэн это очень понравилось. Кажется, получилось заткнуть всем рты и при этом не утратить репутацию ведьмы.
Нэн убедила всех, кроме Карен. Карен лишь недавно была допущена в свиту Терезы и поэтому отличалась особым рвением.
— А по-моему, ты просто обязана сотворить заклятье прямо сейчас! — заявила она. — У Терезы пропали пинетки, на которые ушла куча времени, и, по-моему, ты должна хотя бы вернуть их!
— Пожалуйста, — солидно ответила Нэн. — А Тереза действительно хочет, чтобы я попробовала поколдовать?
Тереза застегнула последнюю пуговку на пижаме и отвернулась, чтобы расчесать волосы на ночь.
— Ничего она не сделает, Карен, — трагически возвестила она. — К тому же мне будет стыдно, если вязанье вернут таким ужасным способом!
— Гасите свет. — На пороге появилась дежурная старшеклассница. — Не знаете, чье это? Сторож нашел их в корзинке у собачки. — Она показала две пушистые серые дырчатые тряпочки…
Когда Тереза предъявила права на пинетки, все так посмотрели на Нэн, что та стала сомневаться, стоило ли так важничать. “А ведь я даже не знаю, ведьма ли я, — думала она, забираясь в постель. — Впредь надо помалкивать. К тому же на шкафу лежит метла. Я дала ей честное слово... Ладно”.
Около полуночи Нэн почувствовала, что кто-то тычет ее в бок. Она отодвинулась, потом откатилась и проснулась, уже падая с кровати. В воздухе что-то просвистело. В темноте Нэн различила какой-то предмет — он пролетел над ней, а потом поднырнул под нее. Нэн окончательно проснулась, оказавшись в шести футах над полом и болтаясь поперек метлы — голова с одной стороны, а ноги с другой. Висеть на узловатой палке было ужасно неудобно. И все равно Нэн рассмеялась. “Я ведьма, я все-таки ведьма!” — весело думала она.
— А ну, вниз, хитрюга! — прошептала она. — Ты притворялась! Вовсе тебе не надо, чтобы на тебе летали, ты и сама можешь! А ну, опусти меня на пол и лети куда хочешь!
В ответ метла взмыла под самый потолок. Кровать Нэн казалась сверху небольшим белесым прямоугольником. Нэн поняла, что если прыгнет, то обязательно промахнется,
— Ах ты хулиганка! — сказала Нэн. — Ну да, я обещала полетать, но это было до...
Метла зловредно поплыла к окну и Нэн испугалась. Спали они при открытых окнах, потому что Тереза была убежденной сторонницей свежего воздуха. Нэн представила себе, как парит над полями и лугами, болтаясь поперек метлы в одной пижаме… Она капитулировала.
— Ладно. Я тебя выгуляю. Только спусти меня вниз, я хотя бы одеяло возьму. Не лететь же мне в таком виде!
Метла развернулась и нырнула к кровати. Нэн кувырнулась через голову и плюхнулась на матрас. Метла ей ни чуточки не доверяла. Она порхала у Нэн над душой, и, едва девочка вытряхнула из пододеяльника розовое школьное одеяло, метла проворно скользнула под нее и снова взмыла к потолку. Нэн чуть не потеряла равновесие. Еще немного — и она снова повисла бы под метлой.
— Осторожно! — прошептала она.— Дай, я сяду.
Пока Нэн кое-как усаживалась, метла нетерпеливо дергалась, поэтому пришлось поспешить. Шепот и свист мешал спать ее соседкам. Многие сердито бормотали и ворочались. Пытаясь устроиться поудобнее, Нэн едва не свалилась. Она запуталась в одеяле. В конце концов она попросту наклонилась вперед и легла на метлу, завернувшись в одеяло и цепляясь ногами за ручку.
Стоило Нэн кое-как пристроиться, метла ринулась к окну, распахнула его еще шире и пулей вылетела наружу. Стояла черная, безлунная ночь. Было холодно, моросил дождь. Нэн поморщилась и постаралась привыкнуть к высоте. Метла летела как-то странно, рывками — для человека, лежащего лицом на ручке, это было не очень-то приятно.
Чтобы отвлечься, Нэн заговорила:
— Ну что, — спросила она метлу, — каково это, когда сбываются романтические мечты? Я-то представляла себе, как лечу на метле теплой летней ночью, вырисовываясь на фоне громадной полной луны, и еще пусть какой-нибудь соловей распевает во все горло. Но чтобы так...
Метла под ней дернулась. Очевидно, это она так “пожимала плечами”.
— Нет, я понимаю, — это все, на что мы способны, — продолжала Нэн. — Только, по-моему, я недостаточно эффектно выгляжу и вообще уже вся мокрая. А вот Дульсинея Уилкс наверняка сидела на метле — очень грациозно, наверное боком, как в дамском седле — и длинные волосы развевались у нее за спиной. Это происходило в Лондоне, поэтому на ней, скорее всего, было элегантное шелковое платье, а из-под него виднелось много-много кружевных нижних юбок. А ты знаешь, кстати, что я прапраправнучка Дульсинеи Уилкс?
Метла снова дернулась — на этот раз она, кажется, “кивнула”. А может быть, и “рассмеялась”.
Оказалось, что Нэн теперь прекрасно видит в темноте. Она глянула вниз и ахнула. На такой высоте метла казалась ужасно хрупкой и ненадежной. Пока Нэн говорила, та взлетела еще выше и повернула, так что теперь прямоугольники школьных зданий оказались очень далеко внизу и где-то сбоку. Прямо под Нэн расстилалось бледное пятно спортивного поля, а дальше, в долине, виднелся город. Между темными домами протянулись оранжевые цепочки уличных фонарей. Все заволокло влажной мглой, но Нэн все равно различила на далеком склоне черноту Ларвудского леса.