– Еще, еще! – потребовал ведун. – У кого чего есть? Кидайте все, что горит!
Из княжеской кладовой слуги продолжали таскать все новые крынки и горшки, которые немедленно метали в пламя. Туда же отправляли пучки лучин. Костер начал грозно завывать, однако накат был очень толстым. Чтобы такой прогорел, нужно много времени. Хотя еще важнее – испортить сам мост. А насколько пострадал он, было не видно. Олег надеялся, что вниз протекло достаточно жира и масла, чтобы нижний настил тоже занялся.
Из слободы уже бежали булгары с ковшами, бочонками и кадками. Летящие навстречу стрелы заставили их замедлить шаг, но тут на помощь ринулись дружинники, прикрыли сотоварищей щитами. Работники добрались до моста, стали заливать крышу, плескать воду внутрь сруба, сводя на нет долгие старания унжинцев. Быстро перемещаясь, они то и дело выскакивали из-под защиты щитов, но теперь почти не несли потерь. Городские лучники просто устали: их запала после короткой передышки хватило от силы на четверть часа.
Ополченцы в бессильной ярости пытались метать вниз копья, но они были тяжелыми, далеко не добросишь. Да и попасть в подвижную цель с такого расстояния почти невозможно. Оставалось надеяться только на то, что огонь окажется сильнее захватчиков, и подбрасывать, подбрасывать дрова и горшки.
Пламя стало растекаться от стенок сруба по сторонам, вытесняя булгар на берег, и ополченцы закричали от радости. Но тут же обнаружилось, что помочь своему союзнику унжинцы больше ничем не могут. Припасы княжеской кладовой опустели, свежих пучков с лучинами никто больше не нес. Возможно, масло было у горожан, но они делиться своим добром не спешили. Скорее всего – просто не знали, что жир и масло их погребов нужны здесь именно сейчас, а не через час или через день.
Булгары спустились к воде, принялись забрасывать края моста грязью, черпая ее со дна и берегов. Масло затекало сверху, шипело, коптило, но вреда древесине причинить уже не могло. Ее же, жидкую грязь, они стали метать и внутрь сруба. Стараниями лучников, все еще способных на редкие одиночные выстрелы, трех таких ныряльщиков за глиной удалось отправить ко дну, однако изменить что-либо это уже не смогло. Булгары многими десятками рук забрасывали огонь, смело забегали в сруб, метали чавкающие шматки на крышу, а потом и вовсе притащили несколько больших свежих шкур, то ли коровьих, то ли конских, накрыли пламя сверху, немного выдержали, сдернули полотнища. Вверх повалил густой сизый дым, ненадолго полностью перекрыв обзор, а когда он рассеялся – стало видно, как булгары вытаскивают шкуры из реки, накрывают ими, мокрыми, угольно-черный накат, расчищенный от остатков пожарища. На шкуры, на края моста полетели новые комья грязи, и вскоре все сооружение было покрыто влажной глиной толщиной в две ладони. Шансов запалить осадный навес второй раз больше не оставалось.
– Что теперь? – Из всей княжьей свиты у средней башни оставался только ключник.
– Теперь они будут копать, пока башня не завалится, – ответил ведун. – Или пока не пророются насквозь. Нужно на улицах, примыкающих к башне, сделать завалы. На домах разобрать крыши и посадить лучников. Тогда всех, кто прорвется через подкоп, получится быстро истребить. Можно несколько дней продержаться.
– Не пророются, – покачал головой боярин. – Земляная стена китайская, там внизу срубы, заваленные камнями и засыпанные землей. За год не пробьют!
– Тогда есть шанс… – Олег огляделся. – Надо же, день прошел. А я и не заметил. Казалось, меньше часа, как поднялся. Ладно, пойду, подкреплюсь. Здесь от меня все равно ничего больше не зависит.
За остаток дня и новое утро трудолюбивые булгары пристроили к срубу на мосту длинный навес из жердей, щитов, снятых дверей, створок ворот и прочего подручного материала. Выглядело все это хлипко – однако ни камня, ни тем более бревна так далеко защитникам было не добросить, а от стрел подобное укрытие защищало надежно. Что они там делали под стеной и насколько успешно – горожанам оставалось только догадываться. Помешать они ничем не могли. Сил для вылазки и разрушения осадного сооружения в Унже не хватало, пробить крышу было нечем. Оставалось надеяться, что княжеская армия успеет появиться раньше, нежели начнут поддаваться стены.
Между тем на валу, подкопанная снизу, дважды сползала земля, обнажив в нескольких местах почерневшие от времени, полугнилые клети с камнями. Олегу начало казаться, что и верхняя стена теперь покачивается. Однако никто подобных опасений не высказывал.
На четвертый день булгары нанесли свой самый страшный и сокрушительный удар. Вечером из-под крайних бревен осадного навеса повалил густой белый дым, потом вырвались жаркие языки пламени. Они лизали влажные стены обнажившихся клетей, лезли вверх, все выше и выше, заставляя скукоживаться от жара траву на десятки саженей по сторонам от моста, парить белым дымом и быстро высыхать гнилушки срубов вала, доставая до нижних венцов башни. Стража прыснула в стороны, дозорные скатились с шатров, закрывая обожженные лица ладонями – на их руках тоже набухали красные волдыри. А пламя все росло и росло в поисках хорошей, сухой и толстой поживы.
Только теперь ведун понял, зачем булгары заготовили так много вязанок с хворостом. Они не собирались заваливать ими ров. Они готовили поджог. Пологий склон вала им мешал – нападающие срыли его и устроили гигантский костер прямо под средней башней. Сухие бревна занялись практически мгновенно. Прыгая с венца на венец, огонь забежал на шатер, взметнулся по нему до острия и затрепетал там подобно знамени победы. Пламя было столь широким и ослепительным, что осветило город и слободы ярко, словно днем. Оно разбрасывало не просто искры, а целые куски растрескавшихся бревен и теса с крыш, оно завивалось в штопор и грозно ревело, пожирая укрепления с жадностью саранчи.
– Пожар, пожа-ар! Берегись! Пожар! – Крики разносились по улицам вперемешку с тревожным гулом била, и люди неслись с кожаными торбами, бадьями, бочонками к колодцам и реке, запасались водой, расхватывали багры и невыделанные шкуры.
Огонь – извечная беда деревянных городов, самый страшный их враг, а потому известный и привычный. Что делать при пожаре, знали все и каждый. Перво-наперво хорошенько залить тесовые крыши водой, дабы древесина намокла и не занялась от упавшей искры или какого-нибудь тлеющего лоскута, потом плеснуть на обращенные к огню стены, потом – мчаться на сам пожар и заливать водой ближайшие постройки. Объятые пламенем строения спасать обычно бессмысленно, да и невозможно. Главное – не дать пламени расползтись, спасти все, что рядом.
Поэтому горожане бегали с ведрами, окатывали водой стену, заливали бревна, стараясь попасть в щели, мочили шатры, закрывали влажными шкурами места, где что-то начинало тлеть, сбивали огонь в местах, куда могли добраться, не рискуя испечься заживо. И люди победили, смогли выстоять в схватке и не допустить расползания пожара в город и на соседние башни. Выгорела только самая середина укреплений. Большая часть крепости продолжала твердо стоять на месте – если уже и не обороняя, то хотя бы давая кров немалому числу ополченцев и жителей ближних слобод.
Булгары все сделали правильно, словно по учебнику: подожгли город с вечера, чтобы защитники всю ночь воевали с огнем и поутру от усталости не могли стоять на ногах. Они не учли одного: после такого огня, такого жестокого пекла, земля раскалилась настолько, что от вала разило жаром, словно от кузнечного горна. Через него не то что атаковать – рядом стоять было невозможно!
К тому же стена так и не догорела до конца. Во многих местах еще продолжали гореть синими огоньками угольные кучи, а в других – пламя ушло внутрь и продолжало что-то хищно жрать, тут и там выплескивая дымки и пугая людей треском и проседанием земли. Это выедание крепости изнутри продолжалось весь день – и постепенно крутобокий вал высотой с трехэтажный дом осел до размеров взгорка вдвое меньшей высоты, да еще и с пологими стенами.
Еще один день, еще одна ночь. Унжинцы использовали передышку для того, чтобы по совету ведуна разобрать крыши и посадить там лучников, а между домами выстроить баррикады. Укрепление не то чтобы сравнимое с прежним, но продать свою жизнь подороже и продержаться еще немного на нем можно. Кто знает, может, именно в эти часы и успеет подойти долгожданная помощь?
Олег же тихо предупредил ополченцев, обитающих в его башне и вообще в его углу крепости, без приказа никуда не лезть, сидеть наготове, а семьи, у кого они есть, утром посадить на телеги. Ничего лишнего, ничего тяжелого не брать. Только детей, женщин и то, без чего не выжить: немного еды, самый нужный инструмент. И все.
Сам он пристроил Сирень и походный мешок на возок к Зыре, получившему тот же наказ.
Ведуна в городе теперь знали, посему к совету прислушались, и рассвет большинство горожан встретили, запрягая лошадей в оглобли.
Утро для всех началось с торжествующего воя десятков труб. По этому сигналу булгары взревели, вскинули щиты, опустили копья и дружно ринулись через обгоревший сверху мост, у которого уцелели только нижние, плавающие в воде бревна, через ставший пологим вал и вперед, на перекрытые баррикадами улицы. Сверху ударили лучники, но первые ряды спереди закрывались щитами, задние прикрывали товарищей сверху, и большого урона стрелы не нанесли.
Добежав до укрепления, копейщики стали тыкать защитников остриями пик – равно как горожане, из-за укрытий, кололи в ответ. И те, и другие по большей части попадали опять же в щиты, и павшие с ранеными исчислялись единицами.
Однако тут, за спинами первой волны, до укреплений добрались воины, несущие боевые помосты: длинные, по десятку саженей, мостки из толстого теса с несколькими рукоятями посередине и сзади и несколькими длинными железными зацепами на конце. Высоко поднятый передний край «помостники» пронесли над головами своих товарищей, над верхним краем баррикады, кинули вниз. Мостки упали, впиваясь зацепами в бревна, телеги и бочки, а сзади по ним забежала вторая волна атакующих, обрушиваясь на защитников сверху вниз, коля их копьями и рогатинами, напрыгивая на головы, рубя мечами и топориками, ломая кости окантовкой щитов. Горожане встретили нападение поднятыми вверх пиками, на которые булгары не просто накалывались, а насаживались, под собственным весом, целиком, отмахивались широкими плотницкими топорами, пытались прикрыться всем, что попадалось под руку.