Мычание становилось громче, и вот с боковой улицы прямо на Глашу с Глебом вывернуло сонное стадо. Пастух, дядька Василий, отсчитывая огромными кирзачами деревенские лужи, зябко кутался в куртку и похлестывал хворостиной разбредающихся в разные стороны коров. Увидев Глашу, он остановился и, наставив на нее хворостину, проворчал:
– На кой ляд нам нонеча дождь твой? Дождь – он к выходным хорошо, чтоб по грибы. А теперь что? Будет дядька Василий со своим ревматизмом весь день по сырости таскаться. Давай солнце!
Досталось и Глебу. Пастух подошел к нему вплотную, ткнул хворостиной в грудь и, кивнув в сторону Глаши, хрипло пробубнил:
– А ты следи, чтоб у тебя барышня ночами не рыдала. А то всю деревню залили. А корова не карась, сырости не любит.
Глаша оторопела, не зная, что ответить, но выручила корова тетки Варвары. Она углядела девушку и из самой середины стада, не обращая внимания на соседок, направилась к ней. Подойдя к Глаше, корова возмущенно засопела и ткнулась мордой ей в живот. Глаша вздрогнула и осторожно потрепала скотинку по голове:
– Иди, Бура, иди. Дождик ночью траву соком напоил, будет вкусная. А вечером встретимся.
Корова лизнула девушку в руку и пошла вслед за стадом. Дядька Василий замер, наблюдая эту сцену, потом растерянно посмотрел на свою хворостину, поспешно спрятал ее за спину и выдавил неуклюжую улыбку:
– Ты не серчай на дядьку Ваську, Глашута, это я так, спросонья ворчу.
Глаша кивнула, снова заливаясь румянцем, и поспешила отвернуться. Не по нутру ей было, как встречает ее деревня.
– Ты зачем меня через всю деревню повел? – прошептала она Глебу, когда стадо скрылось за по-воротом.
– Надо так, Глаша. Люди знать должны, кто ночную битву выиграл, – приобнимая ее за плечи, мягко ответил Глеб.
– Не нравится мне этот театр. – Глаша дернула плечами и отвернулась от него.
– Так и мне он нравится не больше твоего. – Глеб попытался прижать ее к себе, но Глаша вывернулась.
– Не надо меня на людях трогать, я не кошка!
Глеб только вздохнул, но руки с ее плеч все не убирал.
– Глаша! – Откуда-то из-за берез выскочил синий вихрь и с визгом обвился вокруг Глашиной шеи. – До чего ж напугала всех, дуреха!
Глаша потрепала сестру по голове.
– Чем напугала? Грозой?
– Вернулась твоя Глаша, видишь. – Из-за забора выглянула соседка Яхонтовых Анисья Петровна. – Мы с Варей говорили ей, что Хожий Глашеньку в обиду не даст, а она ревела полночи.
Глаша отцепила от себя сестру и удивленно посмотрела на нее:
– Ты чего ревела-то?
Аксюта покосилась на калитку и, испуганно юркнув за спину сестры, шепнула:
– Да куда ж ты одна ночью поперлась-то, дурочка?! Дядя Трофим как узнал, что Сашка тебя одну оставил, так тут вся деревня на ушах стояла. Каждого с постели поднял да допросил, каждую травинку на берегу с фонарем рассматривал. А Сашку розгами высек так, что он и подняться не может. И меня обещал, если за ворота выйду. – Она присела, пряча голову за Глашиным плечом. – И тебя, когда вернешься.
– И высеку! – Дядька Трофим стоял, подперев калитку могучим плечом и поигрывая узкой гибкой розгой. Глеб вышел вперед, закрывая собой девушек, но дядька Трофим только сплюнул:
– А с тобой, Глеб Харитоныч, у меня будет отдельный разговор.
Глаша замерла в нерешительности. Взгляд у дядьки был очень недобрый – того и гляди в самом деле отхлещет вот этой вот розгой и ее, и Глеба, и Аксюту. И ладно бы только их с Глебом – сурово и дико, но, в конце концов, есть за что. А вот Аксюту… Хоть хватай сестру да и правда беги к бабке в колхоз.
По дороге просвистел ветер, почти дотягиваясь веткой березы до дядькиного лица. Калитка скрипнула, точно норовя прихлопнуть Трофиму руку. Глеб распрямил плечи и подался вперед:
– Нет, Трофим Яковлевич, это у меня к вам будет серьезный разговор. И к Александру тоже.
Говорил он спокойно и с достоинством, но у Глаши от его голоса вспотел затылок. Стоя за его спиной, она могла поклясться, что глаза у Глеба сейчас черные-черные, точно уголья. Дядьку Трофима тоже пот прошиб. Он выронил розгу и как-то неловко затоптался на месте.
– Да напугала ты нас сильно, Глашута. Сашка… он, дурак, брякнул и не подумал, а ты и впрямь ушла. Он-то вернулся потом, глядит – нет тебя, только куртка, так сразу тревогу поднял. Никто тебя не гнал вовсе. Зачем ушла? Да еще и одна. Вот хорошо, Глеб Харитоныч нашел да домой привел.
– Привел, – наступая на дядьку, глухо произнес Глеб. – Да вижу, не рады. Глаше сейчас баньку да чаю горячего надо, озябла вся, а вы ее розгами пугаете. Или в самом деле руку поднять хотите?
– Да ну кто на нее руку-то поднимает! – Из-за плеча Трофима высунулась тетка Варвара. – Истопила я баньку. Аксюш, иди сестру попарь.
– Иди, Глаш, тебе правда прогреться надо после ночевки в роще. – Глеб обернулся к ней и с улыбкой кивнул в сторону двора Яхонтовых.
Дядька Трофим попятился, пропуская Глашу и прилипшую к ее спине Аксюту, проводил их внимательным взглядом до бани, точно боясь, что обе враз исчезнут, потом махнул Глебу:
– Пойдем потолкуем, Глеб Харитоныч.
Глаша вздрогнула и обернулась на пороге бани, но Глеб только подмигнул ей и вслед за дядькой Трофимом взошел на крыльцо.
Баня была истоплена чересчур, точно тетка Варвара племянницу изжарить собралась. Глаша наспех вымылась, переоделась и, отмахнувшись от уговоров Аксюши попарить ноги, выскочила во двор.
Солнце неторопливо выползало из-за облаков и озирало мокрые окрестности. Глаша подставила ему раскрасневшееся лицо и вздохнула. Точно Аксюта сказала, дуреха она. Ей ведь и в голову не пришло, что дядька с теткой будут беспокоиться, что, если отбросить все сказки про ведьму и Хожего, идти ночью в рощу было действительно глупо и опасно. Она могла поскользнуться на мосту и упасть в реку, могла наткнуться на какую-нибудь корягу, ее могло убить молнией, если бы она решила ночевать у костра на берегу. Но рядом с Глебом все казалось нипочем, и Глаша даже не думала о реальной опасности. А вот дядька Трофим, похоже, думал. Может, зря ему Глеб не дал ее высечь?
– Глаша.
Она открыла глаза и увидела перед собой Глеба.
– Иди в дом, тебе отдохнуть нужно. Без меня никуда не ходи. Я как с делами закончу, сразу к тебе.
Он приобнял ее, поцеловал в волосы и почти бегом вышел на улицу. Из дома выглянул дядька Трофим:
– Да заходи ты уже, Глашут. Напугал тебя? Ну не стану я сечь ни тебя, ни сестру. Хотя руки чешутся, – добавил он, когда Глаша и Аксюта вошли в дом.
Руки чесались, похоже, не у него одного. Тетка Варвара торопливо накрывала на стол и не переставала ворчать, а Глашу и к печи не пустила:
– Сиди, сейчас молока с медом нагрею. Нечистый твой сказал, согреть тебя надо да работой не нагружать.
Глаша села в углу у печи и задумалась. Позавчера тетка Варвара Глеба на порог пускать не хотела и выпороть грозилась, а сейчас указания его выполняет. Ворчит, а выполняет, понимает, значит, что действительно простудиться можно. Может, перестанут их этой сказкой мучить?
Аксютка поставила перед Глашей горячее молоко и хлеб с творогом:
– Глашенька, покушай.
Глаша пила молоко с медом, жевала хлеб да за окно поглядывала. Из дома, застегивая рубаху, вышел дядька Трофим, посмотрел на Глашу, пальцем ей погрозил:
– Ты без Глеба больше чтоб за ворота не выходила! А он придет, как закончит у Оксанки, тогда и идите куда хотите. Только к ночи, уж будь добра, вернись.
Глаша хмуро кивнула и снова уткнулась в кружку.
– Ну хоть солнышка мне на дорогу наворожи, – со вздохом добавил дядька Трофим. – А то натаскался ночью по дождю, аж ноги крутит.
«Да как я его наворожу?» – подумала Глаша.
Отставила кружку и вышла на крыльцо. Тучи постепенно редели, превращаясь в отдельные белые облачка, разбредающиеся по небу, точно овцы по лугу. Солнце все чаще проглядывало, разгоняя едва высунувшийся из травы туман. Глаша послюнявила палец и подняла его над головой.
«Ветер западный, небо там чистое. Может, и правда солнце будет».
Вспомнился ей и пастух дядька Василий, которому весь день с ревматизмом по мокрому лугу таскаться, и Глеб, которому сегодня тоже по лужам больных обходить. А он в одних кроссовках побежал, ноги промочит. И в самом деле так захотелось солнышка, прямо мочи нет. Повернулась Глаша к востоку, руки подняла, улыбнулась:
– Выходи, солнышко! Утро уже, довольно спать!
И солнце точно послушалось, выкатилось из-за облаков, прямо в руки ей хлынуло. Зажмурилась Глаша, постояла немного, погрела лицо да в дом ушла.
Глава 10
Как ты время вспять не воротишь —
Так слова назад не отменишь.
Как зимой листву похоронишь —
Так весной назад не наденешь.
– Дура ты, Глашка! – прошипел Сашка, поворачивая к сестре голову. – Дура бессовестная! Я ж вернулся через полчасика буквально, а ты уже уперлась.
Глаша зачерпнула густую, пахнущую хвоей и смолой мазь и осторожно прикоснулась к спине брата:
– Я, Саш, не собака, чтоб меня гнали, а я ластилась да хозяина ждала.
Сашка зашипел от боли и вгрызся в подушку. По спине, точно полосы у зебры, шли широкие ссадины, и каждое прикосновение к ним вызывало жгучую боль, к тому же мазь жутко щипала. Глаша осторожно промазывала раны, дула на них, но понимала, что сильно легче от этого не станет. Закончив со спиной, она бросила в чашку несколько листьев и отправилась на кухню за кипятком. У двери Сашкиной комнаты поджидала тетка Варвара.
– Ну что там у него спина? – пытаясь заглянуть к сыну через щель двери, обеспокоенно спросила она.
– Дверь запри, я одеваться буду! – отрывая голову от подушки, крикнул Сашка. Глаша притворила дверь и пожала плечами:
– Я думала, хуже. А так еще пару раз смажу, и пройдет. Сейчас вот травы заварю, чтобы боль снять.
Варвара следом за Глашей вышла в кухню.