Я улыбнулась. Никогда не упустит случая напомнить, что я его поздно заметила — только когда мы попали в одну группу по работе с приспешниками Ехидны… И я действительно пропускала мелкую теорию, считая, что молодость дороже, зная, что мне предстоит пережить и стараясь взять от жизни всё, пока я принадлежу сама себе. Пока у меня есть моя жизнь. И сила, которую мне прикрыли серьезнее простого отвода глаз. Даже нечисть ее без явной наводки не почует, а что почует, то будет очень слабым, настоящим, но не представляющим угрозы.
От воспоминаний стало тепло и приятно. И почти прошел страх. Почти. Опять и снова — почти.
— Ты справишься, — добавил он уверенно, но очень тихо. — Мы найдем к ним ключи, и ты справишься, слышишь?
Я прикрыла трубку ладонью, отвернулась и неприлично хлюпнула носом. И только потом поддакнула — дескать, угу.
— Будет новая информация — напишу, — пообещал он. — Держись, — и отключился, не прощаясь.
Держись… Было бы, за что держаться. Когда-то я верила — очень верила, — что справлюсь. А теперь осталось только отчаяние. И сумасшедшее упрямство. И тупое животное желание выжить. Избавиться от печати принадлежности, обязанностей палача и уехать из этого проклятого места. Меня ведь так ждут дома… С победой или с провалом, со щитом или на щите — неважно… Просто ждут.
Живой.
Глава 5
Магия — не наука, не искусство и не религия.
Магия — это ремесло.
Занимаясь ею, мы не молимся и не загадываем желаний.
Чтобы произвести в мире одну из специфических перемен,
мы применяем волю, знание и умение.
Лев Гроссман «Волшебники»
Утро началось с проверки на профпригодность — моей и беса. Я убила два часа на поисковую медитацию, но две вещи нашла — костер для погибших душ в Долине смерти и некие старые кости в походном рюкзаке вновь прибывшего. Оный возле костей не ощущался, как и нового биения сердца я не услышала, лишь поймала слабые остаточные биоритмы от вещей — новые и незнакомые. Поэтому взялась за беса.
Он проснулся с удовольствием. Долго тянулся, катался по кухонному ковролину и старательно его драл. Я понаблюдала за ним, пока завтракала, и заметила:
— Ты же бес, а не кот, так веди себя, как положено.
— Если бы я вел себя, как положено, мы бы с тобой не разговаривали, — оскалилась нечисть. — Кого искать?
Восемь вещей, исключив «отработанных» Химеру и Медузу, я загодя разложила на полу, но «кот», обойдя их, лишь раздраженно сморщился:
— Нет. Никого из этих нет.
— А новых?
Бес вскочил на подоконник, высунулся в открытое окно и долго-долго нюхал воздух. А потом обернулся:
— Нечисть осталась только в холмах. Людей не чую.
Я задумчиво глотнула кофе и уточнила:
— А что именно ты чуешь? Кровь? Или силу?
— Силу. И чем ее больше — тем лучше чую. А с кровью на месте разбираюсь, — и снова оскалился.
— Тогда скажи, друг мой, — я осторожно подбирала слова, — как от тебя можно спрятать силу? Я знаю, что новый человек в городе точно есть, но не могу его найти — не слышу новое сердце. И ты не чувствуешь силу, хотя в этом конкретном персонаже ее должно быть с избытком. Есть ли способ спрятаться даже от тебя?
Бес поскреб за ухом задней лапой, повернулся и посмотрел в упор:
— А каковы твои возможности, ведьма? Ты слышишь новых, а если серьезно проверить каждого? Сколько времени на город? И хватит ли тебя?
Я прикинула:
— Если серьезно и каждого, считывая и запоминая биоритмы… Недели две-три. Но обычно мне хватает звучания сердца и недели.
— А если оно не бьется?
Теперь я посмотрела на него в упор:
— Что ты хочешь этим сказать?
И замолчала, наконец сообразив. Они же знают особенности моей силы, и первое, что спрячут, это биение сердца. А его можно скрыть только двумя способами — временной остановкой или анабиозным замедлением. Я ведь не услышу новое сердце случайно, только если ищу целенаправленно, и на короткие промежутки — на час-два — можно просыпаться и смело ходить в любой личине, даже у меня под носом. И так же скрывается сила. Я же живой человек, а не механический радар, настроенный на определенную частоту, не спящий, не устающий…
— Спячка? — спросила резко. — Но как она возможна без целителя? Только мы умеем так работать с организмом.
— А откуда твои знания и умения, ведьма? — бес склонил голову набок. — От стародавних. Огрызки, но из прошлого.
Всё. Я поняла. Отставив чашку, я подошла к «коту» и от избытка благодарности почесала его за ухом. Он из вежливости и для полноты образа сипло заурчал.
— Не хочешь прогуляться? — улыбнулась ему. — На пару часов. Но никаких искушений, болезней и явлений людям. Тихо, подворотнями и кустами. И нечисть местную не тронь.
— Само собой, поймешь же, — фыркнул бес и сиганул в окно, только хвосты мелькнули в яблоневых ветвях.
Я обернулась на открытый пузырек и нащупала в кармане халата пробку. Не вернется — верну. Пропитался зельем так, что никуда не денется и будет вмести себя смирно. А я пока займусь делом.
Перенеся вещи в гостиную и открыв походный сундук, я зарылась в амулеты и заготовки. Есть два варианта: или они спят полумертвым сном, иногда просыпаясь, или… умеют делать то же, что и Ехидна — подселяться второй душой к человеку, подобно нечисти, и смотреть его глазами. И хранить в своем теле искру жизни.
Как? Не знаю. О тонкостях одержимости наши сказки молчат. Но одно знаю точно — изменения в сердечном ритме будут минимальными, и я могу их не заметить. И если бы не ожоги Ехидны и ее безмолвное присутствие за спиной, я бы этим предположениям не поверила. Но с некоторых пор я верю очень многому. Даже тому, что колдуны и ведьмы — по сути своей люди — способны уподобляться высшей нечисти.
Разложив по полу заготовки для амулетов кругом, я села в центр, закатала рукав, собралась с мыслями и пережала вену на левом локтевом сгибе. Черное пламя, помедлив, привычно охватило локоть, потекло по коже к пальцам. Пламя, говорила наставница, это коллективная память Верховных, древнее хранилище знаний. Но мое — слабое, молчаливое. По-настоящему сильное Пламя у тех, кто с ним рождается, а я свое выстрадала, разожгла сама из скромного «угля» первичной силы. И много раз пыталась с ним «поговорить», но Пламя молчало. Но теперь…
Теперь время для разговоров вышло. Пришло время допросов.
Пламя приятно покалывало пальцы, обтягивало руку теплой и плотной перчаткой, пульсирующим клубком собиралось в левой ладони. Я накрыла его правой ладонью и сосредоточилась на вопросе. Некогда ведьмы умели создавать маяки не только для обнаружения темного колдовства, но и для нахождения человека — и для нахождения человека в конкретном состоянии. Я знаю, как будут биться сердца… хотя бы восьмерых из шайки в измененном состоянии. Просчитаю ритмы сна, анабиоза, полусмерти. И найду. И остальных по тем же признакам — тоже, как только обнаружу зацепки. Но нужны маяки. На каждого. И на бабу Зину с ее «сердечком».
Раздраженно полыхнув, Пламя обожгло руки, но я стерпела. Первый признак того, что я… маленькая. Не для меня знания, да, не доросла, но… Говори!.. Пламя задрожало, заискрило недовольно, и перед моими глазами все поплыло. Мир смазывался, тускнел, терялся. Уши заложило до полной глухоты, тело онемело, и лишь руки еще ощущали. Колючие искры, огонь по венам и странный холод в запястьях. Я зажмурилась и поджала губы. Не отступлюсь же, пока не скажешь… Не сдамся. Говори!
Мир потемнел, лишь мои руки горели тусклым, серебристо-черным огнем. Мое дыхание стало коротким и тяжелым, в груди заклокотали хрипы, запястья свело судорогами, боль ломала и выкручивала левую руку. И как инстинктивно накрыла ладонью локоть, я скорее поняла, чем почувствовала собственное движение. И с отстраненным удивлением поняла, что Пламя стало… материальным. Собравшись в комок, оно наполняло ладонь привычной пульсирующей тяжестью… точно чужое сердце. И я привычно же сжала его в кулаке. Говори… Мне нужно знать…
Говори!
И во тьме сверкнуло серебро второго Пламени — настоящего, природного. Чужого. Сквозь мрак на меня в упор посмотрели незнакомые глаза, и тихий голос прокаркал:
— Как ты осмелилась, глупая девчонка? Пытать собственное Пламя? Сгореть хочешь? Без силы навсегда остаться?
Не захотело по-хорошему — стало по-моему… И устало ответила, не слыша себя:
— Иначе не получается. Договариваться с палачом никто не хочет. Изначально не хочет. И вам ли этого не знать?
Мрак расступился, являя фигуру — высокую, сухую, величавую. Тьма струилась одеянием, закрывая тело и лицо, лишь глаза горели серебристо-белым огнем. На секунду в них задержалось надменно-гневное осуждение, а потом они прищурились улыбчиво.
— Да, ты права. Это наше проклятье. Древний страх расплаты сильнее разумных мыслей, и это уже в крови. Даже у нас. Отпусти Пламя. Отпусти. Я пришла и помогу. Отпусти. Не то сгоришь.
Я расслабилась, но своих движений опять не почувствовала, лишь заметила, как снова потекло по руке Пламя, легко и свободно. Озаряя пришедшую, заготовки для амулетов на полу… на старом деревянном полу. И крошечную каморку с прокопченной кладкой очага, самодельной мебелью, оплывшей свечой на кособоком, грубо обработанном столе, связки трав, свисающие с потолка.
— Я помогу, — повторила ведьма. — Сделаем вместе. Смотри. Слушай. Учись.
В сухих узловатых руках оказался шарф Гарпии, и ведьма тихо запела. Ее Пламя вспыхнуло ярче, пропитывая шарф, и она по одной вытянула из него несколько дрожащих нежно-голубых нитей. Да, Гарпия — воздух… Подняла с пола заготовку и, не прерывая пения, оплела ими бляху, и искры Пламени побежали по ее поверхности, вваривая нити в металл, выплетая незнакомый символ, вспыхивая мелкими голубыми звездами.
— Повторяй, — велела она, и я послушно нащупала туфлю Морфея.
Хватит ли силы моего Пламени для такого?.. Хватило. Ведьма пела, я повторяла, и готовые амулеты ложились рядом один за другим, восемь штук. Хотя бы половину шайки теперь точно прижму. И, если верить Химере, из них пятеро — носители защитников. И то хлеб. И очень нужный.