– Что с тобой, дочка? – испуганно вскрикнул литейщик.
– Ты куда, Любава? – удивился парень.
– Видишь, и эта порвалась… – Сирень подняла руку, в которой остались обе красные нити, сжала кулак и зарычала.
Морок пополз с нее лохмотьями, обнажая серую волчью шкуру, высокие острые уши, круглые горящие глаза, длинные белые клыки. Это тоже был морок, скрывающий истинное тело, – но ведь из смертных о том никто не догадывался. Громко рявкнув, огромный волк взметнулся в прыжке. Гости, крича от ужаса, шарахнулись в стороны, открывая ведьме путь в заросли, она метнулась вперед, взлетела в кроны. Деревья качнулись, замерли…
– Где она, где? – Мужчины, успевшие взять себя в руки, схватились за палки и ножи, закрутили головами, но волкодлак бесследно исчез.
Выглядывая огромного зверя, смертные не заметили полупрозрачной стремительной тени, под которой шаг за шагом пригибалась трава. Только лошади заржали, тревожно вскидывая морды. У большинства поводья оказались привязаны крепко, но у нескольких распустились. Один из таких освободившихся скакунов вдруг слегка присел, словно под неожиданной тяжестью, а потом сорвался вскачь. Промчавшись под стенами города, он выбежал к реке Вологде, перешел ее вброд, выскочил на идущий к Угличу тракт и двинулся по нему широким походным шагом, словно управляемый уверенным в себе седоком.
Видя бесхозного коня, некоторые из путников пытались его поймать, но скакун либо срывался в галоп, либо отчаянно брыкался, норовя засадить копытом в лоб, и его каждый раз оставляли в покое.
А потом наступила ночь, столь неудобная для людей и столь любимая ведьмами…
С Олегом и Любавой подобных приключений не случилось. Странное изменение внешности у приехавшей с постояльцем девочки не вызвало ни у кого ни малейшего интереса. Хозяин постоялого двора ограничился лишь получением платы, городская стража и вовсе не обратила внимания на выезжающую парочку. Однако лишь на костромском тракте Олег с облегчением вздохнул и пустил скакунов в рысь, надеясь одолеть путь до Волги всего за один день.
Увы, ехать верхом у Любавы не получилось – сидя в своих юбках боком в седле, на рысях она быстро сползала, а одеваться на татарский манер в шаровары была не приучена. Пришлось ехать шагом – полных два дня. Да еще в Костроме целый день ушел на продажу лошадей и поиски быстрого струга.
Одно хорошо: на третий день, аккурат перед отъездом, у причала появилась Сирень, чистенькая, опрятная, ничуть не запыхавшаяся и невозмутимая.
– Рад тебя видеть, милая, – кивнул ей Олег. – Как ты нас нашла?
– По запаху, – пожала плечами ведьма. – Ну что, поплыли? Хочу посмотреть, чем все это кончится…
Волжские струги, сшитые из положенных внахлест досок, строились длиной от шести до десяти шагов, шириной в один-два и только с одной мачтой. Товаров в эти лодки почти не помещалось, из удобств имелись только скамьи, но зато они носились над водой, словно чайки, и даже против течения двигались со скоростью доброго рысака. Управляли ими по большей части кормчие, молодые и бесшабашные, готовые в хороший ветер идти под всеми парусами даже ночью, рискуя налететь на всей скорости на какую-нибудь отмель или топляк. Именно за скорость их и нанимали спешащие путники, гонцы или бояре, отправленные с поручениями на малый срок и потому едущие без особых дорожных припасов. Самые быстрые из таких корабельщиков получали втрое больше своих менее умелых товарищей, а лучшие из лучших могли задрать плату и вдесятеро. Однако такие были известны на Волге наперечет и высокое звание добывали в гонках, что стихийно возникали почти каждый месяц, когда двум-трем стругам нужно было доставить пассажиров из некоего города в одно и то же место.
С чемпионами ведун связываться не стал, нанял просто хорошего кормчего, и за тройную плату тот всего лишь за два дня доставил Олега со спутницами в Углич – даже чуток быстрее, нежели когда они с княжеским ключником плыли вниз по течению.
Едва лодка ткнулась в причал, Любава сорвалась с места, кинулась к заветному ясеню…
Но когда ведун и юная ведьма ее нагнали, девушка стояла там одна, глядя со взгорка на величавую Волгу, несущую свои воды в сотне саженей внизу.
– Его нет, он не пришел. Не пришел… Оставил, бросил… И куда мне теперь? – оглянулась Любава на Середина. – В омут головой?
– Только не здесь, – посоветовала опытная Сирень. – В реках воды общие, русалки злые, меж собой старшинство завсегда делят. Дерутся порой, аж жуть. Лучше в озерце каком лесном топиться или в пруду тихом. Ты там одна будешь. Самое большее – двое. Ссориться не с кем, почет и уважение.
– Это она так шутит! – торопливо вмешался Олег. – Не слушай! Не забывай, ты говорила с Ясенем во сне. А кто в наше время верит в вещие сны? Никто! Вот и он не приш-ш-ш…
Ведун вдруг ощутил тянущую боль, перед глазами продернулась пелена и… Он увидел направленный в лицо ствол, ощутил связанные за спиной руки, зажмурился от яркого света, бьющего в глаза:
– Где ты? Как к тебе попасть? Отвечай!
– Роксалана? Опять ты?!
– Быстро отвечай! Как тебя найти? Где золото? Не дури, Олежка, девочку пожалей. Как мне тебя найти?!
– Так ты пытаешься со мной разговаривать? – Олег понял, что никакой опасности нет, что он попал в середину инсценировки, расслабился – и вместе с общим облегчением у него закружилась голова, ведуна опять потянуло в водоворот сознания, и он очнулся, лежа спиной на траве, с широко раскинутыми руками.
– Кто-то по тебе скучает, колдун, – присела рядом веселая ведьмочка. – Наверное, это любовь.
– Роксалана девушка настойчивая, – вздохнул Олег, тряхнул головой и поднялся на локоть. – Так просто не отстанет. Нужно что-то придумывать.
– А мне чего делать?! – в отчаянии выкрикнула Любава.
– Ничего, – буркнул Середин, поднимаясь на ноги. – Ночью еще раз попытаешься к нему в сон проникнуть. И следующей ночью тоже. Три-четыре ночи с одним и тем же сном проймут кого угодно.
– А если не проймут?
– Если не поможет – значит, не судьба. К мамочке на поклон пойдешь, каяться. Может, простит.
– Он меня не любит! – девушка закрыла лицо ладонями.
– Любит, любит. И потому уверен, что снишься ты ему от большой незабываемой любви. А ты не жалей. Все зависит от тебя. Встряхни ему разум! – посоветовал Олег. – Заставь содрогнуться, заставь испытать страх потери! Пусть он вернется. Пусть переломит свои сомнения, пусть опрокинет упрямство команды – и вернется! Иначе он тебя просто недостоин, и ты его с чистой совестью можешь забыть.
– Неправда, он вернется! – вскинула голову девушка. – Ради меня он сделает все!
Влюбленной было простительно забыть, что всего лишь мгновение назад она говорила совсем другое…
Ближайшие дни Олег посвятил сперва поиску плоского гранитного валуна примерно в пуд весом – чтобы непросто было с места утащить, а потом выдалбливанию на нем широкого креста. К Любаве он не подходил – у лесной ведьмы умиротворять девушку получалось куда проще. Каждый день с утра до вечера они проводили под заветным ясенем. Сирень валялась в траве, ведун стучал камнем по принесенному сюда валуну, а Любава до слез всматривалась в верховья Волги.
– Обманул. Он меня обманул… – С третьего дня эти слова она произносила все чаще.
Поначалу Олег ее утешал, потом перестал, проклиная себя за тот день и час, когда взялся сделать доброе дело тем, кто в его стараниях ничуть не нуждался. На все воля богов. Если они решили, что с другим жизнь девушки будет лучше, – значит, так было правильно. Но своим слабым человеческим умишком Середин решил все переменить. И что теперь? Никого не осчастливил, три судьбы переломал. И девочке, и ее жениху, и отцу, потерявшему любимую кровинушку.
Волга мерно несла свои воды, на небо то наползали легкие облака, то расходились в стороны. Сирень с наслаждением раскачивалась на ветках ив и берез. Из-под ударника летела мелкая каменная крошка, на плоской стороне валуна постепенно вырисовывался широкий мальтийский крест с «ласточкиными хвостами» на кончиках перекладин.
– Вот и все, – наконец выпрямился Олег, выровняв вторую линию. – Готово.
– Вот и все, – эхом отозвалась Любава. – Сегодня был последний срок. Последний день моего зарока…
Она расставила руки и пошла вниз, задевая ладонями ветви кустов, бутоны высоких колокольчиков, зонтики дудочника.
– Как, по-твоему, что она задумала? – поинтересовалась Сирень. – Там и тропинки нет.
– Вот проклятие… – вскочил ведун. – Любава, нет. Стой! Любава, стой! Любава!!!
Девушка, не оглядываясь, перешла на бег, несясь вниз по склону к реке.
– Стой! – расстегнув пояс, Олег побежал следом. – Любава! Любава!!!
– Любава! Любава! Любава! – эхом донеслось со всех сторон.
– Любава!!!
Пробив своим телом тонкую стену прибрежного ивняка и раскидав бутоны кувшинок, она с плеском рухнула в реку, сразу с головой уйдя под воду. Вверх поднялся высокий фонтан, опал, поднялся снова, разлетелись в стороны брызги, забурлил водоворот, и вынырнули две головы.
– Любава, Любавушка моя! – Ясень держал ее лицо в ладонях и жадно целовал. – Люба, Любушка, желанная, единственная моя!
– Ясень…
– Сукин сын! – замедлил шаг Середин. – Откуда он взялся?
– Букет, похоже, внизу собирал, – остановилась рядом лесная ведьма. – Смотри, сколько цветов по воде уплывает… Не меньше часа, поди, старался.
– Идиот, – в сердцах сплюнул Олег.
– А мне понравилось, – взяла ведуна под руку девочка. – Смотри, какие они мокрые и счастливые. Мне даже самой как-то радостнее стало. Давай еще кого-нибудь из влюбленных сведем?
– Давай, – согласился Середин, у которого тоже предательски защипало в носу. – У тебя есть кто на примете?
– Нет.
– И у меня нет, – вздохнул ведун. – Тогда пошли выгонять из воды этих, пока не простудились…
Вскоре выяснилось, что артельщики до Углича не дошли – ладья стояла совсем неподалеку, за прибрежными зарослями. Ясень так спешил к заветному дереву, что не хотел тратить время на круг через город. Олегу это оказалось на руку – ближе камень тащить. Желание ведуна прокатиться немного с бывшими невольниками вызвало у корабельщиков общий восторг, а четверо гребцов сами вызвались ему помочь. Середин воспользовался их азартом для того, чтобы сходить в город за вещами, и заодно нагрузил сотоварищей парой бочонков крепкого ставленного меда. К вечеру с хлопотами было покончено, а на рассвете корабль выбрал причальный канат, вспенил веслами воду и вдоль самого берега, где течение послабее, двинулся вверх по реке.