Корова подняла голову и тяжело вздохнула. Глаша тоже вздохнула, но все-таки вошла внутрь и осторожно приблизилась к Зорьке:
– Что там у тебя стряслось?
Корова снова вздохнула, шагнула вперед и положила голову Глаше на плечо. Глаша замерла, пошатнулась под тяжестью, потом осторожно обняла большую рогатую голову и погладила. Зорька сердито фыркнула, и Анисья поспешно отступила за дверь:
– Я мешать не буду, Глашенька, снаружи подожду.
Глаша не ответила, только крепче обняла корову, уткнулась в ее шею и тихо заплакала. Сейчас она чувствовала себя немногим лучше Зорьки: пришла беда откуда не ждали, и помочь никто не может, только Глеб один, да и тот сейчас в опале. Вспомнилась Глаше роща ночная, прохладная да спокойная, и так захотелось сердечку снова туда попасть. Зажмурилась она и давай Зорьке на ухо шептать – про рощу рассказывать. Про тропинку, узоры на деревьях да ручей вокруг поляны, даже на губах вкус воды родниковой ощутила. Тепло и спокойно на душе стало от этой воды, точно и не было обвинений напрасных на ее голову. И так Глаше захотелось поделиться этим теплом с Зорькой, что она наклонилась к корыту, зачерпнула воды да корове морду промокнула. Слизнула Зорька воду с носа, постояла в задумчивости минуту, потом прильнула к корыту и пить принялась, да так жадно, точно сроду воды вкуснее не пробовала. А Глаша сена клок взяла, в воду обмакнула и стала корове бока отирать. Стирает грязь да пыль, и самой точно легче становится, сама не заметила, как песню затянула. Спохватилась, замолчала, а Зорька голову из корыта подняла, смотрит на нее. Улыбнулась Глаша и продолжила петь, а корова снова морду к воде опустила.
Через полчаса не вытерпела Анисья, приоткрыла дверь и в щелку заглянула. Стоит Глаша, Зорьку обнимает, а та воду всю выпила, сено сжевала и мордой по полу ищет, что бы еще съесть.
– Воды ей еще налейте да накормите как следует, – отстраняясь наконец от коровы, улыбнулась Глаша. – А мне идти надо, пока дядька не вернулся. А то и правда выпорет.
Глава 11
Выходи на двор, красна девица,
Платье новое покажи гостям!
Принарядишься, приоденешься,
Косу черную пустишь по плечам.
– И чего ты меня звала? – Аксюта перевесилась через забор и недовольно посмотрела на сестру.
Глаша вздохнула и подняла со скамьи таз с чистым бельем.
– Ты бы хоть говорила, куда уходишь. Мы с Варварой Дмитриевной больше часа тебя искали.
Аксютка вскарабкалась на забор и хотела было спрыгнуть во двор, но зацепилась штаниной и неловко запрыгала на одной ноге.
– Ой, чья бы корова мычала! Мы-то тебя всю ночь искали, а тут час. – Она растянулась почти в шпагат, попыталась отцепить штаны, но не смогла достать и снова сердито глянула на сестру. – Ну хоть помоги, чего смотришь?!
Глаша поставила таз и подошла к сестре:
– Не дергай, порвешь.
Но было поздно: Аксюта не удержалась и шлепнулась на землю. Штаны жалобно треснули и явили миру кусочек сокрытой под ними светлой ткани в зеленый горошек.
– Уй! – Аксюта поднялась, потирая ушибленную коленку и пытаясь заглянуть себе за спину. – Сильно порвала?
Глаша с улыбкой посмотрела на сестру:
– Зашью, иди переоденься.
Аксюта вздохнула и, прикрывая рукой дыру, похромала к дому, а Глаша снова наклонилась за тазом.
– Глашута, подь сюда. – Над забором появилось морщинистое лицо пастуха дядьки Василия. – Подь, подь, покуда коровы у меня не разбрелись.
Глаша улыбнулась и подбежала к забору. Запахло полевыми цветами, и ей на голову опустился большой пестрый венок.
– Ты мне солнышко наколдовала, а я тебе веночек сплел. Как увидит теперь тебя Хожий твой, так вовек уж не забудет, будешь ему милее света белого, дороже сердца собственного.
Старик отошел от забора и, сложив руки, точно художник, принялся рассматривать Глашу:
– Ай, хороша! Будь я лет на полсотни помоложе, отбил бы хоть у самого Хожего! – Он весело подмигнул ей и отправился дальше по улице.
Но далеко уйти ему не дали. Тетка Варвара вывернула из-за угла и, уперев руки в широкие бока, угрожающе уставилась на деда:
– Ты чего болтаешь, ирод старый?! За кого ее сватаешь?!
– А чего ее сватать-то? Чай, сосватана уже, не рассватаешь.
Варвара попыталась огреть пастуха березовым веником, но тот не по возрасту ловко увернулся и, смеясь, припустил за коровами.
– Никак в баньке меня попарить хочешь, Варюша? Ну так я завсегда готов, только Трофима справь к теще, а то больно кулак у него тяжел.
– Тьфу ты, окаянный! – Варвара сердито посмотрела вслед дядьке Василию и пошла к дому. – А ты чего нацепила? – Она потянулась было сорвать с Глаши венок, но та вывернулась и выставила перед собой тазик с бельем.
Варвара отобрала таз и, ворча, ушла в дом, а Глаша сняла с головы венок и принялась разглядывать. Красивый, даже изысканный, не такой аляпистый, как плетут деревенские девки, а цветочек к цветочку, стебелечек к стебелечку. С большим старанием делался. Такой и в самом деле не зазорно перед Глебом надеть. Только завянет он, пока Глеб вернется. Да и не до венков сейчас.
Когда Глаша вернулась от Анисьи, Глеб ждал ее на крыльце. Он собирался в город за реанимацией и звал Глашу с собой или хотя бы в колхоз. Тогда-то и хватилась она Аксютки: не дождалась та сестру, не вытерпела, унеслась с ребятами на улицу. Хотела Глаша бежать искать, да тетка Варвара не пустила, сама отправилась. Глеб ее и без сестры увезти рад был, да не едет Глаша, и он настаивать не посмел. Полчаса прождали у ворот, но ни тетки Варвары, ни Аксюты так и не показалось, и Глаша уговорила Глеба ехать одному. Не хотел он оставлять милую, но пришлось. А Аксюта еще только через полчаса отыскалась.
Положила Глаша венок в воду под крылечко, вздохнула да пошла к дому. А там тетка Варвара с Аксютой препираются.
– Еще раз со двора без спросу уйдешь, сама розгой-то пройдусь, и Трофима ждать не стану! – гремя посудой, ругалась Варвара Дмитриевна.
– Да почто мне дома-то сидеть?! – обижалась Аксюта. – Я не для того сюда приехала. Вон Глаша пусть и сидит, раз ей гулять неохота.
– Глеб приезжал, в город вас хотел увезти, – ставя на стол миску картошки, проворчала Варвара.
– Вот пусть Глаша и едет, раз ей хочется, а мне и здесь хорошо! – отозвалась Аксюта.
– А кто ей днем сопли по рукавам размазывал да в колхоз к бабке просился?! – рассердилась Варвара.
– Она плакала, и я вместе. – Аксюта схватила нож и принялась сердито чистить картошку. – А так ребята говорят, что я на сестру не похожа. Это она ведьма, а я нет.
– Ну так чего тогда Сашку не уговорила домой идти? – вздохнула тетка Варвара. – Как сирота ночует у Жоровых.
– Да дурак он потому что! – Аксюта кинула картошку в миску с водой и схватила другую. – Глаша ему спину вылечила, вон только шрамики остались, а он заладил свое «не буду в одном доме с ведьмой ночевать».
Глаша стояла на крыльце и слезы глотала, а в дом зайти не могла себя заставить. Горько и больно было на сердце, пожалела уже, что и вправду с Глебом не уехала, за сестру боялась. А Глеб – он прав был, Аксюта здесь точно рыбка в воде плещется и забот не знает. Еще Сашка… Из-за глупой сказки дома ночевать отказывается! И зачем она вообще из рощи в деревню воротилась? Шла бы в колхоз к бабке, и не было бы проблем. Так нет, за сестру переживала!
Глаша вытерла слезы, тихо спустилась с крыльца и, пригнувшись под окнами, заспешила к калитке. Уйти в колхоз, пока не стемнело. Только к Жоровым завернуть да Сашке сказать, чтобы домой возвращался.
– Ты даже не думай, Глафира. – В калитке вырос дядька Трофим. – Глеб уехал, а одной тебе никуда ходить не велено.
Глаша вздрогнула и отпрянула от дядьки:
– Да я до колхоза, светло еще.
Дядька Трофим зашел и запер калитку на замок.
– Иди в дом, Глафира. А Сашке коли есть охота дурить, так то не твоя забота. Он парень большой, остынет, одумается да вернется.
Под строгим взглядом дядьки Трофима Глаша вошла в дом. Тетка Варвара недовольно посмотрела на нее:
– Подслушивала стояла?
– А вас и подслушивать не надо, орете так, что на улице слышно, – буркнул дядька, заходя следом и запирая дверь.
Варвара с надеждой посмотрела на него, но тот только отмахнулся и ушел в дом.
Вечер прошел в напряженном молчании. Глашу никто ни в чем не винил, но и по взглядам тетки Варвары, и по количеству самогона, которое выпил дядька Трофим, было видно: они жалеют, что она в самом деле не ушла вчера в колхоз. А может, и о том, что вообще сюда приехала. Доить корову ее не пустили – то ли боялись, что уйдет, то ли остерегались, что от Зорьки заразу притащила. Поэтому после бани Глаша без ужина закрылась в выделенной ей комнате и уткнулась в книгу.
Чтение не шло. За неделю дождей она перечитала все, что было, и не успела еще позабыть. А после ужина к ней стала скрестись Аксюта, скуля, точно щенок, и Глаша не нашла в себе сил противиться. Аксюта залезла к ней в постель, прижалась, накрылась одеялом и притихла. Глаша знала: извиняться пришла. Каждый раз так: придет, прижмется и сидит тихохонько, а потом жалобным голоском начнет ее по имени называть ласково. Но Аксюта молчала, только вздыхала тяжко, потом взяла гребень и принялась Глаше волосы расчесывать. Неторопливо, точно завороженная, расплетала она тугую косу да раскладывала по плечам черные пряди, потом так же завороженно принялась проводить по ним гребнем и тихо-тихо затянула старинную колыбельную.
Колыбельная для Глаши
Месяц по лугу гуляет,
Заплетает звездам гривы,
Месяц тройку запрягает,
Скачет по ночным разливам.
Баю-баю, звезды-кони
Не пасутся до рассвета,
В шитой золотом попоне
Кони мчат быстрее ветра.
Баю-баю-бай,
Баю-баю-бай.